Наталья Солнцева - Шулер с бубновым тузом
— Все бумаги подпишем через три дня, — добавил я. — Спешка нам ни к чему.
Домой я ехал, как на иголках, нервно поглядывая по сторонам и в зеркало заднего вида. Искал своего преследователя, но тот не появился.
Матушка встретила меня с утомленным лицом и заплаканными глазами.
— Опять ходила на кладбище? — недовольно спросил я.
— Ходила. Тебя не дождешься. Пришлось такси вызывать.
У меня совершенно вылетело из головы, что я собирался отвезти ее на могилку отца. Боль и раскаяние затопили сердце.
— Прости, ма… Почему ты не позвонила, не напомнила?
Она со скорбным недоумением воззрилась на меня, покрываясь красными пятнами.
— Короткая же у тебя память, сынок!
— Я виноват, да… виноват. Я не могу жить как на похоронах. Отца этим не вернешь. Кроме кладбища у меня есть еще куча забот.
Я злился на себя за то, что не испытывал того всепоглощающего горя, которое мне полагалось испытывать. Я злился на мать за то, что она слишком убивалась. Не знаю, почему, но жизненные проблемы оттеснили на второй план смерть отца. Я думал о другом и не мог заставить себя притворяться.
Мы молча разошлись по своим комнатам. Матушка — с немым укором в душе, я — с немым протестом.
Закрыв дверь, я прилег на диван, не раздеваясь, и посмотрел на часы. Через несколько минут мне должен позвонить детектив.
Он оказался точен.
— Здравствуй, Илья, — опередил я его приветствие. — Есть новости?
— Ездил в Артек, как вы просили, — доложил он. — Лагерь работает…
— Что по нашему делу? — перебил я.
— Нашел «Чертов домик». Одна милая девушка согласилась быть моим гидом, показала мне бывшие хоромы Миледи. Обычное одноэтажное здание за каменным забором, вокруг кипарисы, плющ по камням вьется. Тут у них в ходу целая легенда о Белой Даме. Якобы в окрестностях «Чертова домика» обитает привидение женщины в пышном белом платье, которое пугает и детей, и взрослых. Кто ее увидит, тому не повезет. Заболеет, или кошмары начнут сниться. Сказки, разумеется! Но детишки в восхищении.
— В «Чертовом домике» действительно проживала Жанна де Ламотт?
— Не исключено, что проживала, — ответил сыщик. — Но не до самой смерти, как здесь твердят. И вряд ли графиня, будучи уже в преклонном возрасте, возглавляла шайку контрабандистов. Туристам говорят, что она заправляла местными головорезами, через ее руки проходили большие ценности, а в ее карманах оседали баснословные средства. Мол, в домике предводительницы бандитов каждую ночь горели свечи, туда заходили подозрительные личности, которые далеко не всегда выходили обратно. Там чуть ли не подземный ход прорублен контрабандистами. За это-де местные жители и прозвали домик «чертовым», — за чертовщину, которая в нем творилась. Чушь и бредни! Утверждение, что Ламотт, то бишь графиня де Гаше, скакала по горным тропам верхом с пистолетами за поясом, тоже не выдерживает критики. Существует еще одна версия ее смерти: упала с лошади и зашиблась насмерть.
— У нее, как у кошки, много смертей… — пробормотал я.
Томашин с присущей ему обстоятельностью меня поправил:
— У кошки много жизней.
— Одно другому не мешает, — нервно усмехнулся я, почему-то думая об Анне.
— По артековской легенде, перед смертью графиня-миледи закопала в землю свое золото и драгоценности.
— Выручку от контрабанды, — ввернул я.
— Ну да, — засмеялся детектив. — И «синюю шкатулку» с бриллиантами.
— «Синюю шкатулку»?
— Эта шкатулка не дает покоя здешним кладоискателям. Только не верю я в закопанный во дворе «Чертова домика» клад.
— Скептик ты, Илья.
— Есть немного, — согласился он.
— Где же могила французской графини?
— Похоже, в Старом Крыму. Правда, она не сохранилась. Краевед, с которым я подружился, утверждает, что Жанну де Ламотт похоронили на армяно-католическом кладбище. Когда-то оно примыкало к церкви, которая сейчас разрушена. Позже по кладбищу проложили автомобильную трассу, и останки графини якобы покоятся под ней.
— А надгробная плита была?
— Судя по всему, была. Впервые ее будто бы отыскали в 1913 году и даже сфотографировали.
— Можно ли раздобыть этот снимок? — загорелся я.
— Он пропал бесследно, — разочаровал меня Томашин. — Вероятно, сгорел во время революции или гражданской войны. Словом, нет его. Остались описания плиты, но я не поручусь за их достоверность. По слухам, графиня сама заказала себе надгробие еще при жизни. Там был выбит крест, какой-то сложный вензель в стиле рококо и ваза с грубым орнаментом.
— Без надписи?
— Про надпись ничего с уверенностью сказать нельзя. В этой истории сплошные белые пятна.
— Это все?
— Почти. Краевед утверждает, что могилой загадочной графини еще в конце девятнадцатого века заинтересовался некий господин Луи-Алексис Бертрен, француз по происхождению, а по профессии — инженер по строительству железных дорог. Он приехал в Крым по работе и воспользовался случаем посетить кладбище, где похоронили де Гаше. Ему вызвался помочь армянский дьякон. Вместе они дотемна бродили по заросшему сорняками кладбищу, но искомую надгробную плиту не обнаружили. Сам Бертрен писал в своих воспоминаниях, что надписи на могилах были уничтожены дождями и постоянными морскими ветрами из Феодосии, которые дуют на плоскогорье. Только на нескольких плитах под слоем мха удалось разобрать буквы и даты.
— И что же? — не утерпел я.
— Неувязочка выходит, — вздохнул детектив. — Если уже тогда надгробные изображения и надписи были практически стерты, то как их могли видеть позже, в 1913 году?
Я молчал, обдумывая его слова.
— Какая же плита попала на снимок 1913 года? — недоумевал он. — Это могла быть фальшивка. Но и она исчезла. В последний раз плиту видели в конце тридцатых годов. Время лихое, сами знаете. Людей другое занимало: как бы на Колыму не загреметь или того хуже, под расстрел не попасть.
— Ну да…
Он говорил, я слушал. Ни одной толковой идеи в голову не пришло. Черные копатели искали могилу и обломались. Это подтвердил Сим. В это же уперся посланный мной в Крым частный сыщик. На что я надеялся?
— Как насчет домика, в котором доживала последние годы и скончалась графиня де Гаше? — вяло осведомился я.
— Он давно разрушен. Никто не может точно указать место, где он находился. Кстати, забавная подробность: странная француженка одевалась и раздевалась в запертой комнате. Принимая ванну, она не подпускала к себе служанок. То же табу касалось и докторов. Госпожа де Гаше не обращалась к врачам! Ни под каким предлогом! Догадываетесь, почему?
Я замялся, вспомнив шрам под ключицей Анны.
— Она тщательно скрывала клеймо, поставленное ей палачом на Гревской площади, — ответил за меня Томашин. — Вероятно, она пыталась его вывести всяческими способами, но потерпела неудачу. Никто не должен был видеть знака, уличающего Жанну де Ламотт. Домысли и сплетни остаются домыслами и сплетнями, пока нет прямых доказательств. Графиня де Гаше запретила раздевать и обмывать себя даже после смерти и приказала похоронить ее в той одежде, в которой она скончалась. Говорят, пожилая армянка, которая выполняла в доме грязную работу, ослушалась госпожи и все-таки обмыла ее…
— Можешь не продолжать, — оборвал я сыщика.
Вытравить след от клейма в те времена не представлялось возможным. Он был на теле покойницы, и служанка его видела. Шила в мешке не утаишь.
В этот момент скрипнула дверь, я торопливо вскочил и выглянул из комнаты, чуть не сбив с ног собственную родительницу в ночном пеньюаре и стаканом в руке.
— Боже! Нико! — отшатнулась она. — Ты еще не спишь?
— Ты подслушивала?
— Я ходила за водой, — с оскорбленной миной промолвила она. — Хотела принять снотворное.
— И по дороге заглянула ко мне?
Матушка решила не отрицать очевидного.
— Я услышала твой голос… и подумала, что тебе нехорошо, — призналась она. — Ты разговаривал сам с собой. Это ненормально, сынок.
— Я говорю по телефону. Вот, видишь?
Я показал ей мобильник в руке. В трубке звучали гудки. Похоже, я машинально нажал на кнопку отбоя…
* * *В сущности, детектив не узнал в Крыму ничего нового, за исключением нескольких незначительных мелочей. Я щедро расплатился с ним за поездку и поручил возобновить слежку за Анной Ремизовой.
Я хотел узнать о ней все! И понимал, что это невозможно. Я отдавал себе отчет, что она опасна. Но меня продолжало тянуть к ней. Животный магнетизм, вот как это называется. Она воздействовала на мою подкорку, на мое подсознание наконец.
Сестра! Если бы отец догадывался, к чему он меня подталкивает! Еще один факт не давал мне покоя — бубновый туз, обнаруженный под сукном кипарисового ларца. Кто положил его туда? Отец? Дед? Или дед деда?
