Роберт Синклер - Идеальное убийство
Шум в голове немного унялся. Конвей заговорил, но не решился подняться со стула.
— Не пытайся на меня давить и не стращай меня, — Конвей подивился твердости своего голоса. — Я уже четыре года прекрасно себя чувствую. Я совершенно здоров. Ты сама знаешь, что такие угрозы на меня не подействуют. Не так-то просто меня запугать.
— Правда? — Хелен подалась к нему так близко, что ее грозящий палец расплылся перед глазами. — Посмотри на себя. Ты вспотел как лошадь, голос дрожит, колени ослабли и ты боишься подняться на ноги. — Она откинулась на спинку стула, достала сигарету, закурила и снова взглянула на него. — Как ты думаешь, почему я уже два месяца закатываю сцены? Потому что хотела выяснить, насколько ты уверен в себе. И выяснила. Что бы я ни говорила и ни делала, ты сохранял спокойствие. Все время стремился избежать скандала. Потому что боялся. Ты терпел от меня такое, чего не снес бы ни один мужчина в мире. Ни один нормальный мужчина.
Конвей все же кое-как поднялся и поплелся к двери.
— Выпусти меня, — прошептал он. — Меня сейчас вырвет.
Хелен подошла к двери и открыла ее.
— Да, вот еще что, — добавила она. — Ты тут говорил о счете в банке. Я-то знаю, сколько там, а вот ты не знаешь. Один доллар. Все остальное я сняла, так что не вздумай смотаться. Далеко не убежишь. Итак, завтра в полдень.
2
Конвей не знал, сможет ли вести машину, но все же кое-как запустил мотор и выехал на улицу. Он остановился у первого же бара и сел за самый дальний столик. Только после второго стакана его перестало трясти, и Конвей начал мало-мальски соображать. И чем четче делались его мысли, тем мрачнее и страшнее становились виды на будущее.
Конвей прошел всю войну, за исключением двух ее последних дней. Под конец что-то в нем сломалось. Друзья говорили, что это контузия, врачи — что нервный срыв. Его увезли в Штаты и на полгода упрятали в госпиталь, а потом комиссовали. Врач сказал: «Вы здоровы. И будете здоровы, если не станете нервничать и расстраиваться. Не выходите из себя, не впадайте в ярость. Это для вас главное».
Потом, в Нью-Йорке, шестеро однополчан встретились и отпраздновали возвращение домой.
Конвей рассказал о контузии и Хелен, но она заявила, что это пустяк, и они поженились. Конвей мало-помалу начал забывать, что вообще лежал в госпитале. Но два месяца назад, когда начались ссоры с женой, вновь навалились прежние страхи, и он утратил уверенность в себе.
Он попытался взглянуть на дело с другой точки зрения. Что бы ни случилось, он не станет писать эти письма друзьям. Но тогда жить под одной крышей с Хелен станет невозможно, она непременно исполнит свою угрозу. Куда же ему податься? После выписки из госпиталя Конвей нигде не работал. И, кроме того, как повлияет побег от жены на его душевное здоровье? Его будут искать, а потом, чего доброго, упрячут в лечебницу. Машина записана на обоих супругов, и он не может продать ее без согласия Хелен.
Что бы он ни предпринял, Хелен сама составит эти письма и хапнет денежки. Любая попытка предупредить друзей будет воспринята лишь как подтверждение слезливых просьб жены. Он уже представлял себе, что это будут за письма. «Артуру неможется… Не желает в этом признаваться… но вы же знаете… эта ужасная война… совсем не может работать… ему бы подлечиться… частный санаторий… психиатры… такая дороговизна, а денег нет…». И так далее. Ничего сложного. Банально. Они клюнут.
Конвей извлек из кармана всю свою наличность — семь долларов и тридцать центов. Заплатив за выпивку, он покинул бар и сел за руль.
В Калифорнии ему никто не поможет. Здесь жили только друзья Хелен, которых Конвей почти не знал и недолюбливал. Дабы хоть чем-то заняться, он решил съездить на бульвар Санта-Моника, к кинотеатру, избранному им в качестве места преступления в рассказе. Там показывали «Песнь Манхэттена». Он вспомнил, что Хелен, вроде бы, хотела посмотреть этот фильм, но тогда в больших кинотеатрах были очереди, и она не стала стоять.
И вдруг его осенило. Да так неожиданно, что он едва не попал в аварию. Конвей прижался к бордюру и остановился. Если придуманное им убийство и впрямь идеально, значит, он спасен. Выход есть. Жена в рассказе — это Хелен, а убийца — он сам. Интересно, давно ли эта мысль сидела в его подсознании? И, главное, хватит ли у него духу превратить рассказ в быль? Но попытаться надо: ничего другого не остается. Впрочем, это было бы даже не злонамеренное убийство, а самозащита.
Угрызений совести он не испытывал. Устранить Хелен просто необходимо. Оправданное убийство, как на войне. Хелен — воплощение зла, как враги на фронте. Всерьез его беспокоило только одно — сумеет ли он сделать все так же, как сделал убийца в придуманном им сюжете.
За последние дни он столько раз перечитывал свой рассказ, что вызубрил его наизусть. Теперь он вспоминал места, расстояния, график. Одно дело — излагать сюжет на бумаге, другое — воплотить его в жизнь. Необходимо было проверить все еще раз.
Но прежде он взял газету и просмотрел рубрику «досуг». «Песнь Манхэттена» шла в пяти второразрядных кинотеатрах. Самым подходящим был «Калвер-Сити»: там едва ли можно встретить знакомых. Позвонив, Конвей выяснил, что сеанс начинается через полтора часа. Затем он «проиграл» весь ход событий, которые ему предстояло превратить из вымышленных в действительные. На счету была каждая секунда, и Конвей то и дело смотрел на часы со светящимися стрелками. Эти часы Хелен подарила ему на первую годовщину свадьбы. Конвей усмехнулся. По иронии судьбы, подарок Хелен сослужит службу в подготовке ее убийства. «Проверка» прошла гладко, Конвей подготовился к любой неожиданности. По пути к «Калвер-Сити» он нашел тихую улочку, посмотрел на спидометр и проехал ровно одну пятую часть мили, потом вылез из машины и, взглянув на часы, зашагал обратно к углу. Он старался идти как можно быстрее, но при этом не привлекать внимания встречных.
Оказалось, что Конвей приписал своему вымышленному убийце одно собственное свойство — умение быстро ходить пешком. Конвей и впрямь перебирал ногами проворнее, чем любой из его знакомых, а при желании мог пешим ходом нагнать даже бегуна трусцой. Он еще раз уверился в своей способности осуществить замысел.
Очутившись в кинотеатре, он подумал, что не сможет высидеть до конца сеанса, но все-таки пересилил себя и спустя два часа покинул зал вполне удовлетворенным. Концовка фильма была такая, что лучше не придумаешь. Да еще в главных ролях снимались Томми Миллер и Мери Харт. Хелен обожала Миллера, а Харт терпеть не могла. Последние шесть минут картины (Конвей засек время с точностью до секунды) занимал музыкальный номер, который почти целиком исполняла Мери Харт. Миллер вступал лишь за несколько секунд до конца. Конвей мог со всеми на то основаниями предполагать, что ему удастся уговорить Хелен уйти во время этого эпизода.
Когда он вернулся домой, было темно. Конвей прошел прямо в свой кабинет и заперся на ключ, хотя жены не было. Он хотел уничтожить важную улику. Достав из ящика стола незаконченную рукопись, Конвей с сожалением посмотрел на нее. Он так надеялся на этот рассказ. Конечно, не хочется его терять. Но иначе задуманного не осуществить. Конвей был совершенно уверен, что сможет сделать все правильно и без ошибок и избавиться от Хелен. Оставались лишь две сложности: письма, которые он должен был составить утром (он уже придумал, как все устроить), и Хелен, которую надо было уговорить на поход в кино.
Конвей старательно порвал рукопись и сжег ее в большой металлической пепельнице. Ложась в постель, он был уверен, что не сможет заснуть, но давешнее волнение сменилось спокойной уверенностью в скором освобождении, и он быстро погрузился в сон.
Хелен спустилась к завтраку, когда Артур уже выходил из-за стола. Их взгляды встретились, и она шепнула:
— В полдень.
Вернувшись в кабинет, Конвей сразу же сел за машинку. Нельзя было терять ни минуты. Первым делом он написал Аллену. Это было обычное письмо, какие он иногда отправлял своим друзьям. Примерно такие же письма он составил и другим приятелям. Конвей торопился, понимая, что Хелен не станет соблюдать табу на вход в кабинет. Надписав конверты, он сунул в них листы и, не запечатывая, спрятал в карман вместе с марками. Затем приступил к составлению других писем — тех, которых требовала от него Хелен. Он знал, что жена непременно пожелает их прочесть, и, хотя Артур понимал, что этих писем никто, кроме Хелен, не увидит, он заливался краской при мысли об их содержании.
Он печатал последнее, пятое письмо, когда Хелен без стука вошла в кабинет и взяла со стола четыре готовых.
— Что-то ты долго.
— Это же не простые письма. Пришлось несколько раз начинать сызнова.
— Вполне в твоем духе, — буркнула Хелен. Она прочла четыре письма, а потом и пятое, уже законченное. — По-моему, неплохо. Должно сработать. Где конверты?
