Виктор Пронин - Остров
И вы снова пошли. Медленно, рывками, останавливаясь и переводя дыхание. Главное было – двигаться. И еще одно – не выпустить из-под ног дорогу, не дать ей уйти в сторону, незаметно шмыгнуть за сопку, спрятаться в сугроб. На это уходило все внимание, потому что дорога в самом деле проделывала все эти штуки, пытаясь сбросить вас, как норовистая лошадь, ощутившая слабость всадника.
Огни вы увидели неожиданно и сразу как-то очень близко. Это шел бульдозер из Бошнякова в Лесогорск. А на следующий день вам сказали, что этот единственный бульдозер был снят с расчистки шахты и направлен на поиски. Через четыре часа после вашего выхода из Лесогорска вслед за вами пошел еще один бульдозер, что несколько поисковых отрядов направили пограничники. Один из них шел по берегу моря, осматривая присыпанные снегом валуны и коряги, второй отряд двинулся в сопки, время от времени стреляя в воздух ракетами, а третий – пошел по старой заброшенной дороге. А когда вас уже везли в кабине бульдозера, где-то вверху, в снежной круговерти, пророкотал поднятый по тревоге вертолет.
– Ну что, все нормально? – спросил наутро начальник шахты.
– Да, вроде...
Вы снова влазили в свои одежки, обретали имена, привычки, недостатки. Они уже не были вам малы.
РАЗГОВОРЫ. К вечеру узкая прерывистая тропинка на крыше состава превратилась в плотную дорожку. Не было, наверно, ни одного пассажира, который бы хоть раз не прошел состав из конца в конец. Все до рези в глазах всматривались в белую слепящую даль, надеясь увидеть темную точку снегоочистителя.
Несколько раз в океане на самом горизонте показывались суда. Белые, в светло-голубой дымке, они возникали и медленно таяли в том месте, где небо соприкасалось с водой. Два раза прилетал военный вертолет и сбрасывал мешки с хлебом, колбасой, сгущенным молоком, чаем.
После полудня, когда снег уже не был таким ярким, когда и небо, и снежная равнина налились холодной синевой, многие как-то неожиданно близко увидели цепочку лыжников. Это был первый отряд с продуктами. Часа через три пришел еще один, а к вечеру, когда уже почти стемнело, на крышу крайнего вагона ступили лыжники-спортсмены.
Все они остались ночевать в составе.
– Послушай, Иван, – сказал Грачев, – ну, есть все-таки место на Острове, где ты не был?
– Вроде везде был...
– И на Тюленьем острове?
– Был, – сказал Иван.
– И как там?
– Не понравилось. Воняет.
– Как воняет?!
– Ну, тюлени эти... Сивучи... Ими же весь берег покрыт, земли не видать. Что же ты думаешь, в туалет они ходят? А еще эти птичьи базары, кайры – от них неба не видать... Мне не понравилось.
– Хорошо, а на Зеленом острове был? Там, говорят, лошади дикие ходят?
– Ходят, – подтвердил Иван. – Неказистые, правда, лошаденки, но что ты хочешь, уходу-то никакого.
– А на Горячем пляже был?
– А чего ж... Кунашир – он рядом. Пароходы рейсовые ходят...
– И что же, он в самом деле горячий?
– Через подошву печет. Там, понимаешь, вулкан рядом, от него и жар. И что интересно, – оживился Иван, – берег каменистый, валуны... Волна набежит – тут не зевай! Хватай рыбешку и на берег выкидывай. Окунь морской попадется, еще кой-чего... Завернешь, бывало, рыбку в газету, в песок зароешь – и считай, что она уже на сковородке. Вкус! А вообще-то мне там не понравилось... Пар из земли идет... Душно. Там что делают? Над струей пара ставят железную бочку, а другую бочку в дом затаскивают, потом соединяют их трубой, и – пожалуйста! Паровое отопление и зимой, и летом. И в ЖЭК ничего платить не надо.
– А не страшно под землей?
– Чего страшно?
– Ну... земля все-таки... А ты вроде в норе... – Афоня внимательно посмотрел Гене в глаза.
– А тебе страшно, когда дерево валится? Тоже ведь задавить может.
– Хе! Так у нас техника безопасности...
– А у нас что, хвост собачий?
– Да я не к тому... Отскочить всегда можно... А у вас куда отскочишь? Земля. Планета.
– Что же, по-твоему, планета – дура? Она живет по своим законам. Чтоб в дураках не остаться, изучай эти законы и соблюдай. Видишь, стойка трещит, колется у тебя на глазах – отойди в сторонку. Перестала потрескивать – поставь рядышком еще одну стойку, да с другой стороны одну... И все, продолжай свое, можно сказать, черное дело.
– И что, никогда у вас не заваливало никого?
– Вроде нет... – Гена пожал плечами. – Было однажды, канат лебедки лопнул. Зашибло одного, но несерьезно, очухался.
– Ни за что бы не полез под землю, – клятвенно сказал Афанасий.
– Дело привычки... Я как-то ногу подвернул, на стойке поскользнулся, пришлось месяц на поверхности поработать, на лесной склад меня определили... Увижу, ребята утром в смену идут... как бы это тебе сказать... неуютно. Дело не в том, что неудобно, или такой я человек, что без работы аж никак не могу... Могу. И не в том дело, что зарплата в два раза меньше на поверхности... Понимаешь, неуютно.
– Не знаю, – медленно протянул Борис. – Может, это и ограниченность, но только меня не волнуют вещи... ну, где я не могу ничего сделать. Вот говорят – в Японии наводнение, люди гибнут. И черт с ним, с наводнением. Но если бы ко мне пришли и сказали, что, мол, в Японии наводнение, надо помочь, люди гибнут – все бросил бы, домой попрощаться не пошел бы и спасал бы я тех японцев, не думая о собственной шкуре. Или вот хоккей... Мировой чемпионат, схватки гигантов, короли спорта – все это мне до тети Фени. Неинтересно. Потому что смотри я на тот хоккей или не смотри, а помочь ребятам своими криками никак не смогу.
– А если б мог? – смеясь, спросил Алик.
– Вот сказали бы мне, как... Если все двести миллионов человек в одну секунду уставятся на экран телевизора, ухватят глазами шайбу, то какие-то там хитрые волны вбросят ее в ворота противника... Допустим. Тогда другое дело. Тогда я бы и дите свое неполной недели возраста разбудил среди ночи, и собаку в дом затащил бы и заставил на экран смотреть... А так... Привет тете Фене!
– Ну что, парень, – Дадонов вскинул брови и в упор глянул на Колю. – Девчонка-то нравится тебе или как?
– А что?
– Да ничего... Ты не ерепенься, я к тебе в душу не лезу... Вижу, у вас кой-чего происходит, – Дадонов засмущался, опустил глаза, полез зачем-то в карман.
– А вам-то что за дело, происходит или не происходит?
– А то! Я что хочу сказать... Не обижал бы ты ее.
– Жаловалась?
– О господи, ну и трудно говорить с тобой... Никто не жаловался, сам я надумал поговорить с тобой. И вот о чем... Может, говорить об том и не надо, но скажу... Скажу. Я чего боюсь – как бы девчонка не показалась тебе этакой... вольной. Знаешь, есть вольные от характера, от желания пожить покрасивше, а есть, которые от одиночества бегут... Оля-то вот как раз из таких. Будешь ты с ней, девчонке ничего другого и не надо. Жениться я, конечно, тебе советовать не могу. По моим понятиям, мал ты еще, учишься опять же... Но если надумаете – милости прошу, можете у меня поселиться, место есть. Вот так, – старик облегченно вздохнул и поднялся. Он потоптался у двери, видно, хотел еще что-то сказать, но промолчал.
– Это что же, она вас просила поговорить со мной? – остановил его Коля.
– А ты что же, и в самом деле думаешь, что она может такое дело мне поручить? – резко спросил Дадонов.
– Да нет... Почему...
– То-то и оно.
– Садись, раз пришел, – сказала Дина. – Чего стоять без толку.
– А можно и с толком стоять?
Сашка оглянулся, раздраженно двинул ногой сумку и сел напротив.
– Может, скажешь что? – спросила Дина. – Про погоду скажи... Сейчас все про погоду говорят.
– Чего про нее говорить... Буран кончился.
– А ты вроде и не рад?
– Чего ж, рад. Все рады, и я трошки, как говорят на Украине.
– Хандришь?
– А видно?
– Я даже знаю отчего.
– Ну?
– Не помню уж, кто... один человек сказал... Только ты не подумай, что это к тебе относится.
– Так что же он сказал?
– Он сказал, что предатели грустят перед тем, как предательство совершить... Они еще никого не предали и вот ходят среди друзей и прощаются с ними мысленно, зная, что завтра предадут... Ходят и хандрят. Тяжело им бывает, но решение принято и осталось только ночь переспать.
– А при чем здесь – ночь переспать?
– Ну, переспать в том смысле, что наутро...
– А при чем тут я? Я же сказала, что ты здесь ни при чем. – Сашка долго молчал, водя пальцем по столику, потом медленно поднял голову. – Слушай... А если я все это правильно понял? – Ты всегда все понимаешь правильно. И потом... разве я говорю загадками? – Помнишь, что я ночью сказал? – А ты? – улыбнулась Дина. – Все остается в силе. – В самом деле? – Проверь. Тебе ведь не трудно письмо написать? Я приеду, даже если ты пришлешь чистый лист бумаги. – И даже если к тому времени тебе этого вовсе не захочется.
Они стояли на крыше вагона и жмурились от солнца.
– А знаете, девушка, я ведь тоже еду в Александровск, – сказал Виталий. – Будет просто некрасиво, если мы там не встретимся.
