Борис Акунин - Смерть на брудершафт
Он подбоченился одной ручищей, другую округлил и выставил вперед, запел тонким, довольно сильным голосом: «Выйду ль я на реченьку, погляжу на быструю. Унеси ты мое горе, быстра реченька с собой».
Картинка 07
Дослушав до конца, Алеша засмеялся:
— Да это не дискант, это настоящее сопрано. Иностранного слова Булошников не понял, но одобрительную интонацию уловил и плаксиво заныл:
— Возьмите меня, ваше благородие! Я горы альпийские на открытке видел — красотища! Страсть как повидать хочется!
— Извини, Вася. Видно, не судьба.
Лавр Константинович подошел к бедняге, потрепал по плечу, даже полуобнял, для чего пришлось подняться на носки.
Будто к мамкиной груди припал, подумал Алеша. Тут-то ему и пришла в голову идея.
— Погодите-ка, погодите… — медленно сказал он.
Швейцария. Сан-Плачидо
В Европе полным-полно старых отелей, про которые обычно говорят: «ах, это заведение знавало лучшие времена!» Каких-нибудь полгода назад то же мнение высказывали и по поводу «Гранд-отеля» в Сан-Плачидо.
Эта гостиница помпезной, тортообразной архитектуры пережила пик моды тому лет тридцать, когда здесь любила останавливаться немолодая, но все еще прекрасная вдова императора Луи-Наполеона. Потом вкусы изысканной публики переменились, и отель стал обителью тихого семейного отдыха миланских и венских буржуа средней руки. Но едва континент затянуло пороховым дымом, для гостиницы, как и для прочих швейцарских курортов, настал истинный ренессанс. Номера подорожали втрое, но их все равно не хватало. Из Парижа прибыли два первоклассных шеф-повара, не пожелавшие попадать под призыв. На сцене выступали мировые знаменитости, развлекая взыскательных постояльцев. Среди последних было особенно много американских миллионеров, очень недовольных тем, что Старый Свет ни с того ни с сего сошел с ума и лишил приличных людей возможности отдыхать на Лазурном берегу, в Биаррице или Баден-Бадене.
Чудесным ноябрьским утром, в самый разгар бархатного сезона, на подъездную аллею «Гранд-отеля», шурша гравием, въехал длинный «делонэ-бельвилль» и остановился у парадного входа, прямо напротив огромной афиши, где был изображен усатый красавец в казачьей черкеске. Объявление на трех языках (итальянском, французском и немецком) извещало:
Лакей с поклоном открыл вторую справа, так называемую «парадную», дверцу автомобиля, и оттуда вышел красивый молодой человек в роскошном пальто — легкого сукна, но с пышным собольим воротником. Конец алого кашне с обдуманной небрежностью был перекинут через плечо, белоснежные гамаши посверкивали перламутровыми пуговками. Очень эффектно смотрелась рука на черной шелковой перевязи. Пальцы в лайковой перчатке беспрестанно мяли каучуковый мячик.
На веранде, где полдничала публика, моментально стало известно, что это и есть петербургская знаменитость. Дамам певец ужасно понравился, к тому же от стола к столу жужжащим шмелем пролетел невесть откуда взявшийся слух, что он царского рода, ибо в России Романофф — фамилия очень редкая и простой человек носить такую не может.
Картинка 08
Если дамы главным образом засматривались на августейшую звезду санкт-петербургской оперы, то благосклонное внимание кельнерш и горничных привлек интересный брюнет, соскочивший с подножки третьего, «свитского» ряда сидений. Девушки из прислуги сочли, что он одет еще шикарней солиста, а кроме того брюнет успел в одну минуту перемигнуться по меньшей мере с шестью из них.
Вокруг суетился, распоряжаясь разгрузкой чемоданов, хромоногий господин с тараканьими усами. Наблюдатели сначала предположили, что это импресарио, но судя по куцему пиджаку и обтрепанным брючкам, то была какая-то мелкая сошка.
На угрюмого субъекта в наглухо застегнутом макинтоше особенного внимания не обратили. Зато сугубый интерес мужской половины вызвала монументальная дама в шляпе с огромными страусовыми перьями. Тяжело ступив внушительной ногой на землю, она обвела взглядом озеро, горы и воскликнула тонким голоском:
— Gospodi, krasota-to kakaya!
Старший портье тараторил по-французски с итальянским акцентом:
— У мсье солиста номер-люкс с балконом в бельэтаже. У госпожи певицы номер на шестом, с ванной.
Остальным господам отведены три комнаты в чердачном этаже.
— Акакий Акакиевич, осторожнее, это очень хрупкая шляпка! — сердито крикнула госпожа Василиса хромому, который вынимал из багажника круглую коробку. — Дайте сюда, болван! — И, перейдя на шепот, спросила. — Ваше благородие, можно хоть у себя в комнате по-человечески ходить?
— Я тебе похожу, — тоже шепотом ответил Козловский. — Только в пеньюаре! Терпи, Василий, сам вызвался.
Потом подошел к каждому и тихо приказал:
— Час на обустройство. Потом все ко мне, на инструктаж.
На озере
По гладкой, как каминная доска, поверхности Луганского озера скользила прогулочная лодка, в которой с комфортом расположилась праздная компания. На носу в романтическом одиночестве, сидел Алексей Романов. «Концертмейстер Акакий Акакиевич» скромно примостился на дне. Гребли Никашидзе и Лютиков, а на корме, одной рукой держа руль, другой кружевной зонтик, сидел Булошников и распевал народную песню «Мы на лодочке катались золотистой, золотой».
Картинка 09
— Вот она, — кивнул штабс-ротмистр в сторону берега. — Только не все разом головы поворачивайте.
На скале, прямо над обрывом, нависла прелестная вилла в псевдоготическом стиле. С обеих сторон от нее росли деревья, дальше виднелся срез высокой стены, обрывавшейся на самой кромке.
— Нет, отсюда тоже не подберешься. Черт! Козловский сердито швырнул за борт окурок папиросы.
Итоги рекогносцировки выглядели неутешительно, полностью подтверждая агентурные данные.
Вилла Зоммера представляла собой настоящую цитадель.
Со стороны озера ее надежно прикрывал обрыв. С суши вилла была окружена двухсаженной стеной. В саду постоянно дежурили двое часовых — очень бдительных. Еще четверо охранников в самом доме. И это не считая шестерки телохранителей, повсюду сопровождавших президента «Шпионской биржи».
— «Ты правишь в открытое море, где с бурей не справиться нам! В такую лихую погоду нельзя доверяться волнам!» — развивал водную тематику Булош-ников следующей песней.
— Побереги голос, дура! Вечером выступление, — раздраженно прикрикнул на сотрудника князь.
Лодка сбавила ход под самой кручей. Алеша задрал голову, присвистнул. Эркер виллы торчал высоко вверху, похожий на бастион неприступной крепости.
— Да, с воды не подступишься. Что будем делать, Лавр Константинович?
— Искать решение. Это уж моя забота. — Штабс-ротмистр нервно дернул усом. — Ваше дело, Романов, обеспечивать качественное прикрытие. Чтоб на концерте овации были, ясно?
И овации были!
После первого выступления (на языке артистов — аппетизанта, то есть номера, призванного разжечь у публики аппетит) «Алекса Романофф» не отпускали целых пять минут. А ведь когда распорядитель концерта, объявлял нового певца, в ответ раздались вялые, почти сразу оборвавшиеся хлопки…
Конферансье синьор Лоди провозгласил:
— Первое выступление наших гостей из снежной России! Синьор Романофф, из настоящих петербургских казаков. Попросим!
Пока еще немногочисленная публика (время было раннее) жиденько поаплодировала. К роялю сел принаряженный Козловский. Вышел Алеша в папахе и белой черкеске с серебряными газырями. Спел для разогрева «Ночь тиха, под луной тихо плещет волна» — и сразу, без перерыва, выдал «Una furtiva lacrima» Доницетти, свою коронную арию.
Тут-то слушатели и взорвались криками «браво!» «анкора!», аплодисментами. На этот аппетитный шум в ресторан потянулись новые клиенты, но солист с поклоном удалился, а конферансье объявил, что выступление русских артистов начнется через час, когда почтеннейшая публика закончит трапезу и перейдет к напиткам.
Сойдя со сцены, штабс-ротмистр обнял и расцеловал певца, что было, конечно, лестно, но физически не очень приятно, ибо князь от волнения сильно вспотел.
— Вы бы, Лавр Константинович, лучше за нотами повнимательней следили. Привираете.
— Ерунда! Буду играть потише, а вы громче пойте.
В первый вечер отдуваться за всю труппу предстояло лишь певцам. У Лютикова и Никашидзе было особое задание.
Баритон и аккомпаниатор остались за кулисами, наблюдая через щель в занавесе, как наполняется зал. К восьми часам не осталось почти ни одного пустого столика, а те, куда никто не сел, были зарезервированы.
— Наши друзья-австрияки пожаловали, — хищно прошептал Козловский, показывая на двух мужчин с военной выправкой. Они сели к одному из заказанных столов и одинаковым, заученным движением обвели глазами зал. — Усатый — майор Фекеш. Рыжий — его помощник, обер-лейтенант Воячек.
