Борис Акунин - Смерть на брудершафт
Князь немного нервничал за своих выдвиженцев.
— … В смысле репертуара его превосходительство, конечно, прав, — говорил он. — Есть некоторые сомнения. Сам я буду при вас аккомпаниатором. В детстве меня много мучили игрой на фортепьяно. Матушка мечтала, что я пойду в консерваторию. Слава Богу, папаша отдал в корпус… Но как играть, помню. Меня в полку на праздниках всегда за пианино сажали. Могу и «Польку-бабочку», и «Кирасиры-молодцы». В сущности, если есть ноты, сыграю что угодно. — Лавр Константинович вдруг засмеялся. — Хорошая мы с вами будем парочка. Певец сухорукий, концертмейстер колченогий. Зато остальные участники труппы молодец к молодцу, сами увидите. Кого запустить первым?
— Кого угодно.
— Лютиков! — гаркнул Козловский, повернувшись к двери. И пояснил. — Это будет наш иллюзионист. Ну, или просто фокусник. Очень нужный для дела человек. Вы уж, Алексей Парисович, будьте к нему поснисходительней.
В кабинет развалистой походкой вошел сутулый человек с неподвижным лицом, черты которого наверняка заинтересовали бы сторонника криминально-физиогномической теории Ламброзо.
Вместо приветствия подозрительный тип дернул углом ртом в сторону штабс-ротмистра, а в Алешу всверлился жестким, как фреза, взглядом.
— Давай, — приказал князь, — показывай. Только о приветливой улыбке не забывай. Я тебе объяснял!
Губы Лютикова скривились в презрительной ухмылочке. Он извлек из кармана колоду карт и с невероятной ловкостью погонял ее разноцветной радугой из ладони в ладонь. Выудил первую попавшуюся — это оказался туз треф. Скривился, порвал на мелкие кусочки. Снова перетасовал, снова вынул — туз треф. Порвал. И так третий раз, четвертый.
— Покажите колоду, — сказал Алеша.
— Пажа-алста.
Все тридцать шесть карт были на месте. Трефовый туз тоже.
Картинка 05
Лютиков перемешал колоду, не глядя выудил из нее злосчастного туза, предал лютой казни.
— Покажите теперь!
Ага, карт осталось тридцать пять!
— Туза нет, — констатировал Романов.
— Как это нет? Вон он он.
Иллюзионист извлек целого и невредимого повелителя треф из Алешиного нагрудного кармана.
— Ну как? — спросил гордый за своего кандидата Козловский. — Правда молодец? Над улыбкой только надо еще поработать.
— Вашбродь, корму подымите, — попросил фокусник. — Со стула.
И вынул из-под штабс-ротмистра еще одного трефового туза. Потом из-под правого погона. Из-под левого. Из княжьего уха. Из-за воротника.
Сказал с растяжечкой:
— Самая поганая карта. Никакой от нее жисти нет.
— Как вы это делаете? — заинтересовался Алеша. Ответом ему была лишь снисходительная усмешечка.
— Филя — легендарный «медвежатник», — объяснил штабс-ротмистр, любовно глядя на Лютикова. — Любые сейфы, как орехи, щелкает. Как началась война, проникся патриотизмом, с уголовным прошлым покончил. Ты ведь в завязке, Лютиков?
— До победы над немцем — железно, — пообещал патриот.
С тяжелым вздохом Алеша развел руками:
— Ну, если нужен для дела, пускай будет. Пойдет как артист оригинального жанра.
— Молодец, Лютиков! — Козловский просиял. — Зови сюда Гулыгу. Это, Алексей Парисович, «волкодав», мастер по захвату. Отобран в отряд, потому что здорово сочиняет комические куплеты. Имеет у сослуживцев большущий успех.
На смену уголовнику явился мелкий мужчинка с несоразмерно большими руками, в которых он держал кокетливую гармонику.
— Здравия желаю! Прикажете исполнять?
— Валяй! С душой, как умеешь! Физиономия Гулыги вся пошла мелкими лучиками, один глаз хитро подмигнул.
— Й-эх!
У моей молодки
На бахче арбузы.
Чуть пониже подбородку,
Чуть повыше пуза!
Певец изобразил при помощи своего музыкального инструмента огромный бюст, и князь зашелся смехом. Отбивая каблуками подобие чечетки, Гулыга исполнил второй куплет, еще заковыристей предыдущего:
У моей голубки
Аж четыре губки.
Две для поцелуя,
Две для пользы …обчества!
Князь от хохота согнулся пополам, обессилено замахал рукой. Зато Алеша сидел мрачнее тучи и после первой же строки третьего куплета («У моей Аниськи…») прервал выступление:
— Спасибо, господин Гулыга. Можете идти. — А когда за кандидатом закрылась дверь, отрезал. — Нет, Лавр Константинович, для Швейцарии это не годится.
— Да? — Козловский был обескуражен. — А нашим всем нравится… По захвату у меня, впрочем, еще один кандидат есть. Эй! — крикнул он. — Давайте сюда Никашидзе!
Минуту спустя из коридора, грациозно покачивая бедрами, вошел умопомрачительный франт: сверкающий пробор, усишки в ниточку, атласная жилетка, на пальце — огромный сверкающий камень, отчасти похожий на бриллиант.
— …Джиуджицу знает, всеми видами оружия владеет. Особенно по холодному мастак, — дошептывал штабс-ротмистр.
— А что может для концертной программы? — строго спросил вошедший в роль экзаменатора Алеша.
— Покажи что умеешь, Никашидзе.
Брюнет сахарно улыбнулся, зачем-то расстегнул модный широкий пиджак.
— Ничего, если попорчу-с? — кивнул он на черную, школьного вида доску, где была прикноплена большая фотокарточка какого-то бородатого господина, а внизу мелом написано: «Капитан Отто Зингер, он же Лейбович, он же Лошадников».
Взмахом руки князь показал: можно.
Быстрым движением агент откинул полу пиджака. Блеснули какие-то металлические полоски — Романов даже не успел их разглядеть. Несколькими бросками, до того стремительными, что у Алеши замелькало в глазах, Никашидзе кинул один за другим четыре ножа, которые вонзились в снимок по периметру лица, оставив его нетронутым.
Подержав многозначительную паузу, Алеша обронил:
— Ну, предположим. Хорошо бы еще какую-нибудь барышню беззащитной внешности — в качестве мишени. Тоненькую блондинку с кудряшками. Чтоб публика охала.
Штабс-ротмистр виновато развел руками:
— У нас барышень нет, и уж особенно — беззащитной внешности. Может, на месте наймем какую-нибудь. Ты как думаешь, Георгий?
— Зачем наймем? Добровольно пойдет-с. Не извольте беспокоиться, ваше благородие.
Картинка 06
Кавказец пригладил завиток на виске, самодовольно улыбнулся.
— Что ты ходок знаменитый, мне известно, но как ты с иностранкой объяснишься?
— Обижаете, ваше благородие. Мне хоть эфиопку — всё одно-с. У Георгия Никашидзе осечек не бывает.
— Ладно, принят. Зови Булошникова. Это, Алексей Парисович, на амплуа силача. Наш Илья Муромец. Что-нибудь взломать, поднять, вышибить. Не человек — паровоз. Десять пудов на плечах выносит. Картотека, надо полагать, тяжеленька.
Очень большой человек, задевший дверной косяк сразу обоими плечами, сказал неожиданно тонким, бабьим голосишком:
— Здравия желаю.
Лицо у него было круглое, пухлое, с розовой, как у младенца, кожей. Фигура, как у куклы-матрешки. Кисть руки — безволосая, толстая и короткопалая — напоминала раздутое молоком вымя.
— Не годится, — сразу отрезал Романов. — Для гарнира к основному номеру довольно метания ножей и карточных фокусов. Силач — явный перебор. Это же не цирк, а отель высокого класса. И, воля ваша, Лавр Константинович, но без артисток как-то странно. Подозрительно.
— Откуда я, милый вы мой, возьму женщин? В штате разведки их нет, в контрразведке тем более. Уйди! — опечаленно махнул князь толстяку. — Не проходишь.
— Ваше благородие, Лавр Константинович! — фальцетом взмолился Булошников. — Всю жизнь мечтал за границу попасть. Возьмите, ну ради Христа, а?
— Да как я тебя возьму, болван, если ты ничего художественного представлять не умеешь?
Илья Муромец закручинился, повесил голову.
— Эх, раньше я русские песни пел, под балалайку. Даже на свадьбы приглашали…
Сочувственно вздохнув, князь шепотом объяснил:
— Это он весной в ледяной воде сидел, за шведом одним слежку вел. Получил медаль за геройство, но застудил себе напрочь всё, что только можно.
— Грех вам, — продолжал жаловаться инвалид. — Живу, как Иов многострадальный. Борода расти перестала. Жена ушла. Всем ради отечества пожертвовал… — Вдруг в маленьких, но по-младенчески ясных глазках Булошникова блеснула надежда. — А хотите, дишкантом спою? Давеча попробовал — вроде получается.
Он подбоченился одной ручищей, другую округлил и выставил вперед, запел тонким, довольно сильным голосом: «Выйду ль я на реченьку, погляжу на быструю. Унеси ты мое горе, быстра реченька с собой».
Картинка 07
Дослушав до конца, Алеша засмеялся:
— Да это не дискант, это настоящее сопрано. Иностранного слова Булошников не понял, но одобрительную интонацию уловил и плаксиво заныл:
