Евгений Константинов - Рисунки Виктора Кармазова
— Не торопись, Монах. Я убегать не собираюсь, и набить мне рожу ты всегда успеешь, — убедительно сказал Виктор, чувствуя, что из разбитого носа потекла кровь.
— Откуда ты меня знаешь? — Андрей остановился, но кулаки не разжал.
— Неважно, — Виктор вытер рукой нос. — Ты вот что… Совет послушай…
— Вот я тебе дам совет, — процедил Андрей. — Я тебе сейчас…
— Да не горячись ты! — оборвал его Виктор. — Складень, что из музея спер, вернуть надо!
— Чего? — изумился Андрей.
— Или хотя бы сделать так, чтобы складень никому в руки не попал. Возьми его из тайника и выброси хотя бы в речку, а еще лучше — в монастырские пруды, они заилены, никто никогда его там не найдет.
— Ты откуда про складень знаешь, гад?
— А ты меня не узнаешь, Монах? — Виктор опять выставил руки, призывая его не горячиться. — Когда вчера на пляже Детский с Тани упало полотенце и все увидели ее голую…
— Ах ты! — Андрей ринулся на него, но Виктор ловко увернулся и смачно врезал сопернику кулаком в…
* * *— Дружище, ты, как? — Антон потряс Виктора за плечо. Тот открыл глаза и уставился на свою руку — всю в крови. Тут же еще две красные капли упали на запястье. Две капли — из разбитого носа.
— Мне умыться надо, — подставив ладонь под нос, Виктор прошел на кухню к рукомойнику. Хорошенько умылся, высморкался, заложил ноздри ватой, найденной в шкафчике, висящем рядом с рукомойником.
Вернувшись в комнату, увидел, что Антон наполнил коньяком стопки, причем ровнехонько и, не пролив ни капли.
— Слушай, а почему мы Никиту не позвали? — выпив, спросил он у слепого друга.
— Не знаю, — пожал плечами Антон. — Насколько я в теме, отпуск у него еще не кончился.
— Так, может, я сбегаю, приглашу его к тебе? А то обидится, когда узнает, что я в деревню приехал, а к нему не заглянул. Или, может, сами к нему пойдем?
— Нет, лучше сюда его тащи. Я подожду.
Именно на такой ответ и надеялся Виктор. На самом деле сегодня Никита мог ему только помешать. Поэтому бежать к нему домой он даже не собирался. Вместо этого, прихватив привезенную с собой сумку с рукописью и чудесной страничкой, пошел не в другой конец деревни, где обитал Никита, а свернул в ближайший прогон, от которого до опушки леса было рукой подать.
В детстве они частенько играли в этих местах — кидались шишками, сражались на деревянных мечах. Когда стали повзрослее, соорудили на берегу маленького лесного прудика шалаш, в котором можно было спрятаться от дождя, а рядом — добротный стол и две лавочки — и в картишки можно было поиграть и в домино. От шалаша давно ничего не осталось, а стол и лавочки выдержали проверку временем. За этот стол и уселся Виктор и, надеясь, что никто его здесь не отвлечет, принялся перечитывать рукопись и рисовать, рисовать…
Таня в романе, конечно, была девчонкой красивой, но всякий раз, когда Виктор, перевоплощался, возвращаясь в свою юность, и оказывался рядом с ней, ему приходилось очень несладко, другими словами, его либо собирались бить, либо действительно избивали. Да, что на ней — свет, что ли клином сошелся! Востроносенькая голубоглазая Коротышка тоже очень даже ничего. Виктор нашел страницы, где описывалось ее свидание с Шуриком:
«…В кинотеатре показывали „Табор уходит в небо“. На экране цыганка Рада раздевалась перед Зобаром. Широченные цветастые юбки одна за другой веером ложились на землю, а Зобар и вместе с ним три с половиной сотни истринских зрителей с нетерпением ждали, когда же, наконец, эти юбки закончатся. Шурик смотрел „Табор“ в третий раз — перед этим дважды отстаивал длиннющие очереди в московском кинотеатре „Ереван“. Но сейчас его интересовали не сюжет и не прелести Рады, а две девушки, сидящие впереди и чуть левее него.
В кино он сегодня не собирался. С утра отец на своей старенькой „Победе“ повез его и Андрея в деревню Холмы, к которой примыкал очень хороший в плане грибов лес. В лесу отец сначала не отставал от молодежи, но потом Андрей шепнул Шурику, что, мол, есть секретный разговор, и надо от предка оторваться.
Прибавив ходу, они оставили отца далеко позади, и тут Андрея словно прорвало. С упоением рассказывал он, о счастливейшей ночи в своей жизни: и как бежал в обход, чтобы, словно невзначай, встретиться с Таней, и, как они познакомились, и, что он чувствовал, когда она улыбалась, и, как они гуляли до самого утра, болтая обо всем на свете.
Шурик ему поддакивал, но, узнав, что Андрей на прощание даже не сделал попытки поцеловать свою возлюбленную, разочарованно пожал плечами и еле сдержался, чтобы не отпустить по этому поводу пару шуточек. Дразнить Монаха не стоило, тем более, неизвестно, чего бы он сам добился на своем первом свидании.
Про увиденное ночью и про найденный бумажник, Шурик молчал. Сказал только, что, придя к танцплощадке и безуспешно прождав там Андрея, вернулся домой. Фотографию из бумажника Шурик держал при себе. В лесу, вместо того, чтобы все внимание уделять грибам, то и дело украдкой доставал ее из кармана и любовался Ириной. Она была очень похожа на артистку из фильма „Свадьба в Малиновке“ — ту самую, которая „тараньку — зубками“. Такая же крепкотелая — не ущипнешь, загорелая, белозубая, сероглазая и черноволосая, только без косы. Ему очень хотелось с ней познакомиться. Желательно так же легко, как познакомился Андрей со своей Таней.
Шурик решил, что обязательно вернет Ирине и бумажник, и деньги, но не знал, как лучше это сделать. К примеру, можно было подойти к ней на улице с вопросом: „Не ваш ли бумажник я нашел, и не ваша ли это фотография, на которой вы так неотразимы?“ Но тогда, наверное, пришлось бы объяснять, где нашел и когда.
Признаться, что видел, как бумажник вытащила из кармана джинсов ее подружка, Шурик не собирался, не хотелось разоблачать Коротышку. Она хоть и украла, но это не значит, что воровка по жизни. Вон, Андрей — тоже украл складень из музея, но разве он вор!
Грибов он набрал всего лишь треть корзины. Отец даже удивился, что так мало. У него самого корзина была почти полная. Андрей, как всегда, нашел больше всех и подберезовиков, и белых, а на самом выходе из леса в елочках наткнулся на два огромных и главное — не червивых подосиновика.
Вернувшись из леса, Андрей отдал грибы Шурику, пообедал и уехал в Москву — пора было подыскивать работу. Сказал, что пробудет там несколько дней — пока не найдет чего-нибудь подходящее.
Шурик весь день шлялся по городу. Он надеялся повстречать Ирину, но увидел ее только ближе к вечеру у кинотеатра. Она вместе с Коротышкой стояла в очереди за билетами. Шурик тоже встал в очередь и, взяв билет на ближайший сеанс, поспешил домой за бумажником…
В то время как на экране старый солдат Данила всадил кривой нож в спину убийце дочери, Шурик покинул свое место и пробрался поближе к выходу. В зале зажегся свет. Как он и надеялся, интересовавшие его девушки потеряли друг друга в толкотне покидающих кинотеатр зрителей. Когда рядом оказалась Коротышка, он преградил ей дорогу и сунул бумажник под нос.
— Можно тебя на минуточку?
— Чего-чего? — возмутилась, девушка, но, узнав бумажник, прикусила нижнюю губу.
— Я все знаю и все видел вчера вечером, — он взял ее за руку и притянул к себе. Она податливо прижалась к нему грудью, и Шурик, глядя на нее сверху вниз, сразу почувствовал себя очень важным и деловым.
— Что ты хочешь? — на ее глазках мигом навернулись слезы.
— Поговорить надо.
— Прямо здесь?
— Нет. Лучше без свидетелей. И главное — чтобы Ирина нас не заметила.
— Ты ничего ей не скажешь, правда? — всхлипнула Коротышка. — Я тебя очень прошу. Я для тебя все сделаю…
— Тихо, — перебил Шурик. — Встречаемся в половине одиннадцатого в парке, у самолета. Все, иди, — и он подтолкнул девушку к выходу…
К памятнику-самолету, темным силуэтом выделявшемуся на фоне неба, Шурик подошел минут за десять до назначенного срока. Сколько раз вместе с Андреем он наперегонки забегал вверх по наклонной плоскости постамента, чтобы ухватиться за хвост самолета и потом, семеня мелкими шажками, спуститься обратно! Затея эта была опасна — на узком для двоих постаменте можно было запросто потерять равновесие и свалиться с пятиметровой высоты. Но „возбегание на летящую смерть“ стало традицией.
„Надо же было свое первое свидание с девушкой назначить под „летающей смертью“, — усмехнулся Шурик. — Хотя свидание не любовное, а деловое, но все равно…“
Совсем рядом мелькнул огонек сигареты. Коротышка не опоздала.
— Давно ждешь? — тихо спросила она, приблизившись.
— Недавно, — Шурик помахал рукой, развеивая дым. — Тебя как зовут?
— Вообще-то Катя.
— А меня Шурик. Пойдем вон туда, под горку. Там скамеечка есть, и нам никто не помешает.
— Принес? — спросила Катя, когда они остановились у скамейки под нависшей над обрывом липой.
