Наталья Андреева - Самая коварная богиня, или Все оттенки красного
– Милая, есть вариант, – Эдик взял ее за руку и несильно сжал. – Помоги мне сейчас, а я отплачу тебе потом. Никогда не забуду, клянусь! У папы в кабинете лежит пистолет. Я его хорошо разглядел, вещь антикварная, чрезвычайно дорогая. Если бы я его заполучил, у меня появились бы деньги, чтобы отдать долг. Ты должна мне его принести.
– Но это же воровство!
– Я беру взаймы, поняла? Я отдам отцу эти деньги. Потом.
– Но почему именно пистолет? Разве в доме мало ценностей?
– У меня есть знакомый, который коллекционирует оружие, – терпеливо пояснил Эдик. – Просто фанатик. Я мог бы заполучить нужную мне сумму в пять минут. Один только звонок – и мой долг погашен. К тому же, если исчезнет пистолет, в доме станет спокойнее.
– Но раз так, почему ты сам не можешь его взять?
– Ну, как ты не понимаешь! Все сразу подумают на меня. Ты же знаешь мою репутацию! Поэтому я буду обеспечивать себе алиби, занимая кого-нибудь приятной беседой. А на тебя никто не подумает.
– А на кого же тогда подумают?
– Да на кого угодно! Хотя бы на Мишу.
– Он не вор, – вздрогнула Настя.
– Зато он не член нашей семьи. Я не думаю, что отец вызовет полицию. Он не такой человек. Больше всего на свете Георгий Листов дорожит собственным покоем, а полиция – это долгое разбирательство, протоколы, допросы, суды. Нет, папа заплатит за пистолет, а потом уволит проворовавшуюся прислугу.
– Но Миша будет утверждать, что он ничего не брал!
– А разве ты не можешь сделать так, что не будет? – пристально посмотрел на нее Эдик. – Ты говорила, что любишь меня. Неужели нельзя во имя огромной любви решить такую маленькую проблемку?
– И… когда? – спросила Настя после долгой паузы. – Когда я должна это сделать?
– Сегодня. Деньги нужны мне срочно. Я буду ждать тебя в саду. Как только отец выйдет из кабинета, ты зайдешь туда и возьмешь пистолет. А я пока тут с кем-нибудь позабавлюсь. Хоть с Егорушкой. Он – лучшее алиби. Все знают, что Егор никогда не врет.
– Хорошо, – покорно кивнула Настя. – Я все для тебя сделаю. Раз другого выхода нет…
– Ты просто чудо! Милая, да если бы был иной выход из создавшейся ситуации, разве бы я тебя попросил? Ты спасаешь мне жизнь. Такие вещи не забывают.
– Да?
– Я клянусь, что это в последний раз. Я брошу играть, попробую заняться чем-нибудь стоящим. Я сделаю все, как ты попросишь.
– Ты… Ты любишь меня?
– Ну, конечно, люблю!
– А та девушка в квартире? В твоей квартире? Которая снимает трубку?
– Случайная знакомая. Ты же знаешь, как много у меня знакомых! И все чего-то хотят. Да, я впустил ее, чтобы… Ну, скажем, объясниться. Сказать, что женюсь. Чтобы она оставила меня… Нас в покое. Надо рвать старые связи, если собираешься вступить в новую жизнь, ведь так?
– Да.
– Дай же я тебя поцелую!
Они слились в объятиях. Потом Эдик резко отстранился и прошептал:
– Ну, иди. Иди, милая. Помоги мне…
…Оставшиеся на веранде Егорушка, Наталья Александровна и Олимпиада Серафимовна в это время зевали и неспешно допивали чай. Ольга Сергеевна носила на кухню грязную посуду. Насвистывая, Эдик поднялся на веранду. Настроение у него было прекрасное.
– Что же, Жорочка ужинать так и не будет? Мне послышалось, что хлопнула дверь кабинета. Куда же он пошел? – взволнованно спросила Олимпиада Серафимовна, тряхнув огромными серьгами.
– В кухню, за бутербродом, – ответил Эдик, опускаясь в плетеное кресло. – Папа нас сегодня игнорирует.
– Я, пожалуй, пойду, скажу ему, чтобы не ел всухомятку. Он окончательно испортит себе желудок, – Олимпиада Серафимовна поднялась и торопливо ушла в дом.
– Вот она, неусыпная материнская забота! – с иронией сказал Эдик. – Кому-то повезло! Наталья Александровна, а вы почему не скажите сыну, что сладкое вредно? Он за вечер слопал полбанки варенья и не собирается на этом останавливаться.
– Да пусть ест! – отмахнулась та.
– Вы правы: неважно, от чего он будет толстым, от варенья или от безделья. Сахарного диабета Егорушке все равно не избежать. Равно как и остаться девственником до конца своих дней.
– Я хочу вызвать тебя на дуэль! – вскочил Егорушка, отшвырнув ложку.
– Что-что?
– С такими надо стреляться!
– Егор, – поморщилась Наталья Александровна. – Когда это кончится? Когда же ты наконец повзрослеешь?
– Нет, Наталья Александровна, вы не правы, в этом есть что-то романтическое, – улыбнулся Эдик. И на полном серьезе сказал – Что ж, изволь. Давай спустимся в сад, обговорим условия.
– Эдик, надеюсь, ты понимаешь, что твоего младшего брата нельзя воспринимать всерьез, – напомнила Наталья Александровна.
– Не беспокойтесь, ма шер, мы все уладим миром.
– Я, мама, его все равно убью, – серьезно сказал Егорушка. – И ничто и никто меня не остановит!
– Господи, за что мне это? – Наталья Александровны обхватила руками голову и кинула вороватый взгляд на графинчик с водкой.
Когда братья спустились в сад, она судорожно схватилась за рюмку и, пока никто не увидел, наполнила ее раз, другой…
«Для храбрости», – прошептала она.
– Ты умеешь драться на шпагах? – спросил Егорушка, неловко плюхнувшись в гамак. – Ой!
– Осторожно, не упади! – поймал его за руку Эдик.
– Пусти!
– И в кого только ты такой, – старший брат со вздохом опустился на резную скамейку рядом с гамаком и прищурился на звездное небо. – Красиво здесь… Люблю этот дом, этот сад… Даже зимой люблю, когда на улице снег, за окном завывает ветер, зато в зале на первом этаже топится камин, и, если помешать кочергой дрова, искры сыплются, словно от бенгальского огня. Будто опять новогодняя ночь. Фейерверк… Праздник… – он вздохнул. – Всю жизнь я хотел только одного: вечного праздника. Ты любишь Новый год?
– Сейчас лето, – сердито сказал Егорушка.
– Но ведь в мечтах своих можно создавать миры? Любые: прошлое, настоящее, будущее… На самом деле я поэт, во мне романтики гораздо больше, чем в тебе, хотя ты все книги в нашей библиотеке перечитал, и все мечтаешь, мечтаешь… Просто я себя знаю от и до, потому и не боюсь, и уж конечно, не стесняюсь, а ты себя и стесняешься, и боишься. Освободи свой разум, брат. Тебе понравилась эта девушка, вот и все. Но ты не знаешь, как приступить к делу.
– Какая девушка? – порозовел Егор. – К какому делу?
– Брось. Эта девушка. Блондиночка. Впервые что-то дрогнуло в душе, да? Заволновался? И вместо того, чтобы спросить у меня совета, ты надуваешь щеки, грозишься меня убить и вообще делаешь все, чтобы ей опротиветь. Ведешь себя как мальчик, который, чтобы понравиться девочке, дергает ее за косички.
– Да не хочу я никому нравиться! И она моя тетя!
– Вот тут ты ошибаешься. Вы не родственники, так что не мучайся угрызениями совести.
– Ты врешь. Как всегда, врешь.
– Попробуй за ней поухаживать. Она такая же, как ты, наивная, не очень умная, не сказать глупая, просто неопытная. Она тебя не отвергнет, потому что не умеет этого делать. Вы будете пару месяцев коситься друг на друга и вспыхивать, едва соприкоснутся ваши пальцы, ведь никто из вас не знает, как и что надо делать дальше, потом решитесь наконец, возможно, что и переспите, и после этого начнете испытывать друг к другу стойкое отвращение, потому что…
– Не хочу дальше слушать! Не хочу! – Егорушка закрыл ладонями уши.
– …Но вы можете найти удовольствие в духовном общении, стать друг другу братом и сестрой, делать общее дело и даже родить детей. А в пятьдесят лет ты вдруг очнешься, посмотришь вокруг и пустишься во все тяжкие. У тебя родится внебрачный ребенок, и ты напишешь в своем дневнике: «Мне надо было давно с ней развестись, она сделала мою жизнь несчастной». Ты ведь ведешь дневник?
– Что в этом плохого?
– Пустая трата времени. Пойдем лучше со мной в казино, а оттуда – в бордель. И перестань есть банками варенье. Интересно, что бы сказал об этом старик Фрейд? – зевнул Эдик. – Брат, я желаю тебе добра. Ты безобиден, ну, скажем, как бабочка, жаль только, что уродлив. Огромная уродливая бабочка – кому она нужна? А я хочу тебя сделать просто огромной бабочкой. Красавчиком, таким, как я, ты не станешь никогда, так что смирись.
– Я никогда не был злым. А тебя готов убить. Потому что ты меня достал! Я тебя ненавижу!
– Ну, убей, – лениво потянулся Эдик. – Честное слово: мне все равно.
– Если бы я еще знал, как это делается, – пробормотал Егорушка.
– Всему-то тебя научи. Удушенным я быть не хочу, я как-никак Оболенский. И скамейкой по голове меня лупить не стоит, не дамся. Пойди возьми пистолет у папы в кабинете и выстрели в меня. Лучше в лоб, потому что в сердце все равно не попадешь, промажешь. У тебя ведь чудовищная близорукость. Впрочем, ты и в лоб не попадешь. Ты даже слону в задницу не попадешь с пяти метров.
– Я хочу честно! На дуэли!
– Слушай, достал! – Эдик еще раз зевнул и встал. – Мать тебя столько по врачам водила! Может, хватит придуриваться? Я не верю, что ты даун.
