(Берхард Борге) Андрэ Бьерке - В убежище (тематическая антология)
В лице Эббы появилось особое выражение, характерное для борцов за права женщин.
— Нет, что ты! Вовсе нет. Он никогда не бывает грубым! Наоборот, он очень внимателен, он все понимает, но в этом есть что-то ненормальное! Лучше бы он накричал, рассердился! Это было бы так по-человечески. А он… нет! Я не могу объяснить… Мне так страшно! Да, я его просто боюсь! Вот что… Очень! Очень боюсь… Моника принесла кофе и добавила в чашку полрюмки коньяку.
— Выпей, Лиззи, — сказала она ласково и спокойно. — Выпей кофейку, успокойся. Здесь тебя все любят. Тебе надо согреться, просохнуть… И мы все обсудим и обдумаем. Ты не расскажешь, как вы поженились?
Лиззи выпила полчашки и поперхнулась. Она прокашлялась и с явным усилием посмотрела Монике прямо в лицо. Мне показалось, что этот вопрос для нее неприятен. Она с трудом сделала еще глоток и, не отрывая глаз от Моники, произнесла:
— Дело в том… Да, дело в том, что мы не женаты.
— Что ты говоришь? Не женаты?
В голосе Моники звучало искреннее недоумение.
— Священников он презирает, и поэтому о церковном венчании не могло быть и речи. А чтобы зарегистрировать гражданский брак нужны всякие документы… Он еще не получил норвежское гражданство. Он пока еще американец. И чтобы жениться, ему нужно получить какое-то разрешение американских властей. Он ждет, пока придет разрешение… Вообще-то он считает все это пустой формальностью. Он хотел, чтобы все нас считали законными супругами, потому что в нашей стране так принято, здесь у людей свои понятия — к чему их раздражать?
— Многие не в восторге от наших порядков, — бросил Танкред. — Твой муж не одинок.
— Но ты действительно хотела стать его женой? — спросила Эбба.
У Лиззи как будто снова ком стал в горле.
— Это… так трудно объяснить! Для меня было очень важно стать независимой, самостоятельной, когда я жила у родственников в Лиллезунде… Я была ему благодарна, я чувствовала себя обязанной за все добро, которое он для меня сделал. И он необыкновенный человек. И очень сильный. А я… я такая безвольная, слабая… И мне кажется, я теперь целиком в его власти. Раньше я думала: он такой добрый, хороший, а теперь я его боюсь… Я ведь его совершенно не знаю. Он закрыт, он сам по себе. Я даже не знаю, что он делает! И не представляю, чего он хочет, и как он жил раньше — я ничего не знаю!.. Я иногда как лунатик… брожу… Я не знаю, кто он? Вы понимаете? И что он от меня хочет? И я боюсь… Мне нужно от него уйти. Сейчас же! Немедленно!
— Но почему ты принимаешь такое решение именно теперь? — спросил Танкред, не отводя от нее внимательных глаз, — Что происходило вчера, когда мы ушли?
— Ничего особенного… Вы ушли… Я чувствовала себя преступницей… Конечно, с его точки зрения, я совершила преступление, показав вам его чердак. Знаете, как он меня наказал? Он молча заперся в библиотеке! И все! И не сказал мне с тех пор ни слова! Я — пустое место! И я сидела в этом мрачном, холодном доме, в чужом доме, понимаете? Там каждая вещь меня ненавидит… Я думала, я с ума сойду, мне было так плохо, так страшно… Но я боялась выйти, уйти из дома, я боялась, что он еще больше рассердится. Я знаю, он не любит, когда я ухожу. Он, правда, никогда ни словечком об этом не обмолвился, но я знаю. Я сижу там как взаперти — при открытых дверях, как в тюрьме! Как в могиле! Он меня не любит, Но держит… ах, как крепко он меня держит! И сегодня опять пришел этот ужасный Рейн, и они пошли вместе с ним в подвал. И я поняла: или я сейчас убегу, или сойду с ума… И я убежала… Но я побоялась пойти к Карстену: он такой милый, но он про меня не все знает… И вот, пришла к вам…
— И правильно сделала, — поспешила успокоить ее Эбба. — Этот Пале тебе не пара. Надо подумать, что можно сделать. Мы постараемся тебе помочь.
В глазах Лиззи блестели слезы. Еще немного — и она бы расплакалась. Моника налила ей коньяку, и мы заставили ее выпить, а потом стали обсуждать возможности ее устройства в Осло. Вроде бы, Лиззи понемногу приходила в себя. Она дышала ровнее, и глазки просохли. Наконец она с решимостью в голосе произнесла:
— Я все-таки пойду к Карстену. Мне надо все же с ним поговорить…
С легкой улыбкой она встала и пошла за своим плащом. Арне пошел за ней. Одевшись, Лиззи вернулась в гостиную и сказала:
— Огромное вам спасибо! Мне очень совестно, что я вас дергаю со своими проблемами, но я очень, очень вам благодарна! Я пойду! До свидания!
И в этот миг в дверь постучали — три раза, отрывисто и решительно. Лиззи переменилась в лице.
— Это он! — прошептала она. — Не говорите ему, что я здесь! Выпустите меня через заднюю дверь…
— Успокойся, Лиззи! — сказал я. — Это, наверное, наш Карстен! Он часто заходит в это время… Подожди, я открою.
Я пошел в прихожую и отворил дверь. И испытал небольшой шок: там стоял Пале. На нем был старый черный плащ и широкополая шляпа. Он улыбался хорошо знакомой мне улыбкой древней статуи, а со шляпы стекала вода.
— Моя жена здесь, не правда ли? Я могу войти. Вторая фраза уже не была вопросом, нет, она прозвучала как утверждение, и я автоматически сделал шаг в сторону, впуская его в дом. Я был захвачен врасплох и не нашел никакого предлога, чтобы его задержать. Быстрым решительным шагом он направился прямо в гостиную и, коротко поздоровавшись, встал перед Лиззи. Уверенно и спокойно, почти ласково, как разговаривают с детьми, он сказал:
— Будет лучше всего, дорогая, если ты сейчас пойдешь со мной домой.
Он поймал ее взгляд, и лицо ее окаменело. Она уставилась на него пустыми глазами. Мне вспомнился японский рисунок пером — когда я был маленьким, я не мог его видеть без слез: там был нарисован воробышек, застывший перед змеей.
— Да, да, я иду… — пробормотала она без всякого выражения и протянула ему руку.
Пале взял ее послушную ладошку и сунул себе под руку, и Лиззи последовала за ним, опустив голову, как хорошая девочка, которая провинилась, но готова на все, чтобы загладить свою вину и избежать наказания. Эта кошмарная сцена повергла нас в самый настоящий столбняк. Мы застыли на месте и глядели на происходящее, как будто тихий решительный голос Пале изначально пресекал всякие возражения, и только Эбба сделала попытку протестовать. Она выступила вперед и, подняв руку, начала:
— Но, господин Пале!..
Пале обернулся и твердым тоном прервал ее:
— Вы должны извинить нас за эту сцену. Моя жена не совсем здорова. У нее жар. Я запретил ей выходить на улицу в такой дождь, я не хочу, чтобы она получила воспаление легких. К счастью, я ее быстро нашел. Будьте здоровы! Надеюсь вас всех скоро увидеть. Пойдем, Лиззи.
И дверь за ними захлопнулась.
Эбба была потрясена.
— Нет, это переходит всякие границы! Это неслыханно… Он, наверное, профессиональный гипнотизер. Что с нами? Не могу понять… Лично я никогда не терялась настолько, что…
— У этого человека особый дар: он умеет производить на людей такое впечатление, что они сами себе кажутся сопливыми детьми, — согласился с ней Танкред, — Словно учитель в первом классе…
— Ужасно жалко Лиззи, — вздохнула Эбба, — она живет, как в аду… Это же настоящий деспот! Она говорит, он не груб! Еще бы! Зачем ему грубость? Есть и другие способы унизить… уничтожить человека… Калигула, переодетый Христом!
Арне тем временем налил себе коньяку и, понемногу попивая, заметил:
— А мне, честно говоря, кажется, что Пале совершенно нормальный… Может быть, у него несколько патриархальные взгляды и интересы довольно эксцентричные, но он большая умница. А вот Лиззи, по-моему, наоборот обыкновенная курица. К тому же истеричка. И уж не знаю, нет ли у нее мании преследования и всяких там навязчивых идей…
— Да ведь всякий нормальный человек в ее положении станет психом! Возмущенно воскликнула Моника. — Как же можно так говорить!
Мы еще с полчаса спорили на эту тему, пока вдруг Эбба не стукнула себя кулачком по ладони и не заявила самым категоричным тоном: — Все! Хватит! Я пойду туда и поговорю с этим типом. Я должна высказать ему все, что я думаю по этому породу. Раз уж Лиззи не в силах самостоятельно выпутаться из этой гнусности, ей надо помочь. Я пойду и заберу ее из этого дома. Пусть даже мне придется позвать полицию или целую пожарную команду, я этого так не оставлю.
Она направилась в прихожую и стала натягивать резиновые сапоги. Арне пошел за ней.
— Эбба, золотая моя, послушай! Разумеется, это весьма похвально бросаться на помощь угнетенным… «сестрам младшим». Дискриминируемым. Но, радость моя, ты не находишь, что, действуя подобным образом, ты начинаешь грубо — да, грубо! — вмешиваться в чужую частную жизнь?
— Нет, я пойду! — упрямо повторила Эбба и демонстративно сунула вторую ногу в сапог. Обувшись, она потопала ногами. На лице Арне появилась ироническая усмешка:
— А ты не находишь, что роль защитника оскорбленной невинности больше подошла бы Дон-Кихоту?
![Андре Бьёрке - Паршивая овца [Мертвецы выходят на берег.Министр и смерть. Паршивая овца]](/uploads/posts/books/13678/13678.jpg)