Светлана Борминская - Клубника в горьком шоколаде
— А это кто ещё?.. — пробормотала бабка Гуряева, приставив руку козырьком к глазам. — Стой! Ну-ка, стой-ка!.. — скатываясь с крыши вместе с кружевным зонтом снохи, басом завопила неугомонная бабка.
КРЕСТБезработный москвич Евстифей Койотов в то злополучное утро промышлял сбором бутылок около злачных мест и наткнулся на мешок, обычный чёрный полиэтиленовый куль для мусора. Похоже, кто-то чистил один из подвалов или в гневе свалил в мусор обрыдшие насмерть вещи, решил Койотов, сунув нос в куль. Жадно разглядывая добычу, Койотов упустил из виду главного нечаянного свидетеля своей находки, поэтому и был застигнут врасплох. Бабка Матрёна, скатившись с крыши, погналась за безработным москвичом, в три прыжка настигла его, отняла мешок и притащила его к себе дом, вывалив добычу прямо на некрашеный пол терраски.
— Что за дела?.. Это чьё? — причитала бабка, перебирая не бог весть какие находки — в мешке лежали какие-то линялые тряпки, поношенная непарная обувь, кой-какая приличная одежда и две шкатулки… В одной из них Матрена Ильинична обнаружила жёлтую плоскую кость в форме буквы Т. То, что это кость, Матрена не сомневалась — в костях ее научила разбираться жизнь.
— Кость какая-то, чо ль?.. — бабка повертела кость в руках и кинула обратно в шкатулку. Потом примерила пару кофт из мешка и, не снимая их, вытряхнула остатки добычи на пол. Остатки в виде перчаток, трости и ветхой тряпицы не впечатлили Матрёну Ильиничну, и она загребла их обратно в мешок, но на полу осталось ещё кое-что.
— Паспорт, чо ль?..
В руках у бабки оказался заграничный паспорт на имя Калюновски Лили Юльевны. Похоже, кто-то решил крупно насолить бывшей тёще Хазарова, подумала Матрена Ильинична и, пыхтя, спрятала мешок с рухлядью под кровать.
Дом Хазаровых со стеклянной крышей и разноцветными фонариками по периметру находился впритык с забором бабки. Старший сын Матрёны Ильиничны был в самых что ни на есть дружных отношениях с Хазаровым, сама же бабка телемагната на дух не переносила.
— Мама, Ким — уникально воспитанный человек! — не соглашался с Матреной Ильиничной сын.
— Ага-ага, — не верила бабка. — А чего тогда Евка померла?..
Ева Калюновски, первая жена телевизионного магната, действительно полтора года назад скоропостижно скончалась от неизлечимой хвори. Ей не исполнилось и тридцати лет к тому дню.
БАБУСИ БОЛЬШЕ НЕТВ ту ночь над Москвой пронесся ураган с дождём и шквальным ветром. Много чего случилось за ту ночь — больше десятка аварий с летальными исходами, три затопленные станции метро, поваленные деревья и сотни покорёженных машин в разных концах города.
Вдобавок, наутро выяснилось, что стеклянная крыша особняка телемагната на улице Пичугина частично обрушилась и погребла под собой бывшую тёщу Кима Магомедовича Хазарова — Лилю Юльевну Хюбшман-Калюновски.
Следователь межрайонной прокуратуры Лев Рогаткин, в числе прочих прокурорских чинов наблюдал, как осторожно извлекли обезображенное тело пожилой женщины из большой, в виде тюльпана, расколотой джакузи и на носилках отнесли в машину «скорой помощи». Врач «скорой» даже не прикоснулся к покойной, ограничившись лишь визуальным осмотром, — то, что Лиля Юльевна мертва, было видно и так.
— Живой человеческий организм выглядит несколько иначе, — пробурчал эксперт-криминалист, снимая перчатки после осмотра тела.
— В особняке, кроме Лили должны находиться прислуга, три внучки покойной, их няня и охранник, — судачили соседи по микрорайону, но после тщательного поиска оных под обломками не обнаружили.
Дом Хазарова являл собой огромное многоярусное помещение с двухэтажным подвалом и гаражом. Все, что удалось найти живого к обеду следующего дня — это клетку с двумя попугаями, охрипшими от крика и жажды.
Криминалисты составили подробное описание разрушений, рапорт приобщили к делу, а расколотую джакузи в тот же день строители вытащили на улицу, и она сиротливо стояла у дома, накрытая двумя кусками гипсокартона.
В квартире Лили Хюбшман-Калюновски на улице Тенистой в тот же вечер провели тщательный осмотр, но и там было пусто — дети, няня и охранник, как сквозь землю провалились.
Наутро подруги поперхнулись кофе, увидев в новостях репортаж об урагане в Москве. В конце репортажа на развалинах собственного дома показали Кима Хазарова, — в руках у него была клетка с попугаями.
— Я вернулся на руины, к несчастью — на свои! — буркнул Хазаров, и камера медленно сползла с его лица на куски арматуры.
Снова показали развалины дома, в центре их сидела собака из отряда спасателей — в жилете с кармашками и специальной каске для особо даровитых собак. Потом на экране ещё раз мелькнули оранжевые джинсы и черный пиджак Хазарова, стоявшего у огромной разбитой джакузи в виде раскрывшегося тюльпана.
— Как вовремя не стало его тёщи, — вздохнула, подперев щёку, Байкалова.
— То есть? — не поняла Ирина, глядя в телевизор.
— Тёща была тягостным напоминанием о его покойной жене Еве, — допивая кофе, проворчала писательница. — Уж я-то знаю…
— А что вы ещё знаете в таком случае? — Ирина с тревогой ждала продолжения.
— Мне кажется, ураган был лишь удачным предлогом, — Байкалова отставила пустую чашку и выключила телевизор. — Смерть тёщи Хазарова, найденной в этой уродской ванне, похожа на безумную инсценировку какого-то сумасшедшего Шляпника, разве не так?..
Ирина благоразумно промолчала, подумав, что предполагать можно что угодно… Шторы ручной вязки на окнах едва-едва шевелись от сквозняка, и пахли старой рисовой пудрой, от которой чрезвычайно хорошо чихалось. Ирина чихнула, разглядывая портрет хозяев мансарды на улице Муфтар, в которой они остановились, — лопоухого мужчину в очках и женщину с грациозным носом и глазами навыкате.
— Мои друзья, историки по образованию, — Байкалова подошла к зеркалу и примерила большую соломенную шляпу. — Международный салон изящных искусств, вроде бы, ждёт нас, Ир? — подмигнула она. — Пошли.
И весь день они гуляли по Елисейским полям, а вечером вернулись в Латинский квартал и ели блины на улице, запивая их бордо, а потом, пьяные и счастливые, поднялись в мансарду. И только принимая душ, Ирина снова вспомнила про ураган в Москве…
«ЖИЛИ КОЗЛИК И КОЗА…»— Спи, мой зайчик, спи, мой чиж,—
Мать уехала в Париж.
Чей ты? Мой или его?
Спи, мой мальчик, ничего!
Не смотри в мои глаза…
Жили козлик и коза…
Кот козу увез в Париж…
Спи, мой котик, спи, мой чиж!
Через… год… вернется… мать…
Сына нового рожать…
Ирина проснулась от звона в ушах и увидела Байкалову, пьющую кофе в соседней комнате и громко декламирующую стихи Саши Чёрного. Вдобавок, с улицы доносился чей-то неприлично-дразнящий смех, а ноги после вчерашней прогулки объявили забастовку и притворились мёртвыми.
— Неужели у всех французов такие бесстыдные голоса?! — дождавшись секунды тишины, возмущённо спросила Ирина.
Байкалова, повязав на шляпу залихватский бант из шнурка, повернулась к зеркалу и пробормотала:
— А у них не только голоса бесстыдные! — и когда через полчаса они вышли из душного подъезда, сияло такое яркое солнце, что обе зажмурились и схватились за руки.
— Земля — большой космический корабль, и все мы куда-то летим… Только вместо километров — секунды! — писательница хмуро взглянула на сломанные часы на соседнем доме. — По-моему, прошло слишком много секунд какой-то блёклой жизни не там, где надо?..
— Зато сейчас мы в отсеке «Париж»?! — догадалась Ирина.
— Да, мы попали в ресторанный отсек «Париж», — Байкалова, прищурясь, кивнула на открытую дверь ресторана через дорогу. — Выпьем?
— С утра?!
— А что такого, все французы подшофе прямо с утра… Ой, подожди, кажется, название ресторана переводится как «Старый маньяк»! — придерживая шляпу, попятилась писательница. — Может, не пойдём туда?..
Уличный музыкант у столба, притопнул ногой и громче задул в свирель, уныло висящие усы на его лице мгновенно дёрнулись и приподнялись кверху, как ноги у танцовщицы канкана!.. Оценив шутку несколькими монетками евро, подруги остановились у двери ресторана.
— Написано, что для незамужних дам скидка, — Ирина прочла приписку мелом в меню. — Может быть, в соседнем, вообще бесплатно?..
Они засмеялись и вошли.
— Ира, хочешь, я познакомлю тебя с человеком высокого искусства? — раскрасневшись от вина предложила писательница.
— Может, не надо? — вытащив соломинку из бокала, задумчиво обронила Ирина. На душе, при воспоминании о Москве, скребли кошки.
— Отвлечешься.
— От чего отвлекусь? От Парижа?!
— Тогда развлечешься, Ир! Улыбнись, а то у тебя лицо разведёнки, — Байкалова, вздохнув, подозвала официанта. — Ни завтра, ни послезавтра я не смогу уделить тебе даже минутки. Переговоры насчет фильма — дело долгое.
