Наталья Андреева - Самая коварная богиня, или Все оттенки красного
– Браво, папа! Браво!
Через десять минут
Олимпиада Серафимовна осторожно постучалась в дверь кабинета:
– Открой, сынок! Мне надо с тобой поговорить!
Как жаль, что воспитанный мальчик не имеет права не открыть маме дверь. Георгий Эдуардович с крайней неохотой повернул в замке ключ:
– Войди, мама.
Она вошла, взволнованно тряся своими огромными серьгами. Георгий Эдуардович невольно поморщился: надоело! Еще ребенком ему хотелось взяться руками за эти ужасные серьги и сорвать их раз и навсегда! Это же вульгарно! Отвратительно! Неужели она не понимает?!
Олимпиада Серафимовна, не мешкая, ринулась в атаку:
– Наталья кричит о каком-то пистолете. Что это, Жора? Очередная ее фантазия? Где он?
– На столе. Как видишь, реален.
Олимпиада Серафимовна осторожно взяла в руки оружие.
– И он стреляет? По-моему, это сплошная бутафория.
– Положи на место, мама, он заряжен.
– Тогда избавься от него немедленно!
– Это моя вещь, – твердо сказал Георгий Эдуардович. – Избавлюсь, когда захочу.
– Ты и в самом деле мог выстрелить в Наталью? Впрочем, я тебя понимаю. Я тебя с самого начала предупреждала, что эта женщина не твоего круга, вспомни.
– Может, хватит об этом? Я уже выслушал все про Веру, про Наталью, про то, что я не умею выбирать себе жен, что таким недотепам, как я, достаются одни только стервы. Хватит с меня.
– Я заберу пистолет. Ты явно не в себе, тебе сейчас не нужно оружие, тем более заряженное.
Олимпиада Серафимовна уже собиралась положить «Дерринджер» в карман своего блейзера, но Георгий Эдуардович ее остановил:
– Мама! Положи пистолет на место! Это мое!
У сына был такой взгляд, что Олимпиада Серафимовна испугалась. Ссориться ей не хотелось, поэтому она примирительно сказала:
– Хорошо, хорошо, я его оставлю здесь. Только не кричи. Кстати, откуда он взялся в доме?
Георгий Эдуардович замялся:
– Один… один человек дал мне его на оценку.
– Какой человек?
– Мама! Это личное!
– Понятно. Из окружения этой твоей… Хорошо, хорошо, не буду. Хотя бы скажи, кто она? И правда ли, что ты собираешься отдать им комнаты Натальи, и есть какой-то ребенок…
– Не какой-то, а мой. Мой ребенок.
– Как ты похож на своего отца! Эти вечные внебрачные дети! Слава богу, меня не коснулись все его измены. Он стал заниматься развратом, когда сошелся с Нелли. Вернее, после этой злосчастной поездки в провинцию. Там Эдуарда как подменили.
Олимпиада Серафимовна даже всплакнула. Он поморщился: фальшивые слезы. Мать постоянно торчит в своем театре, хоть бы чему-нибудь научилась у артистов! Не умеет правдоподобно разыграть ни радость, ни скорбь!
– Мама, иди к себе, – не удержался он.
– Я тебя не одобряю. Все это попахивает авантюризмом. Говорят, ты в третий раз хочешь жениться…
– Это мое дело! Вы меня достали! Я, в конце концов, мужчина или кто?!
– Хорошо, хорошо. Только не кричи. Я сейчас уйду. Тебе надо успокоиться. Я прекрасно помню ваши ссоры с Натальей. Ты успокойся, прими лекарство, а я зайду попозже, и мы договорим.
– Да не хочу я это обсуждать! Все уже решено!
– Ничего не решено. Я твоя мать, а я еще не разобралась в ситуации.
Когда надо, мать умеет настоять на своем. Не мытьем, так катаньем. Та еще интригантка! С великим Эдуардом Листовым развелась, но умудрилась остаться членом семьи, договориться с новой женой, а теперь еще и на наследство претендует!
– Я никого не хочу видеть, мама, неужели непонятно? – устало сказал Георгий Эдуардович.
– Уже ухожу… Когда приезжает эта твоя… Женщина?
– Как только все будет готово. Завтра-послезавтра. На днях.
– Что ж, Наталье собирать вещи? А как же Егор?
– Я его не гоню.
– Где же он будет жить?
– Что, комнат в доме мало?
– Не так много, как ты думаешь. И потом: что скажет наследница? Как ты собираешься договариваться с Марусей?
– Мама, ты многого не знаешь, – невольно вздохнул Георгий Эдуардович. – Решение мною принято, и оно не обсуждается. Ни Наталью, ни Веру я здесь видеть больше не хочу. Равно как и Нелли.
– Ты и в самом деле спятил…
– Уйди, пожалуйста.
– Я-то уйду, – Олимпиада Серафимовна, словно боевой конь, вскинула увенчанную черепаховым гребнем голову. – Но знай: на этот раз я не на твоей стороне. Я недолюбливаю обеих твоих бывших жен, это правда. Но что касается третьей, я ее заранее ненавижу. Ради нее ты рушишь семейные устои, ломаешь то, чего не строил…
– Мама!
Как же все-таки много в ней фальши!
– Да, я твоя мать! И я тебя осуждаю.
– Я не выйду к ужину. И ничего мне сюда не носите! Не пытайтесь со мной договориться! Все равно ничего не получится!
Мать в ответ громко хлопнула дверью.
Поистине, для Георгия Эдуардовича это был ужасный день. В суете он как-то забыл про Майю, про то, что собирался поговорить о ней с мачехой. Еще и это! Нет, надо отвлечься и забыть про все. Полюбоваться еще разок «Дерринджером», окунуться в грезы. Где они, ковбои с Дикого Запада?
Георгий Эдуардович достал из потайного ящичка бутылку отличного французского коньяка – нужно снять стресс. Попозже, когда алкоголь немного расслабит, можно будет попросить у Ольги Сергеевны ужин. Только тайно, чтобы никто не знал. Эта женщина непременно должна остаться в отличие от других. К черту маму, обеих бывших жен и Нелли! Но хорошая прислуга нынче на вес золота. Ольга Сергеевна отлично умеет готовить и, кажется, любит детей. Бесценное качество! Ведь в доме скоро появится младенец.
…На веранде в это время царило скорбное молчание, пока Наталья Александровна не попросила водки.
– Когда женщины напиваются, они делаются вульгарными, – прокомментировал Егорушка. – Я помню, как ты, мама, блевала на розовый куст, а я держал тебя за волосы, чтобы ты не захлебнулась.
– Егор! – взвизгнула та.
– Наталья, он прав, – вздохнула Олимпиада Серафимовна. – Держи себя в руках.
– С вами не соскучишься! – рассмеялся Эдик. – Столько эмоций за один вечер можно получить лишь за карточным столом. Как только дедушка умер, вы стали мне так же интересны, как и покер, господа. Забавно смотреть, как вы делите деньги.
– А ты-то зачем сюда приперся? – прошипела Наталья Александровна. – Разве не за тем же?
– Я в отличие от вас полностью контролирую ситуацию. И знаю много такого, о чем вы даже не догадываетесь, – намекнул Эдик.
– Ваши напитки, – Ольга Сергеевна неслышно опустила на стол поднос.
Нелли Робертовна вдруг спохватилась:
– А где же Миша? Он мне нужен, я его не отпускала! Миша!
– Я здесь, – словно из воздуха материализовался шофер.
– Я хотела с тобой поговорить, но потом… Я передумала уезжать, так что можешь выпить водки с Натальей Александровной.
– Я не пью! – вспыхнул Миша. – То есть бросил. Почему вы меня все время унижаете?
– Господи, я без всякой задней мысли это сказала, – смешалась Листова.
– Хватит ломаться! Наливай! – скомандовала Наталья Александровна.
– Что ж… – Миша налил водки себе и ей и ловко опрокинул рюмку.
– Класс, рабочий класс! – рассмеялся Эдик. – Настя, с этой вредной привычкой он не расстанется никогда. Запомни. Никогда Михаил, не знаю, как его по отчеству, не оценит тонкий букет шато Марго. Его идеал – сивуха. Это не лечится.
Егорушка при этих словах сердито засопел и, протерев носовым платком стекла очков и нацепив их обратно на нос, закричал:
– Почему вы все это терпите?! Он же обижает вас! Да что там! Оскорбляет! И делает это намеренно! Почему никто ему не скажет, что он – негодяй? Почему его не выкинут отсюда? Миша! Ты-то что сидишь?
Майя вжалась всеми своими тонкими косточками в кресло и замерла. Опять назревает скандал.
– «В воздухе пахнет грозой…» – промурлыкал Эдик, распрямляя плечи. – Торро, Егор! Порви меня! И ты, Михаил. Возрази хоть разок. Выдавливай из себя раба. Я ведь искренне желаю тебе счастья.
Олимпиада Серафимовна вздохнула и сердито сказала:
– Помолчи наконец Эдуард. Дурью ты маешься, вот что я тебе скажу. Ведь у тебя есть и голос, и слух. И внешность дай бог каждому. Языками владеешь. Досталось талантов! Не поскупился творец. Почему ты не займешься чем-нибудь стоящим, Эдуард? Вместо этого прожигаешь жизнь, отца терроризируешь, брата изводишь.
– Чем, например, бабушка, я мог бы заняться? Как ты сказала? Стоящим?
– Ты мог бы стать артистом. Или даже дипломатом.
– Хочешь сделать мне протекцию? Спасибо, бабушка, но я патологический лентяй. Карьера артиста меня в принципе не привлекает. Утомительные репетиции, бесконечные гастроли, дрянная пища в дурных гостиницах, визжащие от восторга девицы – все это навевает на меня тоску. Что касается международной дипломатии, то опять-таки надо притомляться, лизать толстые зады на пути к карьере, подличать, заниматься шантажом. Это путь долгий, а я хочу все и сразу.
