Николай Леонов - Ценник для генерала
— Здравствуйте, — тихо произнес совсем рядом женский голос.
Гуров обернулся на голос и увидел перед собой маленькую пожилую женщину в вылинявшем осеннем пальтишке из смесовой ткани и вязаной бесформенной шапочке на голове. Определить ее возраст он не решился, потому что на лице этой женщины было написано многое: горе и страдания, тянувшиеся долгие годы, одиночество, безнадежность. Слишком характерен был образ пожилой, одинокой, усталой женщины. Сотни тысяч таких мы видим на улицах наших городов, ходим мимо них каждый день и раздражаемся, когда они путаются у нас под ногами. В аптеках они долго выясняют достоинства и цену того или иного лекарства, в магазинах медленно отсчитывают мелочь, извлеченную из стареньких кошельков. Наше прошлое или несостоявшееся будущее.
— Здравствуйте. — Гуров посторонился, освобождая для женщины калитку в ограде.
— Вы знали Оленьку?.. — Женщина внимательно и немного подслеповато рассматривала незнакомца.
— Да, знал немного. — Гуров кивнул, и внутри у него все сморщилось от кощунственной лжи, к которой он вынужден был прибегнуть. — Бродил вот. Сперва одноклассника своего нашел, с которым за одной партой почти десять лет просидел. А теперь и Ольгу увидел.
— А вы ей кто? Я что-то не узнаю вас.
— Да вы меня, наверное, и не знали раньше. Мы с ней по работе немного были знакомы. Давно, когда ее сына Пашку первый раз чуть не посадили. Я тогда помогал ей.
— Эх, Пашка!.. — Женщина покачала головой, и на ее лице появилась скорбная гримаса. — Вот ведь была у нее отдушина в жизни, да и той она тогда лишилась. Совсем одинокой умерла. Только я у нее и была.
— А он что, все-таки сел в тюрьму? Почему она одинокой-то осталась?
— Сидел. А как вышел, то перебрался в Минск. Поначалу ездил, навещал. А потом все реже и реже. Вот и памятник этот не от него, а от мужа ее первого. При деньгах был, вот и поставил. А Пашка уже сколько лет и носа не кажет. А я старая, мне тяжело уже за могилкой-то следить. Руки болят, на коленках стоять не могу, а тут ведь травку подергать надо, земли подсыпать. Цветы вон посадила весной, а они завяли.
Слово за слово, и Гуров узнал, как сложилась судьба Пашки. Мать по нему убивалась, а он, неблагодарный, теперь и могилу ее не навещает. Сыщик узнал, что эту женщину зовут Галиной Семеновной Архиповой, что она подруга Ольги Юнгеровой еще со школы.
Гуров сочувствовал своей собеседнице, но ему была нужна информация иного рода. За рассуждениями о прежней и современной жизни пролетело минут тридцать. Лев Иванович помог отнести к контейнеру мусор, который собрала Галина Семеновна. Сыщика просто подмывало признаться, рассказать правду о том, зачем ему нужна была эта встреча у могилы.
— Вы, Лев Иванович, уж не откажите мне, одинокой, — попросила вдруг Архипова. — Для меня эти воспоминания — все, что осталось от жизни. Зайдите на чаек. Посидим, я вам фотографии старые покажу. Теперь ведь их не хранят, все, как вон у моей соседки, на компьютере смотрят. А ведь это не телевизор, а память. Фотографии должны храниться в альбоме, чтобы страницы перелистывать.
— Как страницы жизни, — подхватил Гуров. — Одну за другой, все свое прошлое.
— Вот вы меня понимаете. Так зайдете? — почти умоляюще спросила женщина. — Тут и остановка в двух шагах.
Лев Иванович остановил такси, несмотря на сетования женщины, усадил ее в машину и сел рядом сам. Архипова прослезилась от такого внимания и относилась к Гурову почти как давнему доброму знакомому. Через двадцать минут машина остановилась возле старого пятиэтажного дома.
Потом снова были рассказы, воспоминания и, конечно же, душистый чай с бергамотом. У Галины Семеновны нашлось в доме и варенье, и мед, и печенье, которым она готова была закормить гостя. Сердце сыщика сжималось, когда он представлял, что скоро уйдет и у этой женщины снова потянутся безрадостные дни одиночества. Что дни! Годы…
Вскоре, когда со стола было убрано, появился и старый пухлый альбом с фотографиями. Женщина переворачивала листы, тыкала пальцем с утолщенными ревматическими суставами и комментировала:
— Это мы с Олей на спортивной площадке. Соревнования были у нас. А это художественная самодеятельность, она ведь пела хорошо. Вот мы в туристическом походе. А это свадьба. У меня только и сохранилась фотография, где они расписываются. Жалко, что со спины, а то ведь Оленька такая красивая была. Это ее первый, Сергей. Он после института в армии остался. Недолго они прожили. Сынишка родился, а Сергей их и оставил. Перевели его в Москву, говорят, блат у него был какой-то. Вот там, в москвах своих, он другую и нашел.
— Сынишка — это Павел?
— Нет, того они Альбертом назвали. Иностранное какое-то имя придумали. А Павел у нее от второго мужа.
— А Альберт сейчас где?
— Ох, не знаю, Лев Иванович! Он ведь Альбертика забрал у Олюшки. Она со вторым сошлась, а тот пить начал, погуливать. Сергей иногда навещал их. И как увидел, что такое в семье творится, то и забрал. Я уж и не знаю, как у него судьба сложилась. А Оля все молчала да плакала. Понимала, что в Москве, да с родным отцом ему пользы будет больше, а все жалела. А вот они все вместе. Это когда Сергей приезжал их навестить. Вон велосипед Альбертику привез.
Опешивший Гуров смотрел на невысокого, начинающего грузнеть мужчину с намечающейся лысиной. Он держал велосипед, а мальчонка лет десяти с трудом ухитрялся на нем усидеть. Ольга Юнгерова сцепила на груди руки, явно пугалась, что сын упадет. Мужчина был лет на двадцать моложе, чем теперь, но все равно его можно было узнать. На фото вместе с сыном и первой женой был снят Сергей Сергеевич Ломакин.
— Так Сашка Клименко и спился, потом помер. А Пашка в уличную компанию попал, чуть в тюрьму не посадили. Так вам это все известно! А вы, Лев Иванович, при какой должности-то, почему с этим связаны были?
Пришло время объединять прошлое с настоящим. Шить предстояло белыми нитками, но деваться было некуда. Требовалось провести профессиональную экспертизу снимка, сличение, получить официальный документ, подтверждающий результаты этой работы. Теперь все представало совсем в ином свете.
— А у вас, Галина Семеновна, только одна фотография Альберта и его отца?
— Одна! — с каким-то непонятным энтузиазмом заверила женщина. — Я ведь ее почти тайком забрала. Когда Сашка-то, второй ее, помер, Сергей приезжал. Ольга потом сокрушалась, что он все фотографии себе забрал и ни одной с Альбертиком не осталось. Очень тяжкий разговор у них тогда был. Сережа попрекал ее, что с Клименко сошлась, второго сына не сберегла. Я ведь думаю, что это Сергей Пашку-то на путь истинный наставил. Да, не люблю я его, а все же скажу, что не бросил семью в беде. Только Оленьке теперь уж все равно. Хотя, может, и видит она оттуда, что и второй ее сынок при деле. Только вот могилку матери не навещает.
— Галина Семеновна, вы спрашивали, по какой части я служу. Так вот, я офицер российской полиции. И сюда я приехал не случайно, и с вами встретился не просто так. Я искал хоть кого-нибудь, кто может что-то рассказать мне о жизни Ольги Юнгеровой, о ее первом муже и их сыне Альберте. — Гуров говорил экспромтом, потому что мысль насчет Альберта Юнгерова плотно засела в его мозгу.
Об исчезновении всех фотографий из дома Ольги он тоже не забывал.
— Мне нужна ваша помощь, Галина Семеновна.
— Господи! — Женщина всплеснула руками. — Неужели случилось что?
— Я пока не знаю. Нужно разобраться во всем. Вы ведь понимаете, как легко обвинить человека, а вот извиняться потом очень трудно. Да и нужны ли ему будут извинения, если он на весь мир опозорен подозрениями и недоверием? Доброе имя дороже денег.
— Так что же случилось-то, Лев Иванович?
— Не хочется мне вам говорить, Галина Семеновна, расстраивать вас, но объяснять все равно придется. Вы ведь не чужой человек Ольге. Только очень прошу вас, никому о нашем разговоре! Ради памяти вашей подруги и ее детей. Никому!
— Да я же понимаю! — Женщина сжала кулачки возле груди.
— Сергей, первый муж вашей Ольги, сейчас занимается очень серьезными делами, ворочает большими деньгами. Что-то там у них произошло в этой организации. Погиб человек, один из помощников Сергея. А убили его здесь, в Пинске. Нам надо очень аккуратно разобраться во всем. Я прошу вас, Галина Семеновна, отдайте мне вот эту фотографию! Я поклянусь всем, чем хотите, что обязательно верну ее вам. Я прекрасно понимаю, насколько она вам дорога.
— Я даже… берите, раз так! Господи, чего же людям не живется-то? Она ведь так коротка, эта наша жизнь. Ведь надо наслаждаться каждым денечком, который нам отпущен! Как они так могут? Ведь всех денег все равно не загребешь. Да и куда их столько, на что тратить-то? Больше, чем в рот поместится, все равно не съешь. В трех квартирах не проживешь, на трех машинах ездить не сможешь. Вот вы мне объясните, Лев Иванович, зачем людям столько денег, что они с ними делают?
