Инна Бачинская - Конец земной истории
– Что у тебя с ней? – спросил вдруг чуткий Добродеев.
– Романтик ты наш! – хмыкнул Монах. – У меня с ней ничего. Она очень одинока и напугана, я пытался ее успокоить… как-то так. Тем более характерец мизантропический. И понимает, и поделать с собой ничего не может.
– Знаю я таких! Мой тебе совет – держись от нее подальше. Что еще?
– За совет спасибо. Что еще… Звоним твоему «кроту» – раз. Беседуем с Ириной – два. Алиса была ее подруга, и не факт, что она не знала о романе мужа. Наводим справки о бизнесе Виталия – три. То есть ищем, кому выгодно.
– Кроме детей?
– Кроме детей. С трудом верится, что они могли…
– Ты по-прежнему считаешь, что мотив у всех убийств один?
– Число разумных гипотез, объясняющих любое данное явление, бесконечно, Леша. Ну… скажем, косвенно. Есть у меня такое чувство.
– Что значит косвенно?
– А то и значит. Есть прямой мотив, а есть косвенный, но и тот и другой бьют по одной цели. Например, ты убиваешь своего главреда, потому что он завернул твой материал. Гипотетически! – воскликнул Монах, видя, что журналист протестующе открыл рот. – Гипотетически. Это прямой мотив. А косвенный… ты убиваешь его секретаршу, с которой его связывают нежные отношения, чтобы сделать ему больно. Или подставить его, подкинув фальшивые улики. Или потому, что она оказалась свидетельницей.
– В твоих гипотетических выкладках я чувствую себя подопытной свинкой, – с неудовольствием сказал журналист.
Монах кивнул.
– Давай, Леша, звони. Мучает меня эта тайна.
Журналист потянулся за мобильным телефоном…
Он внимательно слушал, потом сказал «спасибо» и отключился.
– Ну? – спросил Монах.
– Левицкий умер в результате передозировки какого-то сердечного препарата, у него было больное сердце, ты сам говорил.
– Леша, от передозировки сердечного препарата не умирают, во всяком случае, не на глазах публики за считаные минуты.
– Что ты хочешь сказать, Христофорыч? Не забывай, что он был старик… то есть ты бы не умер, а ему хватило.
– Сколько же он проглотил? – пробормотал Монах.
– Ты думаешь, его отравили?
– Не знаю. Вряд ли. Допускаю, что он сам. Не знаю, Леша. Тут скорее интересно другое… – Монах замолчал, бессмысленно глядя в пространство.
– Что? – выдохнул журналист.
– Все это началось сравнительно недавно… все эти смерти. То есть было что-то, от чего пирамида посыпалась.
– Наследство? Может, он собирался переписать завещание?
– И что? При чем здесь его сестра?
– Я не понял, его отравили или нет?
Монах пожал плечами:
– Не думаю, Леша. Нет.
– Почему?
– Сейчас это не имеет смысла. Если бы его отравили с самого начала, я бы понял – наследники торопятся получить наследство.
– Может, убийца стремился убрать соперников и заграбастать все наследство?
– Может, все может быть, Леша. Но тогда тем более не имело смысла убивать его сейчас – ведь все наследники, кроме Норы, живы-здоровы, так что хочешь не хочешь, а придется делиться. У меня внутреннее чувство, что все эти смерти каким-то образом связаны с ним. В нем причина, понимаешь?
– Не очень. Откуда такая уверенность?
– Подумай сам, Леша, своей головой, как говорит мой друг Жорик. Все действо разворачивается вокруг старого Левицкого. Нора, судья Сидакова, Алиса… все жертвы близки ему. Алиса… по слухам, что-то их связывало. Мы с ним говорили о ее смерти, и он сказал интересную вещь, помнишь? В тот вечер он ничего не заметил ни на лицах, ни в жестах гостей, хотя знает толк в языке тела…
– Помню. Ну и что? Не заметил… ну и что? Убийца прекрасно маскировался. Ты меня совсем запутал, Христофорыч. Но если все крутится вокруг старого Левицкого, то это значит, что… – Журналист запнулся. Монах с интересом наблюдал. – Это значит, что… что больше смертей не будет? Раз его больше нет?
– Думаю, не будет. Но… не уверен.
– Не понял!
– Понимаешь, Леша, у убийцы был некий первоначальный мотив. Согласен? Убиты несколько человек. А теперь вообрази себе, что этот мотив себя исчерпал, и появился новый. Новый мотив для нового убийства.
– Новый? После смерти Левицкого? Какой же?
– Элементарный! Убрать свидетеля, Леша.
– Свидетеля? Какого свидетеля? – поразился Добродеев. – О чем ты, Христофорыч?
– Который что-то знает… даже если не дает себе в этом отчета. Что-то видел, на что-то обратил внимание… какая-то странность, необычность, и рано или поздно он сообразит и сопоставит. Например, Виталий, который все время молчал, не принимая участия в разговорах. Если, конечно, он не убийца. Понимаешь, должен быть свидетель! Все были на виду, рядом, на глазах… и ничего? Так не бывает.
– Бывает. Народ ненаблюдателен, как правило. Недостаток наблюдательности компенсирует фантазией. Почему ты вспомнил о бывшем женихе? Ты действительно думаешь, что он убийца?
– Гипотетически. Все они гипотетические убийцы. Он парень себе на уме, молчал, слушал, мог заметить что-нибудь. У меня появилось впечатление, что он хочет вернуться к Ларисе. Она теперь наследница и тетки, и отца. А деньги – страшная сила, как ты знаешь. Его подруга Екатерина была очень печальна. Как-то так, Леша… Хотя, допускаю, свидетеля уже убрали.
– Убрали? Кого?
– Пока не знаю.
Добродеев покрутил головой.
– Ты, Христофорыч, как пифия, все в тумане и надо толковать. Или не обращать внимания. Насчет Виталия… Ревнуешь?
– Я? Ревную? – фальшиво удивился Монах.
– Только не надо меня дурить, – фыркнул журналист. – Ты же с ней замутил!
– Громко сказано, Леша. И потом, что значит «замутил»? Следи за речью, как сказал бы старый Левицкий. Ну, встретились раз или два… поговорили, выпили кофе… – Монах замолчал.
– Она тебе нравится?
Монах вытянул губы трубочкой, подергал себя за бороду и вдруг спросил:
– Может, сбрить ее, на хрен?
Добродеев засмеялся и потянулся за кружкой…
* * *Высокий молодой мужчина остановился перед дверью двенадцатой квартиры, прислушался. Ему показалось, что в квартире кто-то был – оттуда доносился неясный женский голос. Он толкнул дверь, и, к его удивлению, дверь подалась. Он вошел. В прихожей горел свет, и в квартире действительно кто-то был – женщина, которая что-то там двигала и немузыкально мурлыкала популярный хит. Мужчина осторожно двинулся на голос, встал на пороге гостиной. Толстая женщина, согнувшись, возила шваброй под диваном. Она разогнулась, охнула и потерла кулаком поясницу. Сняла тряпку, громко стукнув, положила швабру на журнальный столик. И тут вдруг заметила стоявшего на пороге мужчину. На лице ее появился неподдельный ужас: глаза вылезли из орбит, рот приоткрылся. Она вскрикнула и схватилась за сердце. Она закричала бы во весь голос, но мужчина, неподвижно стоявший на пороге, приложил палец к губам, призывая к молчанию.
– Андрей! – простонала она, падая на диван, не сводя с него испуганного взгляда. – Господи! Ты же… как… ведь ты… Господи, спаси и помилуй! – Она мелко закрестилась.
Мужчина шагнул в комнату…
Глава 17
Ирина
Ирина шла через парк от спортклуба «Заводной апельсин», когда на ее пути неожиданно, как черти из коробочки, вынырнули из заснеженных кустов невозмутимый Монах и радостный Леша Добродеев, сидевшие там в засаде. Она испуганно отпрянула.
– Иринушка, лапочка! – запричитал Добродеев, имитируя радость от неожиданной встречи. Он обнял ее, прижал к себе, сдавил. – Сколько лет, сколько зим! Как ты, малышаня?
Монах рядом приятно улыбался в бороду.
– Это мой друг, Олег, – продолжал Добродеев, поведя рукой в сторону Монаха. – Случайно столкнулись… Ты из спортзала? Не спешишь?
Ирина высвободилась из объятий журналиста, поправила шарф и воскликнула недовольно:
– Ты, Леша, как медведь!
– Добрый день, Ирина! – Монах включил все свое обаяние – рыжая борода жизнеутверждающе торчала, голубые глаза радостно сияли. – Помните меня?
– Вас забудешь, как же! – вызывающе ответила Ирина. – Давно ждете?
– Минут двадцать, – ухмыльнулся Монах. – Лика сказала, что по средам вы в клубе, ну, мы и устроили засаду.
Добродеев закашлялся.
– Что вам нужно?
– Поговорить, Ирина.
– Да у нас каждый день разговоры! – воскликнула она в сердцах. – Эта девчонка вываливает на нас тонны грязи, а следователь ведется. Дрянь! Делает из нас убийц и монстров. Нас всех уже вывернули наизнанку. Кто что сказал, кто где стоял, сидел, лежал. Даже про доходы спрашивают. Уму непостижимо!
Ее не нужно было понукать, ей хотелось выговориться. Выкричаться. Леша был свой брат-журналист, он бывал у них в доме. А этот… с бородой, та еще проныра, но тоже не чужой… да еще и экстрасенс, может, и правда способен докопаться. Все лучше, чем менты. Характер у нее был вздорный – Монах помнил, как вызывающе и грубо она отвечала ему в тот, первый, визит – в день рождения Каролины.
