Оксана Аболина - Убийство в Рабеншлюхт
— Помогай давай, — пробурчал сыщик. — Куда тащить-то? В сарай, что ли?
Девчонка кивнула и странно посмотрела на Иоганна: глаза темные, и не поймешь, что в них. Словно тайну знает да присматривается к тебе: сказать — не сказать. А может и не тайну вовсе, может, это просто кажется Иоганну, никогда еще не встречал он таких глаз. Серьезных и насмешливых одновременно. Они преодолели половину пути, когда из-за сарая выскочила свинья-пиратка и, громко визжа, понеслась прямо на них. Не успел Иоганн ничего сообразить, как проголодавшаяся разбойница уже взяла на абордаж свою добычу и опрокинула ее вместе с капитаном и юнгой. То бишь, самим сыщиком и его помощницей. Пытаясь удержать равновесие, Иоганн нелепо взмахнул руками и рухнул на землю, больно ударившись о забор. Хотел выругаться, но вовремя прикусил язык, только пробурчал что-то неразборчивое под нос.
Девчонка была уже на ногах: подскочила к Иоганну, протянула руку, помогая встать.
— Не ушибся? Меня Марией звать.
Нашла время знакомиться! Иоганн собрался было высказать всё, что он думает о ее дурацком корыте и о ней самой, но Мария схватила хворостину и погнала свинью за сарай. Иоганну пришлось вновь взяться за корыто. Затащил его в сарай, остановился, вытер пот со лба. И, обернувшись, увидел в полумраке два больших темных глаза.
— А, правда, что вы с отцом Иеремией убийцу ищете? — шепотом спросила Мария.
— Правда, — сам не зная почему, так же тихо ответил юноша.
Взгляд у девчонки стал странным, словно она смотрела не на Иоганна, а сквозь него. Не пустой был взгляд, не отрешенный, а будто видит она за спиной сыщика что-то страшное, уродливое, опасное — вот-вот протянет оно руки, схватит за горло, начнет душить. Иоганн вздрогнул и не удержался, обернулся. Но за его спиной никого не было. Только стена да большая коса, что стояла в углу. С такой косой Смерть рисуют — беззубую старуху в накинутом на череп темном капюшоне.
— Не найдете вы его, — тонкий голосок девчонки зловеще прошелестел в полумраке сарая.
— Почему это? — насупился Иоганн.
И тут же глаза Марии приняли совершенно обычный вид. Немножко даже глуповатый вид, а может, просто так почудилось из-за щербатой улыбки и перемазанного лица.
— Так он убег, поди, давно! Маманя говорит, топором Феликса зарубили, ясно дело — раз-бойники. Это, небось, чужаки, что за болотом живут. Видела я одного в лесу — жуткий такой! Ходит, чего-то высматривает, мертвую ворону нашел и давай ее так и эдак вертеть. А я на дереве сижу и вздохнуть боюсь.
— Не мадьяр, случаем? — заинтересовался Иоганн.
— Что еще за мадьяр? — удивилась Мария и тут же, безо всякого перехода добавила. — А можно мне с вами?
Иоганн оглянулся на косу, потоптался, переступая с ноги на ногу, а затем решительно заявил:
— Нельзя! Не женское это дело — убийство расследовать.
И выскочил из сарая мимо стоявшей у дверей Марии.
Солнце уже лежало на ветках деревьев — большое, оранжевое и сонное. Скоро оно уснет совсем, свалится с веток, и наступят сумерки. Пока они с дядей шли к дому доктора, Иоганн горячо убеждал его, что следует сначала зайти за жандармом, а потом всем вместе арестовать доктора Филиппа. Но отец Иеремия лишь отмахнулся от речей племянника и посетовал на его торопливость. И все же юный сыщик держался настороже. И едва они подошли ко двору, как Иоганн получил еще одно тому подтверждение. Велосипед! Тот самый велосипед Франца, следы которого вели мимо кузницы. Получалось, что либо доктор сам умел кататься на велосипеде, либо тут их целая разбойничья банда! Сам доктор Филипп, Франц, Лаура, а, может быть, еще и мадьяр.
— Ты, мой мальчик, скоро всю деревню в разбойничью шайку запишешь, — добродушно усмехнулся отец Иеремия в ответ на громкий шепот племянника. — И вот что… Подожди-ка меня на улице. То, о чем я хочу переговорить с доктором пока еще не для твоих юных ушей.
Услышав такое, Иоганн сразу насупился.
— Но дядя! — обиженно произнес он.
— Старших нужно слушаться, — неожиданно сурово сказал священник. — Разве тебе никто не говорил?
И больше не обращая внимания на Иоганна, открыл калитку и зашагал к дому доктора Филиппа. А Иоганн так и застыл перед забором — обида была столь велика, что невольно слеза навернулась. Он скинул ее… даже не скинул, скорее, отмахнулся раздраженно, и тут же услышал чьи-то шаги. Обернулся и обнаружил ту самую девчонку… как ее?… Марию.
— Чего тебе? — хмуро бросил он.
— Слушай, — девчонка тронула Иоганна за рукав и глянула мимо него во двор. — А убитого к доктору Филиппу привезли, да?
— Да.
Теперь Мария смотрела на юного сыщика. Пристально и почти не мигая. Какие у нее огромные глаза! Два больших чайных блюдца, на дне которых не поймешь, что и плещется. То ли любопытство, то ли испуг, то ли тайна. Впрочем, какие могут быть тайны у девчонки? А там дядя один на один с бандой. По голове словно плашмя алебардой ударили. Дядя только сделал вид, что не поверил ему. Поверил да еще как! Потому и в дом не взял, чтобы его, иоганновой жизнью, не рисковать. Только что же теперь предпринять?
— Думаешь, как подсмотреть-подслушать? — сообразила девчонка. — Хочешь, незаметно в дом проведу?
— Как это? — удивился Иоганн.
Но Мария лишь улыбнулась — странно так улыбнулась, неприятно даже — и махнула рукой: иди, мол, за мной.
За большим домом доктора — пожалуй, только у родителей Феликса дом был больше — располагалась прямоугольная деревянная пристройка-«больничка», выкрашенная в тусклый грязно-желтый цвет. В нее вела отдельная дверь, а окна этой «больнички» были занавешены плотными темными шторами. По двору, на длинной цепи, бродил толстый лохматый пес.
— Гиппократ, — сообщила Мария.
— Чего? — не понял Иоганн.
— Собаку Гиппократом звать. Он молчаливый, совсем не лает, но злющий! Я его долго прикармливала, чтобы мимо ходить… Там доктор Филипп утопленника в то время вскрывал. Страшно было….
Юноша удивленно посмотрел на Марию — ничего себе интересы для девчонки! А она тем временем нашла лазейку в заборе, протиснулась внутрь и, подбежав к Гиппократу, принялась его ласково гладить, одновременно придерживая за цепь.
— Проходи! — негромко крикнула она Иоганну.
Тот посмотрел на узкую щель — не пролезть, уцепился за край высокого забора, подтянулся, уселся на верхушке и посмотрел на собаку. Гиппократ напрягся и глухо, почти неслышно, заворчал.
— Свои, свои, — продолжала успокаивать пса Мария.
Иоганн спрыгнул с забора и опрометью бросился к двери. Потянул на себя и облегченно выдохнул: дверь оказалась открытой.
В помещении было темно и прохладно. Посередине находился широкий длинный стол, а на нем, укрытый белой простыней, лежал мертвый Феликс. Иоганн осторожно подошел к нему, откинул с головы простыню и невольно перекрестился. Мария что-то неразборчиво прошептала, выглядывая из-за спины сыщика. И от испуга вцепилась в его руку.
Иоганну и самому стало не по себе. По спине пробежали холодные мурашки, а дыхание перехватило, словно кто-то крепко сжал его горло пальцами. Юный сыщик накинул простыню на труп и хрипло спросил:
— Куда дальше?
Мария показала глазами на маленькую дверцу, что вела в дом. А потом так и пошла за ним, ни на секунду не отпуская руку. Иоганн осторожно приоткрыл дверцу — чуть-чуть, чтобы осмотреться. За дверью оказались старые сени. Видимо, когда-то с этой стороны был вход в дом, но затем пристроили «больничку», а вход прорубили с другой стороны. Сени оказались маленькими и тесными, за ними была еще одна дверь, и только Иоганн потянул ее на себя, как сразу услышал дядюшкин голос.
— Это тяжкий грех, сын мой… Равнодушно смотреть, как человек лишает себя образа Божия. Ибо душа наша и есть образ Божий, он нам передан как великое благо и его нужно беречь ото всякой скверны.
— Так неужто мы ничего не делали, святой отец? — ответил отцу Иеремии глухой мужской голос. — И укоряли его, и вино от него прятали — да от доктора разве спрячешь? У него в каждой склянке какая-нибудь гадость на спирту. Поначалу-то, как я из Легиона вернулся, еще более или менее было. Ну, напьется человек — с кем не бывает, я и сам не без греха. А сейчас каждый день… После полудня, почитай, уже на ногах не стоит. Вот и сегодня, приехал с чужаками на телеге, труп свалили в «больничку» — гляжу, нет Филиппа. Даже искать не стал, знаю, опять к бутылке присосался. И точно. Вылез часа через два, понес пьяную чушь, а потом упал на скамью и заснул. Еле в спальню перетащил — растолстел он последнее время страшно. Так и спит у себя.
После слов Франца — его голос Иоганн узнал сразу — наступила долгая пауза. Наконец, послышался чей-то вздох, а за ним тихий голос отца Иеремии.
— Не хочу показаться бестактным, дети мои, — сказал священник. — Но нет более мерзкого преступления, чем убийство. Так уж сложилось, что на меня эта ноша легла — расследование. Могли ведь невиновного осудить. Поэтому прошу у вас прощения за свои вопросы. Но не могу их не задать. Знаю, вы собираетесь осенью пожениться и что любите друг друга — знаю. Может быть, мне и стоило расспросить вас по отдельности, но есть у меня твердое убеждение: у людей, которых Бог собирается соединить, не должно быть тайн друг от друга. Лаура, какие отношения у тебя были с Феликсом?
