Дмитрий Щеглов - Сентиментальный детектив
Я верю, и не верю, и снова верю!
Действительность оказалась суровей, чем мы предполагали. Теперь не узнаешь! Второй жизни не будет. Приходится нашу веру и любовь проверять в исключительных условиях. Но экстрим, легче долгого пути.
Прости, ненаглядный! Это не сомнения в правдивости твоих слов. Ты был искренен. Поэтому можешь заглянуть в самые потаенные части моей души.
Я, мой сладкий, ничего не боюсь, ни Лешкиной насмешки, ни осуждения соседей, ни даже своей совести, которая иногда меня спрашивает: что ты делаешь, как ты смеешь? Право же, любовь моя, для меня, все, что связано с тобою, сладчайшая пытка. И наше горькое расставание, пытка не меньшая. Эту пытку, клянусь тебе, я вынесу до конца. Один ты мне судия!
А все эти рассуждения собственников мужей, что единственным нравственно допустимым базисом брака, во всех классах, и всеми классами была признана индивидуальная половая любовь, я отметаю. Не было такого. Подобные условия гражданского брака лицемеры и ханжи освятили в собственных интересах. Любовь девушки, любовь женщины, любовь любимой, намного выше ее стойлового содержания хозяином мужчиной.
Чем держится супружеская связь? Совместным хозяйством и совместным ложем, и вырастающим из него правом.
До этой надуманной вещи, особенно в наш век фальшивой святыни – семейных отношений, редко кто смеет касаться. Чаще всего шушукаются по углам и пальцем показывают.
Когда я сказала что пойду к тебе, знаешь, что Лешка мне ответил? Что пусть лучше я это гласно сделаю, чем от него тайком. Тайком, видите ли, он не перенес бы. Бред. Вот он толстокожий слон, и маленький лицемер. Если я иду с его разрешения к тебе, у него не должны вырасти рога? В теории, я сама измену, которая в жизни сплошь и рядом, не оправдываю. Но и принимать от него подачек не хочу. Я не собачка, чтобы меня на поводке подводили к тебе.
Господи, любимый мой, прости меня, занесло меня не в ту степь.
Я рычу сейчас и кусаюсь. Детей разогнала, чтобы не мешали мне письмо писать. Лешка заглянул в дверь и, увидев мое лицо, побыстрее дверь закрыл.
Любимый, поймешь ли ты меня? Ты ведь тоже мужчина. Меня успокаивает лишь надежда, что ты не забыл свою любимую формулу, которую произносил со смехом любуясь мною в лунном свете: форма соответствует содержанию. А я стыдливо прикрывалась.
Вот я и оправдываюсь. Только почему перед тобой? И оправданья ли это?
Я не изменилась, и не забыла, мой любимый, свой долг перед семьею, но я не забываю его и перед теми узами, которыми связала себя с тобою. Оказавшись перед злосчастным выбором, семья и ты, я, не подавшись сплетням и досужим разговорам, все же не смогла сделать окончательный выбор и постаралась оставить и одно, и второе. К сожалению, у меня нет выбора. А даже если бы он был, не знаю как поступила бы.
Из дома я ушла с открытым забралом. Не колебалась ни одного мгновения. У меня свое понятие долга. Если бы мою любовь к тебе проверяли эшафотом, я бы пошла на эшафот.
А если я виновата перед кем, так это только перед тобой.
Крошечный кусочек жизни, который нам дарован богом, преподнесен нам, людям, как материал – строителям. Поэтому, я не захотела его растрачивать впустую. Мы с тобою, одно, единое целое. Как женщина, я подарила тебе безоглядную любовь. Возьми ее на прощанье с собой.
Прощай мой любимый. Прощай моя незамутненная, первая и последняя любовь. Прощай мой ясноглазый сокол. Собери последние силы. Целую, навеки тебя.»
Глава XIV
Постскриптум.
«Родной мой! Ты уже дочитываешь мое письмо. Я знаю, скоро хирург возьмет в руки скальпель, и ….
Придется тебе выслушать до конца мою исповедь.
Вся строгость возвышенных правил была мною отброшена в сторону, как только я узнала, что ты безнадежно болен, попал в беду.
В тот вечер Лешка долго мялся, начинал говорить, потом замолкал. Честно, говоря, он тебе всегда немного завидовал, но, предпочитая носить маску легкого пренебрежения. Вот и на этот раз он несколько раз начинал:
– Твой…
Я его не поощряла к дальнейшему разговору. Перед тем, как что-нибудь рассказать про тебя, например, что ты поменял машину, он обязательно добавит какую-нибудь скабрезность:
– Всучили ему Тойоту с битым и перекрашенным крылом как новую, а он и не заметил. Лох, он твой, красавчик. Но мозги пудрить умеет…
– Кому?
Лешка будто и не слышал моего вопроса, а продолжал рассказывать:
– Ты бы видела, с каким деловым видом он с продавцом обсуждал недостатки и достоинства автомобилей, а тот, понял с кем дело имеет, и подвел его к красавице с битым боком.
Вот и на этот раз я подумала, что он скажет про тебя гадость. И промолчала. Наконец, не вытерпел он сам.
– Твой, чего-то носится по онкологическим центрам.
Я чувственная женщина, ты знаешь об этом, но один раз приняв с мужем роль бесстрастной жены, я доиграю эту роль до конца жизни. Моя холодность стала непоколебимым основанием его слепого доверия. Он даже представить не может, что я могу быть другой. В его представлении, его мир семейный, за мной, как за каменной стеной.
Тот, кому выпало счастье быть любимой, поймет и оправдает меня. Никогда я не буду считать, месяц, наш последний месяц, проведенный у тебя, преступным. Никогда. Пусть время нас рассудит, но только не люди.
Хотя под твоим влиянием, я стала материалисткой, но верю, что в этом огромном мирозданье, которое существует, и будет существовать миллиарды лет после нас, когда-нибудь в другой жизни встретятся два наших самых маленьких атома и сольются в одно единое тело. И пусть это тело, будет ласточкой. Не хочу я больше видеть людскую суету.
Если ты думаешь, что у меня не было борьбы с собой, то глубоко заблуждаешься. Я как борец на татами, ежедневно выходила на борьбу со своей совестью, с долгом, с мнением соседей и подруг.
Да, я люблю тебя безумно. Целомудренней, от этого я не стану. Добродетели во мне больше не будет. Опьяненная радостью видеть тебя, слышать, ощущать твою близость, я стала счастливым человеком. Говорят, женщина, имеющая любовника, испытывает те же чувства. Не знаю. Я ни у кого ничего не крала. Ты мой был, по праву первой ночи. А других ночей я знать не хотела.
И вот теперь он принес эту новость на хвосте. Я сначала не придала значения его словам, или вернее даже не поняла, о чем он говорит.
– Что у него? – спросила я Лешку.
– Без шансов.
– Что без шансов, говори.
– Врач, который его смотрел, и которого я потом спросил, сказал, что у твоего… нет шансов. Опоздал он. Надо было ему раньше обращаться. А теперь если делать операцию… Ой, что я тебе пишу. Ты должен лечь под нож, но уже… Ты мужественный человек, я знаю. Ты должен был привести в порядок свои дела и обязательно должен был попрощаться со мною. Я просчитала наперед, твои действия. Не увидевшись со мною, ты не ушел бы в мир иной.
И Лешка, подробно рассказал, что, показав в двух центрах свое удостоверение и представившись твоим родственником, он выудил нужную информацию.
– Месяц сроку. В лучшем случае.
– А он знает? – спросила я, имея в виду тебя.
– Знает. Работу оставил, семейные дела утрясает.
И вот тогда мой любимый, я готова была отдать, пожертвовать оставшейся половиной своей жизни, чтобы только помочь тебе. Только как это сделаешь? Я нашла, как сделать.
Еще до твоего звонка, я решила встретиться с тобою. Но ты сам мне позвонил.
Мой возлюбленный, я чту твою способность пронести сквозь жизнь нашу любовь.
Я расточаю тебе похвалы.
Видишь, мой любимый, я перенесла рвущий душу крик, я превозмогла себя и ни разу не разрыдалась. Нет, прости, было это один раз, когда к тебе пришла. Слезу уронила. Хватило у меня мужества проводить тебя беспечной и веселой.
Я льстила себя мыслью, что смогу себя обуздать, когда увижу тебя вновь, и ничем не выдам себя. Так оно и получилось. Пишу тебе это письмо, умываясь слезами. Наши обстоятельства не укладываются в нормы обычной морали. Я поступила согласно велению своего сердца.
Я оставалась весь этот месяц у тебя.
Я была твоей женщиной. Я постаралась скрасить твои последние дни.
Венец жизни женщины, новые ростки жизни. Может быть, они будут от тебя.
Пришли видимо последние часы, раз ты держишь это письмо в руках. Но теперь наступил тот момент, когда я должна рассказать остальное, о чем ты даже не догадываешься.
Вполне возможно я повторюсь, ибо плохо помню, что писала раньше, но дочитай до конца.
Итак, мой любимый, с самого начала я знала о беде. Но ничем помочь не могла. Тогда я решила этот месяц отдать тебе, весь без остатка. Я ведь видела, как ты обрадовался мне.
– Лешка я ухожу от тебя на месяц! – объявила я мужу. Он спокойно выслушал меня. Я не приемлю нравственное лицемерие. Что бы он мне в этот момент ни заявил, я бы его слушать не стала. Он отвел глаза в сторону и тихо пробормотал:
– Ну, ты хоть детей приходи кормить!
– Хорошо!
Жалость – не лучшее чувство. Он всю жизнь должен был сносить твое незримое присутствие.
