Екатерина Островская - Мотылек атакующий
– Буду надеяться, – через силу улыбнулась Маша.
Повернулась к двери и стала набирать код замка, когда Артем вдруг схватил ее за плечи и быстро поцеловал в щеку. Затем бросился к машине.
– Пока! – крикнул он. – Считай, что договорились!
Маша вошла в вестибюль дома, пробежала мимо двери лифта, проскочила лестничный марш, оказалась на площадке между первым и вторым этажом, и ее вырвало.
Под крышей клуба Алексей Филиппович оборудовал для себя апартаменты. Просторная гостиная с барной стойкой, спальная комната с кроватью размером три метра на три и, конечно, сауна. Откуда был выход к бассейну, совсем крохотному, меньше кровати, воды в котором набиралось лишь по пояс. Внешняя стена была стеклянная, и сквозь нее можно было смотреть на город. Днем открывался вид на бесконечные крыши и возвышавшиеся над ними купола церквей, на шпиль телебашни чуть в стороне, а ночью за этим громадным «окном» было звездное небо, слегка подсвеченное снизу фонарями спящих улиц.
Кущенко вышел из сауны, сошел в бассейн и посмотрел на город. За стенкой хихикали Лолита и Злата. Алексей Филиппович лег в воду, примостив под голову коктейльный плотик, и почувствовал облегчение. «Странно, – подумал Кущенко, – ведь был в сауне всего минут пятнадцать, а раньше мог часами париться, и ничего».
Когда-то он любил заниматься делами именно в сауне. Приводил туда нужных людей, а чиновники, когда на них не было костюмов и галстуков, становятся податливыми и падкими на всякие глупости. Как давно это было… Он был молод и полон сил, в сауне мог пересидеть любого. А теперь? Сейчас ему сорок девять. Сколько еще осталось? И какую радость в своей жизни он может вспомнить? Когда заработал первый миллион зеленых? День, когда родился Артем?
Нет, тот день он вообще не помнит. Трое суток сидел с друзьями в бане. Глушили спирт «Рояль», разбавленный ликером «Амаретто», какие-то голые девчонки плясали на деревянных столах. Потом он подрался с кем-то. А когда с пацанами поехали в родильный дом за Тамарой и новорожденным, узнали, что та накануне выписалась. И тогда они всей толпой закатились в ресторан, где их потом повязали менты. За что – уже и не вспомнить. Но через день отпустили.
Где теперь те пацаны? А ведь и в самом деле, никого из тех ребят нет больше. И Тамары нет. Он приходил домой поздно, уезжал рано: откуда ему было знать, что жена целый день пьет. Коньяка и виски всегда было в доме много, он привозил бухло коробками и не считал, когда и куда бутылки улетают. А кокаин сам дал ей однажды попробовать, чтобы взбодрить. Кто ж знал, что Тамарка подсядет на это дело? А потом еще и синтетика в ход пошла. Артемке пять лет было, когда мать похоронили. Вернулись с кладбища, какие-то родственники жены накрыли стол для поминок. Он взял сына и усадил к себе на колени. И Артем тогда спросил:
– Папа, а ты меня потом, как маму, в землю закопаешь?
Почему это вспомнилось сегодня? Почему вообще вспомнилось? Ведь забыл же давно.
А тогда он содрогнулся, словно от предчувствия чего-то неотвратимого, гораздо более страшного, чем смерть жены-наркоманки. Держал на коленях ребенка, а чьи-то руки держали его самого – огромные жесткие руки качали его над бездной, у которой не было дна и куда не было сил смотреть, потому что ужас пахнул оттуда ледяным холодом и сковал его душу.
В соседней комнате стало тихо, девчонки прекратили смеяться. Из гостиной вообще никаких звуков не доносилось.
Алексей Филиппович поднялся, вышел из бассейна и обернул бедра полотенцем. Подходя к двери, посмотрел на себя в большое зеркало. Вполне возможно, что он не выглядит на пятьдесят, но молодость ушла. Причем как-то незаметно. По-прежнему у него хороший торс и мускулистые руки, но живот выдает возраст. И седина. Сколько еще осталось? Двадцать, тридцать лет? Мало. До зубного скрежета мало! Даже если и тридцать пять, но какие это будут годы? Нужно сейчас брать от жизни то, что она может дать. Все вроде бы есть: деньги, положение, близость к власти, а это лучше, чем сама власть, которая может раздавить ответственностью за то, что от тебя не зависит. Деньги дают свободу. Большие деньги – большая свобода. Свобода делать то, что хочется, ни на кого не оглядываясь и ничье мнение не принимая в расчет. Но для чего она, эта свобода? Для того лишь, чтобы в одиночестве стоять на вершине, продуваемой поднебесными ветрами, которые не сбросят вниз, но и не вознесут никуда? Стоять одному, не ощущая на лице ни тепла искренних поцелуев, ни ласкового дыхания ночного шепота любимой женщины?
Кущенко толкнул дверь и вышел в гостиную. И сразу увидел сына, развалившегося в кресле.
– Отвез? – спросил Алексей Филиппович.
Артем кивнул.
Кущенко обвел взглядом помещение.
– А где девчонки?
– Ждут тебя на твоем сексодроме, – усмехнулся Артем.
Алексей Филиппович опустился в кресло и пристально посмотрел на сына. Что-то, вероятно, понадобилось ему, раз он явился сюда, не дожидаясь утра.
Артем тоже смотрел на отца и молчал.
– Что надо – говори, – не выдержал игры в гляделки Алексей Филиппович.
Сын откинулся на спинку кресла и закинул ногу на ногу. Наконец-то спросил:
– У тебя в отношении Маши какие-то планы?
– Какой Маши? – изобразил непонимание Алексей Филиппович. – Мотылька, что ли? Разумеется. Я хочу ее раскрутить, девочка весьма и весьма перспективная. Жаль, ты не видел, как она бьется. Поразительно! Действительно – мотылек. Тоненькая такая…
Кущенко замолчал, вдруг поняв, чего ему не хватает. Причем понял так отчетливо и спокойно, словно ждал этого всю свою жизнь.
– Порхает просто, – произнес он уже по инерции. – Жаль, что ты не…
– Мне достаточно того, что я с ней поговорил. Я не о том тебя спрашиваю, не про раскрутку…
Алексей Филиппович оглядел стол, увидел тонкую пачку дамских сигарет. Взял ее.
– Дай зажигалку, – сказал, едва взглянув на сына.
Прикурил, затянулся и резко выдохнул дым.
– Сто лет не курил.
Затем сломал сигарету о край пепельницы, вмял ее в горстку пепла.
– Ты прав, – признался Кущенко-старший, – у меня в отношении Маши планы. Девушка красива, умна, может за себя постоять. Она не такая, как все, ты правильно заметил…
– Я вообще-то молчу, – напомнил Артем.
– Мне скоро пятьдесят. Жизнь проходит. Я одинок, как ты знаешь.
– Знаю, – кивнул Артем. И, чуть усмехнувшись, показал глазами на дверь спальни.
– Одинок, – твердо повторил Алексей Филиппович. – И до конца дней остался бы одиноким. Но тут судьба преподнесла мне подарок. Я встретил девушку, о которой даже мечтать не мог. Встретил и полюбил…
– Так сразу? – холодно удивился Кущенко-младший.
– Представь себе. Именно так, как и бывает у человека один раз в жизни. И я не хочу, чтобы мой единственный шанс…
– Отец, – перебил Артем, – я к тебе, может быть, слишком часто обращаюсь по пустякам, но сегодня даю слово, что никогда ни о чем просить больше не буду. Только напоследок выполни одну мою просьбу.
– Не зарекайся, – усмехнулся Кущенко-старший. – Как говорят американцы, никогда не говори «никогда». Придешь и попросишь, а я рад буду тебе помочь.
– Нет! – почти выкрикнул Артем, вставая с кресла и выходя на середину гостиной. – Не приду, если сейчас дашь мне слово.
Лишь тогда Алексей Филиппович начал догадываться, о чем его хочет попросить Артем.
А сын махнул рукой, показывая на дверь спальни:
– Вон там твои шансы. Хорошие телки. Надо – еще пригоню. Получше этих. Ты не будешь одиноким никогда. Только… только…
– Оставить тебе Мотылька? – усмехнулся Алексей Филиппович.
– Ты правильно понял. Не будем же мы ссориться из-за какой-то бабы, а?
– Мы поссоримся из-за того, что ты ее так назвал. Во-первых, она не баба. Во-вторых, ты еще не заслужил такую. В-третьих, Маша станет мне женой, потому что у меня никогда не было жены, а была лишь алкоголичка и наркоманка, которая подарила мне тебя, постоянно влипающего в разное дерьмо, из которого я – слышишь, именно я! – тебя вытаскиваю. То ты насилуешь одноклассницу в ее дворе, то предлагаешь наркоконтролю взятку, когда тебя берут с герычем на кармане, то, обдолбанный, давишь на «Мазерати» какого-то пацана, то громишь квартиру своей училки, которая тут же страх потеряла и побежала просить защиты у ментов. Кабы не я…
– Хватит! – закричал Артем. – Я теперь другим стал. И теперь сам буду решать свои дела. Только забудь про Машу!
Алексей Филиппович тоже поднялся и направился к спальне, обронив на ходу, не глядя на сына:
– Сам он будет решать… Посмотрим, как у него получится…
Кущенко взялся за ручку двери и обернулся.
– Что ж, решай, если знаешь, как это делается. А Мотылек все равно моей будет. Я скорее тебя забуду, чем ее.
Алексей Филиппович открыл дверь, посмотрел на лежащих в постели девиц. И вдруг крикнул:
– А ну, выметайтесь! Надоели вы мне все! Пошевеливайтесь, пока транспорт ждет!
