Марина Серова - Белая и пушистая
– Каюсь, Андрей, каюсь, но ведь Стригунец за решеткой! – попыталась убедить его я.
– Ну хорошо, – после недолгого раздумья согласился Мельников. – Только поторапливайся.
– Угу, уже еду, – быстренько проговорила я и стала на ходу одеваться.
Если я и на этот раз задержусь, Мельников долго ждать не будет, сразу поднимет всех на уши. Я усмехнулась, представив эту картину, но, подумав о последствиях, только вздохнула и пошла в прихожую обуваться. За окном уже был день, который клонился к вечеру, а мне почему-то казалось, что сейчас раннее утро. Я чувствовала себя выбитой из привычного режима – день перемешался с ночью.
«Интересно, – спускаясь по лестнице, подумала я, – а в клинике больше ничего не произошло за время моего отсутствия?»
Но звонить сейчас туда и интересоваться новостями я не стала. Услышав, что мой сотовый запиликал, поднесла его к глазам и увидела высветившийся номер Романа Анатольевича Стрельцова. Махнув рукой, я не стала ему отвечать, а потом и вовсе отключила телефон, злорадно усмехнувшись.
…Уже подъезжая к управлению, я издалека увидела около входа фигуру Мельникова. Он прохаживался туда-сюда чуть нервно, всматриваясь в проезжавшие мимо машины. Завидев «Ситроен», двинулся мне навстречу.
«Черт побери, а все-таки это приятно, – мысленно улыбнулась я. – Сам подполковник лично встречает у входа!»
– Пойдем быстрее, – Мельников взял меня за руку, – нас уже ждут.
Мы обошли здание и подошли к довольно невзрачной двери в углу двора. Мне и раньше доводилось бывать в архиве, правда, нечасто, всего несколько раз.
Открыв дверь, мы оказались перед довольно мрачной лестницей, ведущей вниз.
– Почему все архивы обязательно находятся в подвале? – возмущалась я, так как с лестницами в подвал у меня были связаны не самые лучшие недавние воспоминания.
Мельников только посмеивался.
В подвале нас встретил невысокого роста пожилой мужчина с абсолютно седыми волосами, торчащими в разные стороны, и седыми бакенбардами. Из-под нависших бровей блестели темные, как спелые вишни, глаза. Во взгляде старика чувствовались интерес и внимание.
– А это и есть наш архивариус, – сделал широкий жест Мельников.
– Лазурит Владимирович Калюжный, – представился он, с интересом рассматривая меня.
– Очень приятно, – улыбнулась я, стараясь скрыть свое удивление от столь редко встречающегося имени.
– Наслышан, наслышан, – хитровато, почти по-ленински прищурился Лазурит Владимирович. – Да вы проходите, молодые люди. Что вас интересует?
– Где-то лет двадцать назад в нашем городе был процесс над медработниками. В общем, это все, что мне известно… – несколько растерялась я.
– Присаживайтесь, – указал архивариус на стулья и сел сам.
Он выдержал паузу, обвел нас с Мельниковым взглядом, как бы набивая себе цену, и неторопливо начал:
– Я хорошо помню этот, как вы выразились, процесс… Темное это дело… Непонятное… Но совсем не потому, что мало было материала. Вон, – он кивнул в сторону полок, – целых три тома. Все огроменные. Только сам процесс был, как бы это сказать, – не к месту, что ли…
Лазурит Владимирович снова взял паузу, не спеша достал пачку «Беломорканала» и, выбив оттуда папиросу, закурил. Когда сизый дом поднялся под потолок архива, архивариус продолжил свою неторопливую речь:
– Почему я так хорошо это помню? – улыбнулся он, поглядывая на меня. – Да по очень простой причине. Я работал тогда секретарем в суде. В том числе и на этом процессе. Странное дело было даже для того времени. Совершенно непонятно, зачем его вообще в суд пустили. Никакого приговора тогда и не было никому и быть не могло.
– Это почему? – удивилась я.
– Да потому что речь шла о продаже так называемых наркотических препаратов. А как всем известно – наркомании в Советском Союзе не было. Это же 1989 год! А нет наркомании – нет и проблемы.
– Вот как, – заметила я.
– Процесс был, конечно, закрытый. – Лазурит Владимирович пристально посмотрел на нас с Мельниковым. – Никаких тебе журналистов, никаких репортеров и близко не подпускали. Да что там говорить, родственников-то – и тех не было. Все свелось к тому, что всех главных лиц больницы сняли, остальных уволили без права работать в медицине. Вот, собственно говоря, и все.
И архивариус развел руками – вероятно, для наглядности своих слов.
– А посмотреть это дело можно? – спросила я.
– Конечно, можно, – закивал Лазурит Владимирович. – Отчего же нельзя? Конечно, можно. Для этого мы здесь и сидим.
Он встал и прошаркал куда-то вглубь.
– Прошу, леди, – донеслось вскоре оттуда, – пройдите сюда.
Я встала и пошла на голос.
– Вот смотрите, – положил он на небольшой столик три увесистые папки. – Может быть, это вам поможет. Это, конечно, не судебный архив, а следственный, но все-таки…
– Да, может быть, это и поможет, – согласилась я, с ужасом глядя на папки, возвышающиеся посреди стола. – Я так думаю, что сначала нужно узнать, был ли там один человек. Скорее всего, он проходил как свидетель.
– Как его фамилия, имя, отчество? – осведомился Калюжный.
– Зинченко Михаил Владимирович, двадцать седьмого года рождения. Вдовец, имеет сына и дочь. Связь с детьми не поддерживает, – отрапортовал из-за моего плеча Мельников, которому я уже рассказала об умершем старичке.
– Зинченко? – нахмурил лоб Лазурит Владимирович. – Я не помню, но сейчас найдем. Кажется, я знаю, где это должно быть.
Он взял вторую папку и углубился в ее изучение.
– Зинченко Михаил Владимирович, – удовлетворенно произнес он, разворачивая папку ко мне. – Да, он был свидетелем, причем второстепенным.
Я бегло просмотрела все, что касалось Зинченко, и вздохнула.
– Да, он действительно не играл никакой роли, – согласилась я с архивариусом. – Просто лежал в той самой больнице, где происходили все эти махинации, и что-то там заподозрил. Не те таблетки ему дали… Ерунда какая-то! – в сердцах воскликнула я. – Ладно, оставим пока этого Зинченко. Он что-то говорил про старшую медсестру, которая как-то была во всем этом замешана. И которая якобы не имеет права работать в медицине. А у него, похоже, пунктик был, свойственный всем людям сталинско-брежневской закваски, – все строго по инструкции…
– Как фамилия медсестры? – спросил Лазурит Владимирович.
– Благолепова Алевтина Викторовна.
– Это сложнее, – тут же взялся за первую папку Калюжный. – Давайте я буду искать здесь, вы, – сунул он Мельникову второй том, – здесь, ну, а вам, леди, остается третий. Где-то она должна промелькнуть.
Мельников был явно недоволен таким положением вещей. Он уже забыл, когда ему приходилось заниматься такой рутинной работой, как просмотр архивных дел, – для этого существовали его подчиненные. К тому же подполковнику очень не хотелось тратить время на перелистывание этих ветхих бумаг. Он действительно очень устал, ведь пошли вторые сутки его присутствия на работе. Однако высказывать явно свое недовольство он все-таки постеснялся – то ли меня, то ли старика-архивариуса, не знаю.
В комнате на время воцарилась мертвая тишина. Свет был довольно тусклый, и глаза начинали слезиться от напряжения. Наконец после полуторачасовой работы мы все трое почти одновременно, в полном недоумении отложили свои тома. Такой фамилии в данном деле не значилось.
– Стоп, – растерянно проговорила я. – А может быть, было какое-то другое похожее дело? Дело медиков…
– Нет, – категорично заявил архивариус, – другого дела не было. Мне, по крайней мере, оно неизвестно.
И обвел нас глазами с видом знатока, с которым даже нечего браться спорить, – все равно результат будет нулевым.
Мы с Мельниковым переглянулись, пожали плечами и встали со стульев.
– Что ж, спасибо, – грустно сказал Андрей Александрович, явно досадуя на то, что в течение полутора часов занимался такой ерундой.
– Не за что, не за что, – закивал с улыбкой старик-архивариус. – Чем можем, чем можем…
Я выходила из архива в совершенно подавленном настроении. Ощущение было таким, что я прошла мимо чего-то важного и не заметила. Ну был же этот Зинченко свидетелем по делу, черт бы его побрал! Был! Значит, разговоры насчет Благолеповой – это не старческий маразм. Мельников тоже был хмур.
– Я отвезу тебя домой, – стараясь быть благодарной, мягко сказала я.
Мельников кивнул и нахмурился еще больше.
– Спасибо и на этом, – проворчал он.
Я села в салон машины и откинулась на сиденье.
– Да ладно тебе! – услышала голос Мельникова. – Придумаем что-нибудь.
– Угу, – буркнула я. – Да, кстати, как там насчет старика Зинченко? Есть заключение экспертизы?
– Есть заключение врача о том, что смерть наступила в результате остановки сердца, – ответил Мельников. – Это заключение заместителя главного врача клиники Асташова. У нас нет оснований не верить ему.
