Оксана Обухова - Дело толстых
— Я догадался, — кивнул Тарасов.
— Так вот. После пропажи денег она… как бы это сказать… на неделю вышла из строя.
— В запой ушла, — отредактировал капитан.
— Я поехала к ней, проведать, и знаете, что она мне тогда сказала? «Я, Аня, жалею, что сама этих денег не увела. Давно надо было это сделать и раздать бедным, больным и сиротам. Большая польза тогда бы от этих денег получилась». Эти слова я передаю сжато, Галя говорила много, путано, но суть от этого не меняется. К пропаже денег она отношения не имеет.
— Но в «Гелиосе» продолжают держать сильно пьющего бухгалтера, — поставил точку капитан. — Почему?
— Думаю, это решение Марты Игоревны. Мадам Гольдман питает непонятную слабость к Вяткиной.
— Непонятную? — перехватил Тарасов. — Галина не слишком приятный человек?
— Вы неправильно меня поняли, капитан. Гольдман многое прощает Галине. Галина же хозяйку ненавидит.
— Прям так уж и ненавидит? — Разговор с девушкой все более и более занимал Тарасова.
— А Галина этого почти не скрывает. Она называет офис «террариумом», выражаясь точнее, она говорит так: «Я чувствую себя стоящей у стекла, за которым ползают змеи».
— То есть… бухгалтерию она из террариума исключает? Если у стекла стоит и наблюдает…
— Да. Она наблюдатель. Но не беспристрастный. Пожалуй, ненависть ее ослепляет.
— Но она продолжает работать в «Гелиосе»?
— А куда ей податься? Еще год-другой — и она сопьется окончательно…
— Лечиться не пробовала?
— Дважды. По настоянию Марты Игоревны. Но для излечения требуется желание пациента, а Галя, по-моему, не хочет. Работы в головном офисе у простых бухгалтеров не так много, они лишь получают готовые отчеты от других подразделений и сводят общий баланс. Пока Галина справляется.
— Она могла подложить собаку в морозильник?
— На дне рождения Юлии? Вряд ли. Галина добрый человек, она не стала бы портить праздник девушке. Скорее бы подбросила собаку на стол Марты Игоревны… или Гудовина.
— Почему Гудовина?
Аня опустила голову, покачала туфельку на пальцах ноги и нехотя произнесла:
— Не очень хочется об этом говорить, Михаил Валерьевич. Но бывший бухгалтер, из двух уволенных тогда, рассказывала, что много лет назад у Вяткиной и Гудовина был роман. Они вроде бы даже пожениться хотели… но не сложилось.
— По чьей вине?
— Галина тогда не пила, — сразу объяснила Аня, — она работала главбухом и дружила с Мартой Игоревной, тогда еще не Гольдман. В общем, слушайте, Михаил Валерьевич. Пару лет назад Галина пригласила меня на день рождения. В офисе она никогда столов не накрывала и приглашала в ресторан не многих. В частности, два года назад пошли я, бухгалтерия и прежняя секретарша Тамара. У Гали была круглая дата — тридцать лет, и из Кашина приехали родственники — дяди, тети, двоюродные сестры… Так вот, одна из сестер — знаете, такая абсолютно деревенская мадам, которая в глаза правду-матку режет, — съязвила: «А где же, Галочка, женишок-то?! Почему не явился?» Сказала громко, на весь стол, и реакция кашинской родни… Знаете, Михаил Валерьевич, мне показалось, что Галину упрекают в недостойном, на их провинциальный взгляд, поведении.
— Жених — Гудовин?
— Тьфу! — в сердцах плюнула девушка. — Мерзость! Мне было противно, когда он мне руку пожимал! Действительно террариум.
— Значит, Гудовин перед кашинской родней объявил себя женихом Вяткиной, а потом бросил? — подытожил Тарасов.
— Ну не странно ли?! — продолжала кипятиться Анна. — Вокруг столько нормальных мужиков, а она по этому змею сохнет!
— А как Вяткина и Гудовин общаются на работе?
— Внешне ровно, — несколько успокоилась девушка. — Но по-моему, господин Гудовин, — фамилию сказала как плюнула, — позволяет себе ерничать.
Бывшую машинистку фирмы «Гелиос» разозлили воспоминания, и в утешение себе Анна заказала еще кофе и пирожное.
Этот заказ Тарасов оплатил. Аня здорово помогла капитану, и чашечка кофе и суфле — самое малое, чем Валерыч мог отблагодарить такого свидетеля.
Тарасов подождал, пока Анна совсем успокоится, и с надеждой задал очередной вопрос:
— Вы часто навещаете прежних коллег?
— Нет. После увольнения ни разу не была.
— Почему?
— Ну, девчонок — Галю, Иру, Юлю, Марину с первого этажа — я в кафе, где мы все обедаем, часто вижу. Ангелину Ивановну пару раз встречала.
А вообще-то… не тянет туда, Михаил Валерьевич. Я ведь работала и параллельно училась, особенно дружить некогда было.
— Жаль, — пробормотал Тарасов. — Жаль, что о последних двух месяцах «Гелиоса» вы ничего не знаете.
— Увы. — Девушка развела руками.
— Может быть, посоветуете, с кем мне легче общаться будет?
— Ну-у-у, честно говоря, ни с кем. Коллега Фельдман…
— Фельдман был в отпуске, — сразу перебил капитан.
— От него и без отпуска проку б не было. Семен Абрамович профессионал, слова лишнего не скажет. Вице-директора? Тоже нет. Темнилы. Девчонки за место держатся.
— А Троицкая?
— А Троицкая, как опять-таки говорят в Одессе, это голова! Но своими иносказаниями она вас совершенно измучает. Или… в зависимости от целей, одурачит, — многозначительно закончила Анна. — Знаете, мне иногда казалось, что с таким главбухом, как Ангелина Ивановна, юрист фирме не нужен. Если бы Троицкая имела право выступать в судах, Фельдман остался бы без работы.
— Даже так? — удивился Валерыч.
— Да, — кивнула девушка. И, удачно копируя интонацию главбуха, произнесла: «Мой третий муж, Самуил Яковлевич, всегда говорил: «Геля, диплом юриста — это всегда нелишняя икра на кусок хлеба с маслом». Самуил Яковлевич был крупным московским адвокатом. Видимо, Ангелина Ивановна кое-чему у него научилась.
— Значит, Троицкая — состоятельная вдова?
— Увы, у Ангелины Ивановны на руках больная дочь от первого брака и внучка. Ангелина Ивановна вынуждена работать.
— Внучка взрослая?
— Нет, лет пяти или шести. Точно не знаю…
Тарасов допил кофе, тут же обругал себя за это
и прислушался к сердцебиению. В груди колотился рассерженный зверь, мстя капитану за невнимание к себе.
— А Ира или Юля могут помочь?
— Помочь могут, — улыбнулась Анна. — Но разрешите задать вам вопрос, господин капитан, и пообещайте ответить на него честно.
— Обещаю, — кивнул Тарасов.
— Юля и Ира произвели на вас не слишком сильное впечатление? — спросила девушка и, дождавшись повторного кивка милицейской головы, рассмеялась. — Это поза, капитан. Девчонки большие умницы, но перед начальством предпочитают держаться скромно. С недотеп меньше спроса.
«Я ничего не понимаю в женщинах», — мелькнуло в кивающей голове Тарасова.
— Знаете, Михаил Валерьевич, что однажды сказала Юлия о своей начальнице? «Цветная капуста — это обычная капуста, получившая позднее высшее образование».
«Я совершенно ничего не понимаю в женщинах, — еще более грустно подумал капитан. — Кто кому сто очков форы даст? Вернее, кто кому позволит эту фору получить?»
— Аня, а если вы попросите девушек быть со мной откровенными?
— Попробую, но вряд ли это получится. Лялю не интересует окружающий мир, она вроде как устранилась…
— Лялю? — перебил Тарасов.
— Простите, Галину Вяткину. Иногда ее так называют. Не в глаза, правда, она почему-то этого имени терпеть не может и считает его кукольным… — Аня, о чем-то вспоминая, подняла лицо вверх и секунд десять разглядывала сквозь листья дерева белые облака на голубом небе. Небо отразилось в таких же голубых глазах, добавило им цвета, и Тарасов, художник в душе, все эти десять секунд любовался миниатюрным отсветом хорошей погоды в крошечных зеркалах. Последней, надо сказать, хорошей погоды. Мокрую осень капитан терпеть не мог и предпочитал из лета, минуя слякоть, переходить сразу на трескучие морозы. — Я вспомнила один случай, — задумчиво проговорила девушка. — Это связано с именем Ляля. Как-то раз Марта Игоревна заглянула в бухгалтерию и вызвала Галину в коридор. «Ляля, — сказала она, — выйди на минуточку». Что было с Вяткиной, Михаил Валерьевич, словами не передать. Позеленела вся и шипит: «Я мало тебе заплатила за то, чтобы ты меня человеческим именем называла?!» Ужас! Игоревна только челюстью хлопнула и пулей в коридор.
— Вяткина была пьяна? — попробовал догадаться Валерыч.
— В том-то и дело, что нет! — воскликнула Анна. — Тогда она только вернулась из наркологической лечебницы и была вполне адекватна. Мне показалось, что ее вывело из себя обращение «Ляля». Оно о чем-то ей напомнило, и это напоминание было крайне неприятным. Через несколько дней Галина снова пришла на работу нетрезвой.
— «Заплатила за человеческое имя», — пробурчал Тарасов себе под нос. — Вы не знаете, что бы это могло значить?
