Анна Данилова - Цветок предательства
– Как это… не повинных…
– Вероника не была замужем, а потому имела право встречаться с кем угодно. Но речь сейчас не об этом. А о том, что ты должна вообще постараться не думать об этом деле.
– Но почему?
– Да потому что это опасно. С тебя и сегодняшнего дня хватило. Все, разговор окончен. Пойдем уже спать.
– Подожди… Ты сейчас сказал одну важную вещь. Ты сказал, что преступник как бы пытается убедить следствие в том, что все эти убийства совершены из-за страсти. А что дальше? Ты не закончил свою мысль…
– Предполагаю, что эти преступления вообще не связаны с Вероникой…
– Как это?
– Да очень просто. Слишком уж все явно, ярко, если хочешь. Вероника – девушка легкомысленная, с кучей любовников, да вдобавок пьющая. Аркадий – свихнувшийся от ревности ее бывший муж. Казалось бы, мотив всех этих преступлений очевиден. Но это-то меня и настораживает. Я называю подобные преступления отвлекающими, поскольку основной мотив и основная жертва, ради которой и затевался весь этот спектакль, здесь, в истории с семьей Шитовых, выглядят как второстепенные. К примеру, основная цель убийцы – Дмитрий, один из любовников Вероники, музыкант, играет на фаготе, судя по рассказу твоей подруги Лизы. Может, он кому-то задолжал или замешан в криминале, например, да хоть с наркотиками! И его убивают в ряду других любовников Вероники. Просто чтобы отвлечь следствие от основной жертвы…
– Я понимаю… Что ж, может, оно и так. Да только как все это узнать, вычислить?
– Не забивай себе голову, дорогая… Говорю же, занимайся своими делами, а я – своими. Не лезь в это дело. Если не послушаешься меня и вы с Лизой займетесь самодеятельностью, то можете, во-первых, помешать следствию, во-вторых, действительно, случайно нащупав верный след, стать мишенью преступника, и тогда от вас тоже избавятся… Оставь это дело нам, профессионалам, договорились?
– Договорились, – неуверенно проговорила Людмила. – Но…
– Никаких «но». Спокойной ночи!
19. Максим
Как же много всего произошло с тех пор, как я, переполненный любовными чувствами, сидел в ресторане «Пикколино» напротив Лены и поедал пасту с морским гребешком. Благословенное время, пусть и слегка омраченное моим вынужденным рассказом об Аркадии.
Вместо того чтобы говорить о своей любви к ней, о том, как у меня кружится голова, когда я заглядываю в ее декольте, позволяющее мне любоваться ее пышной грудью, или мысленно целовать ее красные губы, мы тратили время, говоря о других людях. Она рассказала мне о Лизе, о том, что та, оказавшись в сложном положении, вынуждена будет сдавать квартиру, я же – о своем несчастном брате. Я понимал, что она немного нервничает, что неспокойна так же, как и я, а потому темы рождались случайные, нейтральные. Зато я узнал, что она мечтает о своем цветочном магазине…
Потом был невероятно удачный, быстрый переезд в Лизину квартиру, и все, казалось бы, складывалось наилучшим образом, я был на расстоянии, можно сказать, вытянутой руки до моей ненаглядной Леночки. И тут произошла эта ужасная история, которая сделала меня в глазах двух женщин, а потом и в глазах следователя трусом!
Как могло случиться, что я сбежал с места преступления? Чего я испугался?! Что меня заподозрят в убийстве Вероники? Ну да, заподозрят, больше того, повесят на меня это убийство, поскольку (как позже выяснилось) она была убита буквально перед тем, как я появился в квартире. Об этом свидетельствовали камеры видеонаблюдения. И доказать, что я ее не убивал, да еще и при отсутствии улик, указывающих на настоящего убийцу, было бы просто невозможно. Тем более что Вероника была мне не чужой, она ведь бывшая жена моего брата, которую я целый год практически заваливал букетами цветов, а это предполагало какую-то романтическую историю…
Почему я не рассказал Лене всю правду, а выдумал историю с аварией и последующим за ней выкидышем? Предположил, что эта история будет выглядеть более логично и правдоподобно, чем истина. Как же часто мы прибегаем ко лжи, чтобы только не показаться глупцами? И как часто ложь действительно спасает нас, делая наши поступки в глазах других людей внешне более благородными, оправданными серьезными мотивами и логикой. В жизни-то все иначе, в ней много случайностей, некрасивых историй и поступков, продиктованных просто слабостью характера или заблуждением. И как жаль бывает, когда даже самый благородный порыв в результате каких-то не зависящих от нас обстоятельств выглядит нелепо, глупо.
Как удачно складывалась история с Лизиной квартирой, я с удовольствием заплатил ей кучу денег, чтобы только поближе подобраться к Елене. Быть может, я бы и дальше выглядел в глазах этих чудесных женщин эдаким добрым волшебником, если бы не мое позорное бегство с места преступления. Хорошо, что у меня хватило ума честно признаться им в том, что этот мой поступок был вызван естественным страхом оказаться в тюрьме за преступление, которого я не совершал. Надеюсь, что они меня поняли.
Как я и предполагал, меня очень скоро задержали, следователь Зосимов задавал вопросы, ответы на которые мне давались с трудом. Понятное дело, меня расспрашивали о Веронике, о ее браке с Аркадием, об этих цветах, которые всем уже оскомину набили. Я понимаю, каждый занимается своим делом. Вот и Валерий Зосимов тоже. Да только я и понятия не имею, кто мог желать Веронике, этому испорченному цветку, смерти! Да, она великая грешница, да, запуталась женщина в себе, в своих любовниках, но за это не убивают. Единственный человек, у которого был мотив, – это Аркадий. Но даже я, вполне адекватный, нормальный человек, должен был обладать определенным мужеством, чтобы собраться с духом, найти нужные слова и рассказать всю правду. Но это не моя тайна, а потому, пока Аркаша был жив, мне следовало молчать. Я просто не имел права рассказывать о том, какие отношения сложились между ним и Вероникой уже после их развода. Поэтому историю о бесплодии Вероники, наступившую вследствие аварии, устроенной Аркадием, которую придумал для Елены, я благополучно рассказал и следователю. Думаю, он ее проглотил. Однако его интересовали мои отношения с Вероникой. А какие у нас были отношения. Подозреваю, что мы в последнее время просто ненавидели друг друга…
Я должен, должен был все рассказать Елене. Но как, если меня держали в следственном изоляторе? А что, если Аркадий начнет говорить, что-то объяснять, это станет известным Лене, и она поймет, что я ее обманул?
…Едва мы оказались одни, в моем новом жилище, стены которого, я думаю, еще хранили отголоски хрустальных переливов арфы, как я бросился к Лене и сжал ее в своих объятиях.
– Господи, просто не верится, что меня отпустили… Я уж приготовился к самому худшему… Кого мне благодарить? Тебя, птичка?
Мне хотелось осыпать Лену ласковыми драгоценными именами, как брильянтами, хотелось держать ее в своих объятиях до тех пор, пока мы не пустим друг в друга корни, как два взрослых, готовых к цветению, растения. Я, обнимая ее, рассказывал своими нежными прикосновениями о своем глубоком одиночестве, о том, как искал такую восхитительную женщину, как она, и как я буду любить ее до самой смерти. Своими объятьями я словно клялся ей в любви и что готов сделать все, чтобы она была счастлива.
Я, мужчина, не приученный к громким фразам, пытался донести до моей возлюбленной взглядами, поцелуями, прикосновениями всю поэзию любви, весь романтический восторг от радости встречи и предчувствия счастья.
Внутри меня просыпалось чувство, неизведанное мною прежде, новое, сильное, какое-то даже стихийное, и все мои мысли и желания были направлены только на то, чтобы быть рядом с Еленой. Я всегда полагал, что такие сильные чувства могут испытывать друг к другу люди, хорошо знавшие друг друга. Мы с Леной хоть и виделись довольно часто, но объяснились в своем желании познакомиться поближе всего-то пару дней тому назад! Но я уже успел полюбить, и все вокруг меня заиграло новыми, свежими красками.
– Во-первых, – Лена перевела дух после долгого поцелуя и взглянула мне в глаза, – скажи спасибо, что тебе достался такой хороший следователь, как Зосимов.
Она была такая милая в своей нарочитой серьезности и кокетстве!
– Во-вторых, – она осторожно провела ладонью по моей груди, словно проверяя, не призрак ли я, – за тебя попросил один мой знакомый, можно сказать, родственник… Я так испугалась за тебя и за Лизу, что просто не могла не задействовать свои связи.
– Скажи, ты считаешь, что я трус, раз сбежал оттуда, от Вероники? Оставил ее?
– Мы уже об этом с тобой говорили. Нет, не считаю.
Робкий от природы, когда дело касалось женщин, я вдруг осмелел, взял Лену за руку и повел за собой по гулкой, полупустой квартире с голыми стенами в спальню, где незадолго до своего задержания успел постелить постель…
