Эллери Куин - Кот со многими хвостами. Происхождение зла
Все выглядело так, словно Кот уже пойман.
Однако те, кто не поверил в наступившее спокойствие, видели весьма тревожные признаки.
Начиная с субботы 24 сентября «Вэрайети» и бродвейские обозреватели начали сообщать о неожиданном увеличении числа посетителей ночных клубов и театров. Оно было слишком резким, чтобы приписать его смене сезона. Театры, где все лето стояли полупустые залы, теперь испытывали приятную необходимость вновь нанимать уволенных билетеров и вывешивать объявления: «Только стоячие места!» Администрация клубов с изумлением и радостью наблюдала переполненные танцевальные залы и высокомерно отправляла восвояси лишних посетителей. Бары и закусочные Бродвея испытывали небывалый бум. В цветочных, кондитерских, табачных магазинах не было отбоя от покупателей. Сбыт алкогольных напитков утроился. Зазывалы и спекулянты билетами вновь начали улыбаться. Букмекеры протирали глаза, видя такое количество ставок. Стадионы и спортивные арены сообщали о рекордном числе зрителей. Бильярдные и кегельбаны срочно нанимали новых служащих. В тирах на Бродвее, Сорок второй улице и Шестой авеню не было недостатка в желающих пострелять.
Короче говоря, все ночные заведения переживали небывалый расцвет. По Таймс-сквер, от захода солнца до трех часов ночи, было невозможно проехать. «Совсем как во время войны», — говорили таксисты.
Феномен не ограничивался центром Манхэттена. То же самое происходило и в увеселительных местах Бруклина, Бронкса, Фордем-роуд и других районов.
На этой неделе служба подсчета радиослушателей также получила весьма неожиданные результаты. Обычно, когда в эфире начинались осенне-зимние циклы радиопередач, количество слушателей резко возрастало. Теперь же оно, напротив, столь же резко уменьшилось. Это касалось всех программ — в том числе независимых радиостанций. Тот же факт отмечали и телеобозреватели. Ньюйоркцы не слушали радио и не смотрели телевизор.
Вице-президенты радио- и телекомпаний лихорадочно готовили отчеты и объяснения, в основном мазохистского содержания. Казалось, никому из них не приходил в голову напрашивающийся вывод: радио и телевизор не могут работать, когда никого нет дома.
Полицию озадачивал резкий рост пьянства и нарушений общественного порядка. Рутинные полицейские налеты на игорные дома давали солидный улов, причем среди задержанных были добропорядочные горожане, обычно не бросавшие деньги на ветер. Резко возросло потребление марихуаны и других наркотиков. Пришлось начать усиленную кампанию по обузданию проституции. Случаи хулиганства, угонов автомобилей, ограбления, нападения, изнасилования увеличились в несколько раз. Особенно тревожил взлет преступности среди несовершеннолетних.
И весьма удручающий факт — вновь появились задушенные бездомные кошки.
Для тех, кто умел не только наблюдать, но и анализировать, было очевидно, что потеря интереса ньюйоркцев к Коту — иллюзия. Страх не исчез — население по-прежнему пребывало в панике, которая теперь просто приняла новую форму и направление. Люди продолжали бежать от действительности, если не физически, то духовно.
В воскресенье 2 октября большинство священников избрало для проповедей Книгу Бытия, главу 19:24–25. В этот день было вполне естественно упоминать о Содоме и Гоморре и предсказывать дождь серы и огня[93]. Ингредиенты морального разложения варились в котле, готовом закипеть. Но, к сожалению, те, кому могли пойти на пользу предостережения Библии, предпочитали проводить время за менее благочестивыми занятиями.
По странной иронии судьбы перелом в деле Кота наступил после отнятой им девятой жизни.
Убитого нашли в начале второго ночи с 29 на 30 сентября, ровно через неделю после «кошачьих беспорядков» и менее чем в двух милях от места гибели Стеллы Петрукки. Оно лежало в глубокой тени на ступенях Американского музея естественной истории, где Семьдесят седьмая улица выходит к Западному Центральному парку. Тело обнаружил полицейский во время обхода, парень явно обладал острым зрением.
Смерть произошла вследствие удушения шнуром из индийского шелка голубого цвета — как в случаях с Арчибалдом Дадли Абернети и Райаном О'Райли.
Согласно водительским правам, найденным в нетронутом бумажнике, убитого звали Доналд Кац, ему был двадцать один год, и он жил на Западной Восемьдесят первой улице, в доме между Западным Центральным парком и Коламбас-авеню. Было установлено, что отец Доналда дантист, его приемная помещается на углу Амстердам-авеню и Западной Семьдесят первой улицы, возле Шермен-сквер. Семья придерживалась иудейского вероисповедании. Старшая сестра убитого, миссис Жанна Иммерсон, живет в Бронксе. Доналд был способным парнем, занимался на курсах подготовки радиоинженеров. В нем было что-то от Дон-Кихота. Доброта, склонность к быстрым симпатиям и антипатиям, он имел много знакомых и мало друзей.
Труп официально опознал его отец, доктор Морвин Кац.
От доктора Каца полиция узнала о девушке, на свидание с которой Доналд отправился в тот вечер. Ее зовут Надин Каттлер, ей девятнадцать лет, она живет в доме 19 на Боро-Парк в Бруклине, учится в Нью-Йоркской студенческой лиге искусств. В ту же ночь ее разыскали бруклинские детективы и доставили на Манхэттен для допроса.
Увидев труп, Надин упала в обморок и только через некоторое время смогла дать связные показания.
Надин Каттлер сообщила, что знала Доналда Каца почти два года. Они познакомились на митинге, посвященном дальнейшей судьбе Палестины, и с тех пор встречались три-четыре раза в неделю.
— У нас не было практически ничего общего. Доналд интересовался наукой и техникой, а я — искусством. Политически он был совсем не развит — даже война его ничему не научила. Мы даже насчет Палестины не могли прийти к согласию. Не знаю, почему мы влюбились друг в друга.
Мисс Каттлер сказала, что прошлым вечером Доналд Кац встретился с ней в здании Студенческой лиги искусств после ее занятий, и они, свернув с Пятьдесят седьмой улицы на Седьмую авеню, зашли в китайский ресторан Лум Фонга.
— Мы поссорились из-за оплаты. У Доналда была наивная убежденность в том, что женщина должна сидеть дома, нянчить детей и ублажать мужа, когда он возвращается с работы. Он рассердился на меня, когда я сказала, что сейчас моя очередь платить. В конце концов я разрешила ему оплатить счет, чтобы избежать сцены на людях.
После этого они отправились потанцевать в русский ночной клуб «Яр» на Пятьдесят второй улице, напротив «Леона и Эдди».
— Там было хорошо, и мы часто туда ходили. Нас там хорошо знали, и мы тоже многих знали по именам: Марию, Лёню, Тину и остальных. Но прошлой ночью там было полно народу, и мы вскоре ушли. Доналд выпил четыре рюмки водки, не закусывая, поэтому, когда мы вышли на воздух, у него слегка шумело в голове. Он хотел отправиться еще в какой-нибудь клуб, но я была не в настроении, и мы пошли в обратную сторону по Пятой авеню. Когда мы дошли до Пятьдесят девятой улицы, Доналд захотел пойти в парк. Он еще не совсем… протрезвел и был очень возбужден. Но там было темно, и Кот…
Надин оборвала фразу.
— Я очень нервничала, сама не зная почему, — продолжила она через несколько секунд. — Мы часто говорили об убийствах Кота, но я уверена, что никто из нас не ощущал личной угрозы. Мы как-то не воспринимали это всерьез. Доналд однажды сказал, что Кот антисемит, так как в городе с самым большим количеством еврейского населения в мире не задушил ни одного еврея. Потом он засмеялся и добавил, что это скорее свидетельствует о том, что Кот еврей. Мне эти шутки не казались забавными, но он так остроумно все это говорил, что было невозможно не смеяться…
Пришлось попросить девушку вернуться к повествованию о ночных событиях.
— Мы пошли дальше по улице, держась той стороны, где были дома. По пути Доналд немного протрезвел, — мы поспорили об убийстве Стеллы Петрукки, «кошачьих беспорядках», бегстве из города и пришли к неожиданному выводу, что во время кризисов обычно теряют голову люди старшего возраста, а молодежь сохраняет самообладание… Потом, дойдя до Коламбас-Серкл, мы опять поссорились. Доналд хотел проводить меня домой, хотя все эти месяцы я после свиданий возвращалась в Бруклин одна. Его мать не любила, когда он приходил поздно, поэтому я согласилась встречаться с ним так часто только при условии, что он не будет меня провожать. Почему я не позволила ему проводить меня?..
Надин Каттлер снова заплакала, но доктор Кац успокоил ее, сказав, что ей не в чем себя винить, потому что если Доналду было суждено стать жертвой Кота, то ничто не могло этого изменить. Девушка всхлипывала, держа его за руку.
— Я сказала, чтобы Доналд взял такси и ехал прямо домой, потому что он слишком много выпил, и мне не хотелось, чтобы он в таком состоянии бродил один по улицам. Это его еще сильнее рассердило. Он даже… не поцеловал меня. Последний раз я видела его, уже входя в метро. Он говорил с кем-то — очевидно, с шофером такси. Было около половины одиннадцатого.
