Тесс Герритсен - Лихорадка
На мониторе появилась неровная линия. Некоторое время все наблюдали за ее изменениями, но Клэр все это казалось просто «шумом» – незначительными, неспецифическими показаниями, свидетельствующими о том, что состав человеческой плазмы, – настоящая биохимическая солянка.
– Потерпите немного, – попросил Энтони. – Это проявится через минуту и десять секунд.
– Что проявится? – спросила Клэр.
Он указал на экран:
– А вот что.
На глазах у Клэр линия неожиданно выстрелила вверх, достигла пика и снова вернулась к прежнему уровню.
– Что это было?
Энтони подошел к принтеру, который уже распечатывал диаграмму странной аномалии. Он оторвал лист и выложил его перед Клэр и Линкольном.
– Вот этот пик, – указал он. – Я никак не могу его идентифицировать. Время удержания вроде бы соответствует стероидам, но точно такой же пик бывает у некоторых витаминов и эндогенного тестостерона. Чтобы определить природу этой аномалии, нужна более совершенная лаборатория.
– Вы упомянули эндогенный тестостерон, – заметила Клэр. – А есть вероятность, что это анаболический стероид? Вещество, которым мог бы злоупотреблять подросток? – Она перевела взгляд на Линкольна. – Это могло бы объяснить симптомы. Культуристы иногда используют стероиды для наращивания мышечной массы. К сожалению, у них есть побочные эффекты, и один из них – неконтролируемая агрессия. Ее еще называют «стероидной яростью».
– Не исключено, – ответил Энтони. – Вполне возможно, что это был анаболический стероид. А теперь посмотрите на это. – Он вернулся к своему столу и, покопавшись, взял другой лист диаграммной бумаги.
– Что это?
– Это хроматограмма Тейлора Дарнелла, снятая в день его госпитализации. – Он положил лист рядом с записью Скотти Брэкстона.
Схема была идентичной. Такой же одиночный и ярко выраженный пик через минуту и десять секунд.
– Это неизвестное вещество, – подытожил Энтони, – присутствовало в крови обоих мальчиков.
– Развернутый анализ крови Тейлора не подтвердил наличие наркотиков и токсинов.
– Да, я звонил в лабораторию по этому поводу. Они поставили под сомнение наши результаты. Как будто я сам придумал эту аномалию. Признаю, наш аппарат устарел, но эти результаты воспроизводятся каждый раз.
– С кем вы говорили?
– С биохимиком из «Лабораторий Энсон».
Клэр снова взглянула на диаграммы. Распечатки лежали одна поверх другой, и линии на них практически совпадали. Два мальчика с одинаковыми странностями в поведении. Одно и то же неизвестное вещество циркулировало в их крови.
– Отошлите им кровь Скотти Брэкстона, – распорядилась она. – Я хочу знать, что это за пик.
Энтони кивнул.
– У меня уже готов запрос, нужна только ваша подпись.
К двум часам пополудни Клэр пересмотрела все рентгеновские снимки, все анализы крови, но так и не приблизилась к разгадке. Усталая, опустошенная, она сидела возле кровати мальчика, разглядывая своего пациента. Все пыталась понять, что же она упустила. Поясничная пункция была в норме, так же как биохимический анализ крови и электроэнцефалограмма. Компьютерная томограмма показала лишь наличие мукоидной кисты в правой гайморовой пазухе – возможно, результат хронической аллергии. Аллергия вполне могла объяснить и еще одно отклонение в анализе крови: высокий процент эозинофилов. «Как у Тейлора Дарнелла», – вдруг вспомнила она.
Скотти очнулся от валиумного сна и открыл глаза. Поморгав, он уставился на Клэр.
Она погасила свет и собралась уходить. Но даже в темноте был заметен блеск устремленных на нее глаз.
И вдруг до нее дошло, что это блестят вовсе не глаза.
Клэр медленно вернулась к больничной койке. В темноте виднелись белая наволочка и темный контур его головы на подушке. На верхней губе мальчика ярко светилось фосфоресцирующее зеленое пятнышко.
– Садись, Ной, – велела Ферн Корнуоллис. – Нам нужно кое-что обсудить.
Ной мялся в дверях, не решаясь зайти в кабинет директора. На вражескую территорию. Он не знал, зачем его посреди урока вытащили к директору, но, судя по выражению лица мисс К., разговор не предвещал ничего хорошего.
На уроке музыки ребята с интересом уставились на него, когда по школьному интеркому прозвучал строгий голос: «Ной Эллиот, мисс Корнуоллис хочет видеть тебя в своем кабинете. Срочно». Чувствуя на себе взгляды, он отложил свой саксофон и пробрался сквозь ряды стульев и пюпитров к двери. Он знал – одноклассники недоумевают, что же такое он натворил. Он и сам понятия не имел.
– Ной! – Мисс Корнуоллис указала на стул.
Мальчик сел. Он не смотрел на директрису, он разглядывал ее неестественно чистый стол. Слишком чистый для человека.
– Сегодня я кое-что получила по почте, – сказала она. – Мне необходимо задать тебе вопрос. Я не знаю, кто это прислал. Но рада, что получила это письмо, потому что мне необходимо знать, кому из моих подопечных требуется повышенное внимание.
– Не понимаю, о чем вы говорите, мисс Корнуоллис.
В ответ она протянула ему ксерокопию вырезки из газеты. Едва взглянув на листок, Ной тут же почувствовал, как кровь отхлынула от лица. Это была статья из «Балтимор сан»:
«Юноша в критическом состоянии после столкновения с угнанной машиной. Четверо молодых людей задержаны».
«Кто это разнюхал? – подумал он. – И самое главное: зачем им все это?»
– Ты ведь переехал сюда из Балтимора, верно? – уточнила мисс Корнуоллис.
Ной сглотнул.
– Да, мэм, – прошептал он.
– В этой заметке не упоминается никаких имен. Но к ней была приколота записка, в которой мне рекомендовали поговорить с тобой. – Она пристально посмотрела на мальчика. – Речь ведь идет о тебе?
– Кто это прислал?
– Сейчас это не важно.
– Это кто-то из репортеров. – Его подбородок гневно вздернулся. – Они ходили за мной по пятам, приставали с вопросами. А теперь пытаются отомстить мне!
– За что?
– За то, что не стал с ними разговаривать.
Она вздохнула.
– Ной, вчера в машинах трех учителей были разбиты стекла. Тебе что-нибудь известно об этом?
– Вы ищете, кого обвинить в этом. Верно?
– Я просто спрашиваю, знаешь ли ты что-нибудь об этих машинах. Ной посмотрел ей в глаза.
– Нет, неизвестно, – сказал он и поднялся. – Теперь я могу идти?
Директриса ему не поверила; он видел это по ее лицу. Но больше ей было нечего сказать. Она кивнула.
– Иди в класс.
Ной вышел из кабинета и, пройдя мимо стола вездесущей секретарши, выскочил в коридор. Вместо того чтобы вернуться на урок музыки, он выбежал на улицу и уселся на ступеньки, дрожа от волнения. Он был без куртки, но не замечал холода, изо всех сил сдерживая подступающие слезы.
«Я больше не могу жить здесь, – думал он. – Я не могу жить нигде. Куда бы я ни переехал, все равно все станет известно. О том, что я натворил». Он подтянул колени к груди и принялся раскачиваться взад-вперед. Ему отчаянно хотелось домой, но идти пешком было слишком далеко, а мама не могла за ним приехать.
Он услышал, как хлопнула дверь спортзала и, обернувшись, увидел светловолосую женщину, которая вышла из здания. Он узнал ее; это была та самая журналистка, Дамарис Хорн. Она пересекла улицу и села в машину. Темно-зеленую.
«Это она во всем виновата».
Он перебежал улицу.
– Эй! – закричал он и яростно забарабанил в дверцу машины. – Оставьте меня в покое, черт возьми!
Она опустила стекло и посмотрела на него с хищным интересом.
– Здравствуй, Ной. Ты хочешь поговорить?
– Я просто хочу, чтобы вы перестали портить мне жизнь!
– И как же я порчу твою жизнь?
– Преследуете меня! Рассказываете всем про Балтимор!
– А при чем здесь Балтимор?
Он уставился на нее, вдруг осознав, что она совершенно не понимает, о чем он говорит. Ной попятился назад.
– Все, проехали.
– Ной, я и не собиралась преследовать тебя.
– Это неправда. Я видел вашу машину. Вчера вы проезжали мимо моего дома. И позавчера тоже.
– Нет, не проезжала.
– Вы следили за мной и моей мамой в городе!
– Хорошо, в тот раз это действительно была я. Ну и что с того? Ты хоть знаешь, сколько сейчас в городе репортеров? Сколько вокруг зеленых автомобилей?
Он отступил еще на несколько шагов назад.
– Просто оставьте меня в покое.
– Почему бы нам не поговорить? Ты бы мог рассказать мне, что на самом деле происходит в школе. Из-за чего все эти драки. Ной! Ной!
Он развернулся и побежал обратно к школе.
Два питбуля свирепо рычали и облаивали машину Клэр, царапая когтями дверцу. Она молча сидела внутри закрытого автомобиля, разглядывая обветшалую ферму. Во дворе скопился столетний хлам. На подпорках из кирпичей стоял автоприцеп, рядом громоздились три разобранные машины, все в разных стадиях ремонта. Кошка испуганно высовывала голову из распахнутой дверцы ржавого сушильного аппарата. Здесь многие отличались бережливостью янки, и такие дворы не были редкостью. Семьи, познавшие нищету, дорожили своим барахлом, как сокровищем.
