Карло Фруттеро - Его осенило в воскресенье
— Клянусь тебе, та же улыбка. Женщина она страшноватая, господин комиссар, но не злая. Вы сами ее увидите.
— Вот как! — удивился Сантамария. — И она меня съест?
— Скорее всего, да, она ненавидит полицию. Но понимаете, она была ко мне столь мила, что я, желая как-то отплатить добром за добро…
Спускаясь по лестнице и через каждые три ступеньки прося у него прощения, Анна Карла рассказала о «колоссальной неприятности», которую она ему причинила, даже не будучи еще с ним знакома. Поистине, она совершила «непростительную глупость и даже бестактность». Так или иначе, но забот она ему прибавила…
4
— Кстати, Пальмира, нужно будет аннулировать еще один штраф, — сказала синьора Табуссо, помешивая в тарелке ризотто, приправленный шафраном.
Старая служанка, у которой зять служил в дорожной полиции, неодобрительно покачала головой.
— Что ж, вперед, солдаты короля! — воскликнула она, как всегда в таких случаях. — Где вас оштрафовали?
— Не меня, а синьору Дозио. Ты ее не знаешь. На запрещенной стоянке.
— Как, ты виделась с синьорой Дозио, Инес? — робко спросила Вирджиния, сестра синьоры Табуссо. Вирджиния знала синьору Дозио еще меньше, чем старшая сестра, которая случайно познакомилась с Анной Карлой у Кампи, когда пришла собирать подписи под одной из своих бесчисленных петиций в коммунальное управление. Но Вирджинии достаточно было увидеть два раза Анну Карлу в парикмахерской, куда она изредка провожала сестру, и еще несколько раз в «Мулассано», как она преисполнилась восхищения этой элегантной синьорой.
— Возьмите еще, синьорина. Смотрите, сколько осталось! — сказала Пальмира, пододвигая Вирджинии кастрюлю с ризотто.
— А ты не готовь на целый полк, — мгновенно отреагировала Инес Табуссо, не переставая уминать рис. — Нас всего-то трое.
Пальмира пожала плечами и, волоча правую ногу, потащилась к маленькому столику. После сложных ухищрений ей наконец удалось сесть. Вот уже два года они обедали все вместе в кухне. Из-за ревматизма Пальмире трудно было сновать туда-сюда. Но синьора Табуссо и синьорина Вирджиния обедали и ужинали за большим мраморным столом, а Пальмира — за столиком, который стоял между раковиной и окном.
— Из остатков всегда можно испечь блинчики, — возразила Пальмира, накладывая себе огромную порцию ризотто. — Просто синьорина ест так мало, что на нее жалко смотреть. А сейчас, когда наступила жара, надо, дорогие мои, заправляться как следует.
— Тебе и холод, и жара, и дождь не мешают хорошенько заправиться! — воскликнула синьора Табуссо, хлопнув себя по животу, почти такому же огромному, как у служанки.
— Она такая же красивая и элегантная, как прежде? — спросила Вирджиния.
— Кто?
— Мадам Дозио.
— Ах Дозио! — Синьора Табуссо задумалась. — Да, — честно признала она. — Правда, ходит полуголая, но такая теперь мода. И уж в элегантности ей не откажешь. Впрочем, при ее-то деньгах быть элегантной нетрудно.
— Нет, она всегда была изящной и тонкой. А это говорит об аристократичности.
— Конечно, конечно, — досадливо пробормотала Инес Табуссо.
Ее сестра Вирджиния откинула упавшую на лицо прядь седых волос и мечтательно посмотрела в потолок.
— Всякий раз, когда я ее видела, у нее было такое… такое мечтательное выражение, — сказала она с восторгом.
— Иначе говоря, как у шлюхи! — уточнила Инес Табуссо.
— Синьора, разве можно так?! — крикнула служанка Пальмира из своего угла.
Она, как и синьора Табуссо, была вдовой и хорошо знала жизнь. Но такие грубые слова были не для ушей наивной синьорины Вирджинии.
— Я, собственно, ее не осуждаю, — пожала плечами синьора Табуссо. — Это ее личное дело. Мне-то, уж поверь, наплевать. — Она налила себе вина из хрустального графина. — Меня интересует одно: не поможет ли она мне избавиться от проституток, которые обосновались на моем лугу. Эта Анна Карла утверждает, будто знакома с полицейским комиссаром.
Пальмира недоверчиво фыркнула.
— Да полицейские сами спят с этими… с этими женщинами. Станут они сажать их в тюрьму!
— Она говорит, что ее знакомый очень влиятельный человек, — неуверенно произнесла синьора Табуссо. — Тот самый, что занимался расследованием кражи на вилле у наших соседей Кампи. Его зовут Сантамария, комиссар Сантамария.
— Ничего о таком не слыхала, — презрительно отозвалась Пальмира, внимательно следившая за уголовной хроникой с тех пор, как ее зять получил легкую травму в драке с двумя пьяными и его фамилия была по этому поводу упомянута в газете «Стампа сера».
— Может, хоть разберется в деле с холмом.
— Да вы что, шутите? Судя по фамилии, он неаполитанец, который даже итальянского толком не знает! — воскликнула Пальмира.
— Неаполитанец там или нет, но, если он сумеет закрыть «Каприз», я ему памятник поставлю.
— Через месяц «Каприз» снова откроют, да еще отделают заново, — сказала Пальмира. — Нет, они все заодно, эти паршивые обезьяны. Единственный выход — снова обратиться в дорожную полицию. В нее людей отбирают после строгой проверки, они все до одного рослые, не меньше метра семидесяти, не то что в обычной полиции!
— Да, они самые красивые, — согласилась Вирджиния. — Но когда бы мы их ни вызывали, они не являлись.
— Еще бы! Ведь они связаны по рукам и ногам! — воскликнула Пальмира. — Карабинеры, префектура — все ставят им палки в колеса, не дают спокойно работать. Стыд и позор! А причиной всему черная зависть.
И она принялась яростно скрести дно кастрюли.
— Не понимаю, почему вы так разгорячились? — сказала Вирджиния. — По мне, больше вреда наносят те, кто крадут у нас на лугу ландыши.
— Слыхала? — рявкнула синьора Табуссо, стукнув кулаком по столу. — Они вот-вот начнут заниматься любовью в наших постелях, а эта дурочка печется о ландышах.
— Э, синьорина — сама невинность. Она многого, к счастью, даже и не замечает.
— Какая там невинность! Самое настоящее недомыслие!
— Да, мой зять тоже говорит, что, если мы хоть немного не поможем полиции, ей самой не справиться, — согласилась Пальмира. — Ведь полицейские не волшебники. — Она вздохнула и с большим трудом стала подниматься со стула. — Конечно, многие преступники никого и ничего не боятся. Но бывает и так, что ты становишься очевидцем кражи, как тот ювелир с проспекта Джулио Чезаре…
— Какой еще ювелир?
— Тот, которого ограбили на сорок миллионов. Читали сегодня утром в «Стампе»? Их было трое, а он даже не решился посмотреть им в лицо. Говорит, что ничего не помнит.
— Но ведь они были в масках! — возразила Инес Табуссо.
— Ну и что же? Все равно он не должен был поджимать хвост и дрожать, как заяц. — Она наконец поднялась, вытянула руки по швам и разинула рот, желая показать, как вел себя ювелир-заяц. — А все эти разини, у которых воры из-под носа выхватывают сумочки, — продолжала она, направляясь к плите, где на сковородке томились эскалопы в марсале. — Попробовали бы только у меня выхватить… — Пальмира грозно набычилась и попыталась поймать муху, лениво взлетевшую над ароматной приправой, потом схватила сковородку за ручку и подошла к большому мраморному столу. — Нет, в голове у туринцев гуляет ветер, а чуть что, они притворяются слепыми и глухими. А преступный мир этим пользуется. К несчастью, на одного Баукьеро приходится…
— Баукьеро? — переспросила синьора Табуссо, положив себе на тарелку два эскалопа. — Столяр?
— Нет, тот, который первым нашел убитого архитектора.
— А-а.
— Уж он-то свой долг выполнил. Ведь и он мог бы умыть руки, притвориться, будто ничего не видел, и отправиться собирать фиалки…
— Или ландыши, — сказала синьора Табуссо, бросив взгляд на сестру.
— А он — вот это энергия! В его-то годы! Едва наткнулся на мертвеца, сразу позвонил в полицию и даже вспомнил о блондинке, которая вышла из парадного. Теперь он единственный свидетель, — с завистью заключила служанка.
— Но убийцу он так и не помог найти?
— Ну, он же не ясновидец! Но все-таки навел полицию на след своими показаниями о трубе и о сумочке с итальянской звездой.
— Морской, — робко сказала Вирджиния.
— Что морской? — не поняла синьора Табуссо.
— Это была морская звезда. Я сама отлично видела…
5
Полицейский комиссар Сантамария, с аппетитом докончив филе, приправленное перцем, положил на тарелку нож и вилку, в точности как того требуют правила хорошего тона: рядышком, перпендикулярно краю стола. Анна Карла, заметив это, облегченно вздохнула.
Можно провести ночь с самым что ни на есть красивым мужчиной, можно заплатить ему сто семьдесят пять миллионов лир за картину, можно, наконец, погибнуть на баррикадах с его именем на устах, но, если он не умеет вести себя за столом, ну, к примеру, кладет приборы рядом с тарелкой, словно два весла, его нельзя принимать всерьез. Она никогда бы не посчитала его человеком одного с ней круга.
