Михаил Черненок - Ставка на проигрыш
— Люся Пряжкина убежала.
Бирюков, чувствуя, как в висках заломило еще сильнее, сел рядом с Дымокуровым.
— Конкретнее рассказать можешь?
— Могу. Вернувшись с Главпочтамта, я только вошел в твой кабинет — звонок из дежурной части: «Где Бирюков? В клинике опять ЧП — Пряжкина исчезла». Само собой понятно, немедленно мчусь туда. Приезжаю — следователь Наташа Маковкина уже допрашивает нянечку Ренату Петровну… Вот, по словам этой нянечки, дело было так. — Голубев чуть передохнул. — Люся находилась в одноместной палате и была переодета в больничную одежду. Утром сегодня неожиданно потребовала свою кофточку и джинсы: мол, надо проверить, не украдены ли у нее деньги. Рената Петровна стала успокаивать, но Люся ни с того ни с сего шум подняла, разбила стакан и осколком стекла вроде бы хотела перерезать на руке вену. Пришлось нянечке принести одежду. Десять рублей были на месте, в кармане джинсов. Пряжкина успокоилась, однако в обед отказалась от пищи и заявила, что будет голодать до тех пор, пока ее не выпустят из клиники. Нянечка на свой риск уговорила Люсю сделать успокаивающий укол, после которого Люся притихла и стала жаловаться Ренате Петровне, что ее втянули в страшную авантюру. Мол, знакомый проводник адлерского поезда, подпоив коньяком, дал три билета в кинотеатр «Аврора». Один из них приказал положить в почтовый ящик хирурга Широкова, а два отдать Овчинникову. После этого увез Люсю на свою дачу в Шелковичиху, опять угощал коньяком, а вечером привез к кинотеатру и попросил проследить, придет ли хирург в кино. Когда Люся рассказала проводнику, что Широков у кинотеатра продал билет какой-то цыганке, проводник страшно испугался. Дал Люсе десять рублей, чтобы она никому ни слова не говорила, довез на своей «Волге» до остановки «Мотодром» и, сказав, что ему срочно надо ехать в аэропорт Толмачево, высадил… — Голубев недолго помолчал. — Исповедовавшись таким образом перед нянечкой, Пряжкина вроде бы заснула. Рената Петровна отлучилась из палаты, а когда через полчаса заглянула туда, ни Люсиной одежды, ни самой Люси в палате уже не было.
— Все? — хмуро спросил Бирюков.
— Нет, не все. Рената Петровна говорит, будто Пряжкина так описала внешность проводника, что он как две капли воды похож на того мужчину, который пытался передать записку Холодовой.
— Любопытно… — Антон потер ладонью ноющие виски и спросил Славу: — Подлинник телеграммы Ревазу Давидовичу в Ростов отыскал?
— Так точно. Знаешь, откуда отправлена? С почтового отделения на железнодорожном вокзале Новосибирск-Главный.
— Чей почерк?
В разговор вмешался Дымокуров:
— Почерк все тот же — на машинке домоуправления отпечатана.
Бирюков забарабанил пальцами по столу. Голубев живо достал из кармана листок бумаги:
— Вот потрясающие факты!
На листке было выписано около десятка дат. Против одной из них стояла цифра 300, против трех — 400, против остальных — 500. Здесь же были помечены города. Дважды упоминались Ростов-на-Дону и Адлер, по разу — Азов, Таганрог, Батайск, Шахты и Сухуми.
Оказывается, стал объяснять Голубев, в прошлые сутки Ревазу Давидовичу Степнадзе поступило на Главпочтамт два телеграфных перевода по 500 рублей каждый. Один из Сухуми, другой из Ростова. Деньги по этим переводам еще не получены. Насколько позволило время, Слава проверил реестры выданных на «до востребования» переводов за предыдущие две недели и обнаружил, что в день отправления из Новосибирска в поездку Реваз Давидович получил на Главпочтамте по шести переводам ровно две с половиной тысячи рублей.
— Вот только что пришедший и пока еще неполученный перевод из Сухуми!.. — Голубев ткнул пальцем в листок. — Это наверняка от мамочки той очкастенькой девчушки-отличницы, которой оставалось сдать русский в пединституте, где работает родственник Реваза Давидовича.
— Из Сухуми ведь нам сообщили, что в пединституте никаких родственников Степнадзе нет, — сказал Антон.
— Так этот родственник и сознается, если у него совесть нечиста! — Голубев встретился с Антоном взглядом. — Интересно, почему Реваз Давидович не торопится получить деньги? Переводы, по-моему, не случайно пришли телеграфом…
— Ему сейчас не до денег. — Бирюков набрал номер дежурного. — Где Степнадзе?
— Вместе с женой на даче в Шелковичихе.
— С женой?..
— Да.
— Как они между собой?
— Похоже, мирно, но что говорят — мы ж не знаем.
Бирюков медленно положил трубку и повернулся к Дымокурову:
— Аркадий Иванович, помните, на сумке Холодовой следы растворителя масляной краски… Действительно ли отпечатки пальцев растворителем ликвидировали?
— Я уже высказывал такое предположение, — ответил Дымокуров и поинтересовался: — Почему акцентируете внимание на этом вопросе?
— Кажется, в деле замешан Альберт Евгеньевич Зарванцев.
— Логично ли? Пользуясь растворителем, художник, как говорится, с руками и ногами выдает себя. Ему проще было применить, скажем, одеколон.
— Зарванцев — дилетант в преступных делах.
— Продолжаете отстаивать свою версию?
— Продолжаю, Аркадий Иванович.
— Но… флакон с разбавителем мы видели и в квартире Деменского.
— Да, видели и в квартире Деменского… — задумчиво проговорил Бирюков и повернулся к Голубеву. — Слава, надо срочно отыскать Пряжкину. Если дома ее не окажется, побывай в вокзальной парикмахерской, у Зарванцева, по разным «Ветеркам» и кафе пройдись, где любители выпить общаются. Возникнут вопросы, звони Маковкиной — я у нее буду.
В пустующих коридорах прокуратуры царило затишье, которое обычно наступает в учреждениях после рабочего дня. Когда Бирюков вошел в кабинет Маковкиной, Наташа внимательно что-то читала. Оторвавшись от бумаг, она обрадовалась и сразу подала Антону протокол допроса Ренаты Петровны — две странички, исписанные по-ученически разборчивым почерком. Ничего нового из этого протокола Антон не почерпнул. Словно рассуждая сам с собою, заговорил:
— Складывается очень интересная ситуация. Неведомо из каких соображений все причастные к делу Холодовой самым беспардонным образом наводят розыск на свои следы. Степнадзе втягивает Пряжкину в умопомрачительную авантюру; машинописные тексты отпечатаны в домоуправлении, где работает Овчинников; разбавитель масляных красок, следы которого обнаружены на сумке Холодовой, по всей вероятности, принадлежит художнику Зарванцеву, а Сипенятин… Вася совсем рассудок потерял: без всякой на то необходимости принес домой сумку с места происшествия…
— Один Деменский вне подозрений? — спросила Маковкина.
— Тоже нет. Вспомните, как была обнаружена сумка Холодовой. В дежурную часть позвонил мужчина и сказал, что Вася Сипенятин скрывается у мамаши. Капитан Ильиных приехал к Марии Анисимовне и вместо Васи обнаружил сумку.
— А Деменский причем?..
— Когда в дежурной части раздался звонок в отношении Сипенятина, Юрий Павлович находился в кабине телефона-автомата и перед этим только что разговаривал с хирургом Широковым. К тому же у него на квартире, в коробке с масляными красками, я собственными глазами видел ополовиненный флакон разбавителя.
Маковкина задумалась.
— Не могу понять, зачем Широкова приглашали в кинотеатр?
— Это какой-то дилетантский трюк…
Наступило молчание. Маковкина невесело сказала:
— Завтра в три часа похороны Холодовой.
— Надо нам обязательно побывать на кладбище. — Бирюков вздохнул. — Посмотрим, кто из причастных придет хоронить Саню. Кстати, Наталья Михайловна, завтра суббота. С утра по этим дням обычно собирается книжный рынок. Не хотите за компанию побывать там? Может, знакомых встретим.
— Хорошо.
Антон посмотрел на часы:
— А сейчас по случаю конца работы предлагаю вместе поужинать в каком-нибудь приличном кафе. Сегодня так закрутился, что пообедать не успел.
Маковкина чуть смутилась:
— Предложение принимается.
Из ближайших кафе выбрали «Снежинку», где обычно вечером можно было прилично перекусить. Сели подальше от входа за столик у декоративного камина, заказали у пожилой неразговорчивой официантки ужин и неожиданно враз посмотрели друг на друга. Улыбнулись. Маковкина спросила:
— Давно в уголовном розыске работаете?
— В областном управлении — третий год, до этого работал в районе.
— Там, наверное, работа попроще?
— Как сказать… Тоже приходилось тугие клубочки распутывать.
— Сами сюда захотели?
— Нет. Я стараюсь жить по заповеди Андрея Петровича Гринева из «Капитанской дочки». Помните, как он сыну наказывал: «Слушайся начальников, за их лаской не гоняйся, на службу не напрашивайся, от службы не отговаривайся…»
— «И помни пословицу: береги платье снову, а честь смолоду», — быстро добавила Маковкина.
