Аркадий Адамов - Последний «бизнес»
Кира лукаво погрозила ему пальчиком.
— Ты что это зашустрил?
— Нет, что ты… Просто… по делу мы тут.
— Кто это «мы»?
— Да вот с товарищами.
Кира бросила сияющий, полный любопытства взгляд на Николая.
— Задушевный друг?
— Задушевный, — сдержанно ответил Таран.
— Значит, по делу пришли? А я-то думала, соскучился. По какому же делу?
— К вашему директору. Сын у него пропал.
— Что ты говоришь?! — Кира всплеснула руками, и в глазах ее зажглось нестерпимое любопытство. — Мамочка моя, как интересно! А ты знаешь, где он?
— Кто?
— Да сам, — и, понизив голос, Кира ехидно прибавила: Он в посудном. Вокруг Верки все вьется. Позвать?
Воскликнув напоследок: «Ой, мамочка, что делается!», Кира исчезла в толпе покупателей.
Таран неторопливо подошел к Николаю.
— Знакомую встретил, — сообщил он. — Сейчас она директора позовет.
— Видел, — сухо ответил Николай. — Что-то я раньше только не замечал ее с тобой.
Таран счел за лучшее промолчать.
Через несколько минут к ним торопливо подошел высокий, представительный человек с пышной шевелюрой, в хорошо сшитом бежевом костюме и зеленом галстуке. Вид у него был обеспокоенный.
— Вы ко мне, товарищи? Прошу.
Он отпер кабинет.
Через минуту Вербицкий уже взволнованно рассказывал:
— Олег способный, но нервный мальчик. Однако в последние дни он вел себя особенно нервно. Боялся каждого звонка. Я пытался с ним говорить, никакого эффекта! Только дерзит. Переходный возраст!
— Вот именно, — ворчливо вставил Игорь Афанасьевич. Здесь надо быть особенно чутким.
— Конечно! — подхватил Вербицкий. — Но я вам скажу о другом. У него подозрительные друзья. Очень отрицательное влияние. Например, Блохин Витька — отпетый разбойник. Олег говорил, что он связан с какими-то взрослыми хулиганами. Даже кличку одного из них называл. Уксус, что ли?
— Уксус?! — в один голос переспросили Николай и Таран.
— Да, что-то вроде этого. Вы его знаете?
— Немного, — ответил Николай и, посмотрев на Тарана, тихо прибавил: — Блохин — Блоха, похоже?
— Видите, какое окружение? — продолжал Вербицкий. — Вот в таких условиях и воспитывай. А школа палец о палец не ударяет. Кошмар просто! В милицию я уже заявил. Что еще прикажете делать?
Игорь Афанасьевич сердито ответил:
— Сейчас приказывать поздно. Проглядели сына.
— С вашей помощью, кажется, — ядовито заметил Вербицкий.
Вербицкий все больше распалялся. Полное лицо его раскраснелось, он гневно жестикулировал.
— Никаких благородных идеалов! Никакой моральной чистоты! Цинизм! Сплошной цинизм даже в отношениях с родителями!.. Я один тут, извините, бессилен!..
Уже смеркалось, когда Николай, Игорь Афанасьевич и Таран вышли из магазина.
— Вы, может, домой поедете? — обратился Николай к Игорю Афанасьевичу. — Устали, наверно.
— Что вы! — обиженно запротестовал тот. — Вовсе не устал. С чего вы взяли? Хочу еще того старика повидать. Как он сына выгнал, не понимаю! Но и этот директор — фрукт, я вам доложу! — он кивнул на магазин.
— Еще какой! — усмехнулся Таран.
Переговариваясь, они двинулись по улице.
— Неужели это тот самый пацан? — вслух рассуждал Николай. — Блохин — Блоха, похоже! Тогда он может и к Уксусу привести.
— А это кто такой? — поинтересовался Игорь Афанасьевич.
— Опасный тип. Мы с ним однажды познакомились, — ответил Николай и кивнул на Тарана. — Вот его он ножом угостил.
— Боже мой! Все-таки как вы так рискуете, не понимаю… Попал бы в сердце и — готово! Или, например, по глазам… На всю жизнь калека.
— Да нет, он по плечу попал, легко… — махнул рукой Таран.
— Мало ли что! А вы подумайте, куда он мог попасть! Поразительное легкомыслие! — Игорь Афанасьевич рассердился не на шутку.
— Мы уже все подумали, — улыбнулся Николай. — Поэтому и надо его быстрее поймать.
— Ну, знаете… Интересуетесь «Пер Гюнтом», а сами… Не понимаю!.. Где же логика?
«Положительно этот парень мне нравится, — подумал Игорь Афанасьевич. — Какое-то внутреннее благородство. Кажется, я начинаю понимать Машу».
Они вышли на улицу Свободы. Николай посмотрел на бумажку с адресом.
— Октябрьская, двадцать четыре. Теперь недалеко. Постой-ка! — он посмотрел на Тарана. — А ведь там Степка Шарунин живет?
— Кажется… — неуверенно откликнулся Таран.
— Не кажется, а точно! М-да… — И Николай пояснил Игорю Афанасьевичу: — Это тот самый парень, которого мы исключили из дружины. И он должен бы знать Блохина…
Вскоре они подошли к воротам, возле которых на длинных скамейках сидели несколько женщин.
В глубине большого пустынного двора в одном из домиков жила семья лекальщика Захара Карповича Блохина. Здесь под окнами росли кусты, стояла аккуратная скамейка, ступеньки крыльца и перила были наполовину из свежеоструганных досок, видно, их чинили недавно и добротно.
Дверь открыл сам хозяин — высокий кряжистый старик, на суровом лице от ноздрей к углам рта пролегли глубокие складки, короткие усы тщательно подстрижены, на широком носу чуть косо держались модные очки в изящной дорогой оправе. Блохин был в старых домашних брюках, косоворотке, на плечи он накинул серый ватник.
— Мы к вам, Захар Карпович, — сказал Николай. — По делу пришли.
— Милости просим.
Блохин провел гостей в большую, опрятно прибранную комнату. Над круглым столом, покрытым клеенкой, свисала лампа под большим оранжевым абажуром. У стенки стояло пианино, напротив широкая кровать с кружевным подзором и горой подушек.
Над ней висели фотографии, а в стороне — гитара с красным бантом на грифе. На другой стене Николай заметил несколько почетных грамот под стеклом.
Дощатый крашеный пол был чисто подметен. На окнах стояли горшки с фикусами и кактусами, в них бугрилась черная, щедро политая земля.
В комнате появилась высокая, под стать хозяину, опрятно одетая старушка с открытым и добрым лицом, но сейчас омраченным какой-то горестной заботой; темный платок прихватывал ее седые волосы.
За ней из соседней комнаты вышла молодая женщина. В ней Николай сразу узнал мать Витьки Блохина, прибегавшую к ним в штаб.
— Хозяйка моя Полина Осиповна, а это Ксеня, невестка, представил женщин Блохин, и те приветливо поклонились.
Но за внешним спокойствием всех троих угадывались тревога и напряженность, царившие в доме.
Невольно вздохнув, Николай сказал:
— Мы к вам насчет внука, Захар Карпович.
Блохин нахмурился и, бросив сердитый взгляд на невестку, зло и как-то мстительно произнес:
— Напрасно стараетесь, товарищи дорогие. Нашелся уже. Отец родной пригрел.
— Нашелся?! — с изумлением воскликнули Николай и Таран.
А Игорь Афанасьевич возбужденно прибавил:
— Боже мой, так почему же они домой не явились? В школу не ходят?
— Почему? — угрожающе переспросил Блохин и неожиданно с силой стукнул кулаком по столу. — А потому, что я подлеца на свет произвел! Такого подлеца, что свет не видывал! Вот я вам, люди добрые, сейчас покажу, какую он мне писульку сегодня подкинул.
Он тяжело поднялся и шаркающей походкой направился в соседнюю комнату. Все молча, не шевелясь, ждали его возвращения.
Через минуту Блохин пришел с письмом, опустился на стул и, хмурясь, стал доставать из конверта небрежно сложенный лист бумаги. Все заметили, как дрожат у него руки.
Развернув бумагу, он поправил очки, секунду всматривался в письмо, потом резко протянул его Николаю:
— Не могу я эту подлость еще раз перечитывать. На, читай сам. Вслух читай!
Николай взял письмо и громко, спотыкаясь на неразборчивых буквах и словах, прочел:
— «Батя, вы меня из родного дома выгнали, поперек жизни и воззрений моих стали. Нрав свой деспота и тирана проявили в отношении родного сына. Уж извините за такую не то рецензию ваших мыслей, не то откровенность с моей стороны. Но этот несчастный случай отложился поучительным уроком в моей жизни. С волками жить — по-волчьи выть. Извольте теперь обеспечить мою поломанную судьбу. Потрясите себя и любезных моих братцев-врагов и достаньте денег, сколько я перед уходом просил, и барахла-вещичек. А без этого я вам Витьку не верну, поскольку он у меня от гнева вашего и сумасбродства скрывается. Ну, а меня вам не найти, хоть всю милицию на ноги ставьте. Остаюсь ваш несчастный сын Семен».
Николай в полной тишине торопливо дочитал письмо до конца, потом поднял голову и со сдержанным негодованием спросил:
— Выходит, он родным сыном торговать решил?
— Ну, знаете… — растерянно проговорил Игорь Афанасьевич.
Старик Блохин вытащил из кармана большой пестрый платок, снял очки и промокнул глаза.
— Нет, вот вы мне скажите, — горестно обратился он к Игорю Афанасьевичу. — Человек вы ученый, молодому поколению воспитание даете. Откуда эдакая… ну, пакость, что ли, в семействе заводится? Три сына у нас, погодки. Вместе росли. Достаток один, и воспитывали одинаково, никого мы с матерью не выделяли, всем поровну и ласка, и забота, и строгость. В школу одну ходили, во дворе одном гуляли. И вот на же тебе! Двое гордостью моей стали, утешением и радостью, а этот позором! Выродком! Проклятьем вечным! Двое в люди вышли; один инженер, коммунист, цехом командует. Вот, между прочим, очки мне эти фасонные зачем-то прислал, — смущенно прибавил Блохин и с прежней болью продолжал: — Второй у нас — сталевар знатный, орденоносец. И люди спасибо мне за них говорят, о них в газетах пишут. А этот честным трудом жить не желает, все налево ловчит, все в мутной водичке ловит. Спекуляцией, темными делишками промышляет. От законной жены к другим бабам бегает…
