Виктор Пронин - Человеческий фактор
Все эти прикидки, переживания, бесконечные проговоры вариантов не могли не отразиться и на внешности. Они похудели, стали меньше пить, посерьезнели, давно уже никто не слышал их беззаботного хохота, не слышал бестолковых криков по мобильнику. А чего и не покричать, если скрывать нечего, а все, что с ними происходило, происходило при ясном солнечном свете на виду у десятков людей. Чего и не покричать, если опять удалось выпить пивка, если позволяло здоровье, годы, настроение...
И вдруг все оборвалось.
– Вы здоровы, ребята? – весело спрашивала их Фатима, озадаченная столь резкой переменой.
Михась в ответ только успокаивающе помахивал рукой, повернув ладонь к Фатиме, дескать, все в порядке, красавица, спасибо за внимание, не надо за нас переживать.
Если уж говорить серьезно и назвать вещи своими именами, то прежних Михася и Алика уже не существовало, напряженная духовная, нравственная работа, да, духовная и нравственная, произвела в их душах опустошающее действие, поэтому так легко, играючи они придумали способ получить деньги с Долгова, тем более что он особенно не сопротивлялся и согласился запрошенную сумму выплатить. Озарение, посетившее Михася, показалось обоим удачным – получить деньги на эскалаторе метро. Действительно, пока денег не будет у них в руках, они неуязвимы. А когда деньги, невзрачный газетный пакет, окажется у одного из них, обнаружить, узнать, уличить, задержать в тысячной толпе, несущейся в час пик к вагонам, из вагонов, к гранитным ступеням переходов на другие линии...
О, это сложно.
А если уж они почувствуют опасность, если рванутся к ним менты, то бросить пакет под ноги – секундное дело. И тогда опять же ищи-свищи, показывай – чей пакет, кто бросил, с какой такой целью...
– Значит, так, – сказал Михась, позвонив Долгову. – Завтра в восемнадцать ноль-ноль ты входишь на станцию метро «Пушкинская» со стороны ресторана «Елки-палки», проходишь через турникеты и становишься на эскалатор, который ведет вниз, к поездам. Усек?
– Более или менее, – ответил Долгов.
– Повторить?
– Не надо.
– Ты едешь вниз по эскалатору... Не бежишь, а спокойно стоишь и держишься правой рукой за поручень. А слева, под мышкой, у тебя газетный сверток. Врубился?
– Да, вполне. В левой руке у меня сверток.
– Не в руке, а под мышкой, – терпеливо поправил Михась. – Газетный сверток. Совсем небольшой, размером с мою ладонь. Мимо тебя вниз бегут люди. Из тех, кто больше всех торопится и никуда не поспевает. Ты на них не обращаешь внимания, пусть себе бегут. Один из них, пробегая мимо, выдергивает у тебя из-под мышки газетный сверток и бежит дальше. Ты остаешься на месте и спокойно продолжаешь спускаться вниз.
– И все?
– И все. Жизнь твоя с этого момента будет долгой и счастливой. На радость детям и внукам, на радость любимой жене и любителям деревянной мебели. А мы со своей стороны в знак благодарности сдадим тебе заказчика. И поступай с ним как считаешь нужным. Вопросы есть?
– Завтра в восемнадцать?
– В восемнадцать ноль-ноль со стороны «Елок-палок» ты входишь на станцию метро «Пушкинская», проходишь через турникет и становишься на эскалатор.
– А внизу? Что я делаю в самом низу?
– Внизу ты становишься свободным и счастливым человеком. И можешь спокойно заниматься своими делами.
– И мы больше никогда не встретимся?
– Это я обещаю.
– И я могу снова подняться по эскалатору?
– Значит, так, – Михась помолчал, поворочал желваками. – Слушай, мужик... Ты придурок, да?
– С вами станешь придурком...
– Ладно... Это уже из другой оперы. Вопросы есть?
– Да нет, все ясно. Точно заказчика сдадите?
– С доказательствами! До скорой встречи, – и Михась повесил трубку.
Все получилось, как и задумывалось. Долгов оказался человек обязательный и в стеклянную дверь станции метро «Пушкинская» он вошел вовремя. Билет у него был куплен заранее, и он за две минуты добрался от входа до турникета. Перед ним оказались три-четыре человека. Он спокойно дождался, пока они пройдут, сунул свой билет в щель автомата, вынул выпрыгнувшую из другой щели картонку и ступил на уходящие из-под ног ступени. Под мышкой с левой стороны он держал небольшой газетный сверток, на который вряд ли кто мог обратить внимание. Мимо него пробегали пассажиры, надеясь успеть на один поезд раньше и таким образом сэкономить две-три минутки. Иногда эти минутки могут выручить, но чаще всего ничего не меняют в жизни людей, только создают впечатление, ложное впечатление, что человек бежит деловой, ценящий время, человек, наверняка успеющий впрыгнуть на ступеньку уходящего поезда жизни.
Фигня это все, ребята, полная фигня.
Люди, бегущие по эскалатору, никуда уже не успеют и вряд ли добьются чего-нибудь стоящего в жизни, они уже опоздали. Успеют те, кто стоит спокойно, читает газету, жует жвачку, эти успеют.
Так что не надо торопиться.
Вот и Долгов не торопился и под мышкой у него лежали завернутые в газету тридцать тысяч долларов, не последние тридцать тысяч долларов, как вы понимаете. Лицо его было спокойным и, похоже, утрата этих денег нисколько не поколебала его финансовые возможности. Во всяком случае, по лицу нельзя было сказать, что он так уж потрясен потерей.
Алик настиг Долгова где-то на середине эскалатора. Пакет он увидел издали и, пробегая мимо него в общем потоке, выдернул сверток. Не глядя по сторонам, не оглядываясь, продолжал бежать по лестнице, умудряясь даже обгонять не слишком поворотливых. А пробегая мимо Михася, так же легко, на ходу, сунул ему пакет под мышку.
И здесь все у них получилось неплохо. Казалось, каждое движение было отработано долгими тренировками – не уронили пакета, не выскользнул он из дрожащих рук, не высыпались доллары на ступеньки. На ходу Алик сорвал с головы бейсболку с красным козырьком – находка, промелькнувшая в их разговоре с Михасем, оказалась неплохой. Кепку он бросил под ноги и, не останавливаясь, продолжал бежать по лестнице. Михась тем временем сорвал с головы парик и тоже побежал вниз.
Все получилось, все удалось, и он, влившись в плотный поток пассажиров, уже высматривал, с какой стороны состав подойдет раньше, куда ему рвануть, чтобы побыстрее исчезнуть со станции «Пушкинская».
С визгом и скрежетом подошел состав. Михась, не колеблясь, нырнул в первый вагон. Постепенно все его существо наполнялось торжеством – удалось, получилось, состоялось. Он прислонился к никелированной стойке, всем телом прислонился и даже лицом прижался к холодному металлу, чтобы охладить пылающий лоб. И в этот момент Михась ощутил какое-то неудобство, что-то ему мешало, что-то шло не так. То ли тесно вдруг стало между двумя парнями, то ли пиджак застегнул не на ту пуговицу... Он попытался отстраниться от штанги, но не смог и с ужасом, как это бывает только во сне, когда ничего не можешь предпринять для спасения, валишься в пропасть, не можешь шевельнуть ногами, задыхаешься под водой... Да, такое вот состояние испытал Михась, когда увидел, что стоявший рядом с ним парень защелкивает на его руке затертые от долгой носки в кармане, с облезшей краской...
Да, ребята, да... Наручники.
– Спокойно, – проговорил парень. Все хорошо, все спокойно, – второе кольцо наручников он застегнул на никелированной штанге, к которой так доверчиво прислонился Михась две-три минуты назад. Сунув руку во внутренний карман пиджака Михася, он вынул газетный сверток и положил его в свой пиджак. – Все нормально? – спросил заботливо. – Ну и ладушки. Только не переживай. – Сейчас будет «Баррикадная», и почти все сойдут... И мы с тобой определимся, ладно?
Единственное, на что хватило у Михася сил, – слабо кивнуть. Ему стало плохо, и парень вынужден был поддержать его, чтобы он не упал прямо здесь же, на вздрагивающий пол вагона. Кто-то уступил ему место у края скамьи, и он с облегчением опустился на теплое еще сиденье.
– А второй где? – спросил парень.
Михась неопределенно пожал плечами.
– Как его зовут, знаешь? – Оперативник торопился воспользоваться шоком, в котором пребывал задержанный.
– Алик.
– Это имя или кличка?
– И то, и другое.
– А по-настоящему как его зовут?
– Саша.
– Где он сейчас?
– У Фатимы, наверно.
– Это его женщина?
– Вроде того.
– Кто заказчик?
Михась смутно усмехнулся и повертел в воздухе растопыренной ладонью, нашел, дескать, о чем спрашивать, спроси о чем-нибудь полегче.
Откинувшись на спинку сиденья, он прикрыл глаза и вздохнул. Тяжко и освобожденно. Во всем, что случилось за последние пятнадцать минут, кроме обреченности и безысходности, было нечто хорошее, словно опять где-то внутри тлел слабый огонек, обещающий какую-никакую надежду в будущем. Все кончилось, теперь не будет уже нервного ожидания звонков неизвестного благодетеля, не будет судорожных поездок, выслеживаний незнакомого человека, не будет тренировок с уже ставшим ненавистным пистолетом...
