Питер Чейни - Тайное становится явным
Когда Калагэн вошел в комнату Николза, тот пил виски из плоской фляжки, которую обычно носил в заднем кармане брюк.
– Выпьешь со мной? – он протянул фляжку.
– Нет, не хочу. Нам нужно немного поработать. Отправляйся в гараж и возьми свою машину. Поедешь в Ярд Арм и посмотришь, что там творится. Есть вероятность того, что Блейз еще не уехал. Если даже его и нет, то там должен быть кто-то, чтобы присмотреть за домом. И поищи Эсме.
– О'кей, – сказал Николз.
Калагэн вернулся к себе в комнату, взял шляпу, спустился вниз и, выйдя из дома, направился к воротам, расположенным в западной части усадьбы. За воротами он повернул в сторону тропинки, которая вилась вдоль утесов.
Ночь была чудесной. Над головой висела полная луна, и сам процесс ходьбы доставлял удовольствие. Шел он быстро и через некоторое время достиг тропинки, которая вела в Гара. Минут десять он шел по ней, затем остановился и посмотрел на часы. Было около двенадцати часов.
Он закурил и пошел дальше по узкой тропинке. В нескольких футах от него слева начинался обрыв, и ему было слышно, как волны разбивались о прибрежные камни. С мрачной улыбкой он подумал, что скалы и берег в этих местах в давние времена привлекали грабителей разбитых судов, и то, что теперь они повывелись, напоминает о прогрессе в кораблестроении.
Справа от него почва плавно поднималась в сторону холмов. Тропинка начала огибать утес. Ночь была тихой. И только со стороны моря раздавались крики летающих над водой чаек. Калагэн стал думать о чайках, пока, наконец, не решил, что эти пернатые были самыми счастливыми созданиями.
Еще минут через десять он, наконец, увидел Эсме. Она сидела на камне, лежавшем рядом с тропинкой. Он понял, что это Эсме, даже прежде, чем узнал ее.
Когда он приблизился к ней, она на него посмотрела. Ее лицо было мертвенно бледным и очень напряженным. В глазах, смотревших на него, был вопрос. Калагэн заметил черные круги у нее под глазами и увидел, что в руке она сжимала смятый носовой платок. Он остановился. Глядя на нее, он достал портсигар и вытащил из него две сигареты, одну из которых протянул ей. Она автоматически взяла сигарету. Руки ее заметно дрожали.
Калагэн дал ей прикурить и прикурил сам, прикрыв ладонью от ветерка с моря пламя зажигалки.
– Ну, – произнес он, – как прошло выяснение отношений? Трудно, очень трудно или просто нормально?
– Я не знаю, что вы имеете в виду, – голос ее дрожал. – И я не хочу с вами разговаривать. Я устала от вас. Вы все время следите за мной и хотите что-то вынюхать. Почему вы не оставите меня в покое? Ничего хорошего вы не сделаете.
Калагэн усмехнулся и присел на траву рядом с ней. Он старался не смотреть на нее, так как было абсолютно ясно, что наименее всего Эсме хотела, чтобы на нее смотрели.
– Я не сомневаюсь, что вы устали от меня, но с этим вам придется смириться. И я не обижаюсь, что вы не хотите разговаривать со мной. Не хотите разговаривать, не надо. Вы себя так долго держали в руках, и я хочу, чтобы вы поняли, что чертовски глупо срываться сейчас. Даже вы должны понять, что есть еще другие люди, с которыми нужно считаться. Кроме, конечно, вашего приятеля – шантажиста.
Он увидел вспыхнувший огонек сигареты и понял, что она сделала затяжку.
– С какими другими людьми я должна считаться? – спросила она.
– Нам нужно прекратить сражаться друг с другом, – произнес он. – Вам это ничего хорошего не принесет, а меня это даже не развлекает. Под "другими людьми" я имею в виду вашего отца. Во всяком случае вы это знаете. Для вас должно быть очевидным, что у него было достаточно неприятностей до сегодняшнего дня и без ваших выкрутасов, которые только могут ухудшить ситуацию.
Она рассмеялась. Смех был отрывистым и жестким, и, вероятно, должен был означать, что ей все безразлично. А затем она заговорила несколько окрепшим голосом:
– Меня никто и ничто не волнует. Я думаю, что это очень эгоистично и трусливо с моей стороны, но мне хочется убить себя. После того, что я сделала, люди могут подумать обо мне все, что угодно, и обвинить во всем меня. Это, очевидно, самый легкий выход из трудного и глупого положения.
Калагэн усмехнулся и холодно произнес:
– Глупое положение – это хорошо! Мне это нравится. Если вы хотите убить себя, действуйте, убивайте. Но, убив себя, вы сделаете хорошо только себе и никому больше, а, может быть, и себе не сделаете хорошо. Умереть, конечно, вшивая перспектива, но и после смерти вы не будете находить себе места.
Он с видимым удовольствием набрал полный рот дыма и медленно выпустил его через сложенные в узенькую щель губы. Последовала длительная пауза, прежде чем он продолжил разговор.
– И даже если вы убьете себя, и абсолютно все будут готовы винить во всем вас, от чего вы, может быть, получите какое-нибудь удовольствие, тот факт, что драгоценности, которыми завладел Блейз, оказались фальшивыми, останется неизменным. Все равно после вашей смерти эта версия всплывет. А вам будет не так легко умереть, понимая, что в любом случае полиции, вероятно, придется арестовать вашего отца. Даже если они и будут думать, что вы несете ответственность за эту кражу, они будут чертовски уверены, что именно ваш отец является тем человеком, который непосредственно украл эти драгоценности…
– О Боже мой… я никогда об этом не думала… – воскликнула она, хрипло всхлипнув.
– В этом ваша беда, – мягко сказал Калагэн. – Вы никогда ни о чем и ни о ком, кроме себя, не думаете. Вы самовлюбленная маленькая дурочка. Из-за того, что вам не дали свалять дурочку с этим смазливым рыбаком из Бисэндса, вы связались с этим дешевым жуликом Блейзом и оказались в очень неприятной ситуации.
Он снова затянулся сигаретой и продолжил:
– Придите в чувство, Эсме, и не ведите себя как избалованный ребенок. В конце концов, когда Блейз сказал вам, что драгоценности были фальшивыми, а я уверен, что он вам об этом скказал и не так давно, вам стало совершенно очевидно, что он так просто дело не оставит. Этот парень собирается все рассказать, даже если он на этом сгорит сам. Он обозлился. Могу поспорить, что он очень зол.
– Да, это так, – голос Эсме сорвался почти на визг. – Боже… да, он разозлился! Но он не расскажет. Он никогда ничего не расскажет…
На лице Калагэна появилась гримаса.
– Зря вы так думаете. Он непременно заговорит. Он будет вынужден это сделать.
– Нет, он не заговорит. Он мертв… Я убила его.
Калагэн бросил на нее быстрый взгляд. Она смотрела в сторону моря. Ее лицо было похоже на посмертную маску.
– Проклятие, – тихо произнес он, – это было чертовски глупо. Для чего вы это сделали?
– Я не хотела. Он принес показать мне один из браслетов. Очевидно, он придержал его у себя, так как все остальные драгоценности он куда-то отправил. Он не знал, что драгоценности были фальшивыми до тех пор, пока люди, которые должны были сделать новую огранку камней, не сказали ему об этом. Он проверил браслет и понял, что ему сказали правду. Он принес его, чтобы показать мне, и у меня мелькнула абсолютно безумная мысль, что, если мне удастся завладеть этим браслетом и если у него больше не будет этих драгоценностей, то он не сможет доказать то, что сказал. Поэтому я вырвала его у него и попыталась убежать.
Она облизала языком губы.
– Мы встретились у утеса недалеко от Гара, где всегда встречались. Там изумительно красиво, но одновременно и страшно. Есть что-то дикое. Когда он стал меня преследовать, я побежала в сторону обрыва и хотела с него броситься вниз вместе с браслетом. В этот момент мне, очевидно, казалось, что это был единственный выход. Когда я добежала до края обрыва, от которого до воды было десять-пятнадцать ярдов, он меня поймал. Я так отчаянно отбивалась от него, что столкнула его вниз. Немного постояла и услышала, как он закричал.
– Что вы потом сделали? – спросил он.
– Убежала. Я побежала в сторону Гара. Браслет все еще был у меня в руках, но я так была напугана и так обезумела, что выронила его. Наконец, я остановилась и постаралась собраться с мыслями. Потом вернулась назад и попробовала отыскать браслет. Я долго его искала, но так и не нашла и пошла домой. Здесь я остановилась потому, что устала, – закончила она и горько разрыдалась.
Калагэн пожал плечами.
– Я хочу, чтобы вы перестали плакать. Этим вы ничего не исправите. Я попытаюсь что-нибудь придумать. Да перестаньте же, черт побери, жалеть себя и соберитесь с силами. А то меня от вас стошнит.
Она прекратила плакать.
– Какой вы чуткий.
– Я не верю в чуткость в неподходящее время, а сейчас оно неподходящее. Не нужно паниковать. Может быть, еще можно найти выход из этого положения, но, кто бы ни нашел его, выход должен быть чертовски надежным. Скажите мне, – он повернулся к ней, – если вы бежали в сторону Гара, то вы должны были потерять браслет где-то в конце гряды, недалеко оттуда. Правильно?
