Валерий Поволяев - Охота на охотников
- "Подмосковные вечера", - вспомнил Каукалов, - это его?
- Его. И кое-что еще, кроме "Подмосковных". Был Соловьев-Седой, значит, не дурак по части выпивки с закуской. Так его народ называл "Соловьев с едой. И выпивкой".
- Неплохо, - похмыкал в кулак Каукалов. - С чего начнем: с твоей хвалебной водки или с моей обычной?
- Давай с обычной. А "Кеглевичем" закусим.
Выпили. Водку зажевали колбасой. Выпили по второй стопке, также заели её колбасой, аккуратно отслаивая тоненькие наперчено-красные кружочки колбаса была нарезана на машинке, а потом упакована в плотный пластик, под прессом она слиплась, сдавилась, хотя и выглядела очень аппетитно.
- Когда я уезжал в армию, в Москве этого ещё не было, - сказал Каукалов, приподняв вилкой пару колбасных кружков.
- В Москве тогда много чего не было. - Илья весело ухмыльнулся, повел носом по воздуху: - Ух, как рыбкой божественно запахло! - Он восхищенно почмокал губами. - Не было столько банков, как сейчас, не было автоматной стрельбы среди белого дня, не было забегаловок Макдоналдс... Много чего, Жека, не было, да появилось...
- Слушай, Илюшк, ты все знаешь на этом свете. Куда сейчас можно устроиться на работу? - неожиданно спросил Каукалов.
Оживленное лицо Аронова медленно угасло, он поставил на стол стопку, потом приподнял её и благодарно поцеловал в донышко - словно бы сказал "Спасибо", - задумчиво помотал перед собою ладонью. Что-то ни с того ни с сего Аронов стал делать слишком много движений. Каукалов внимательно смотрел на него.
- Даже не знаю, что тебе сказать, - пробормотал Аронов неуверенно.
- Что думаешь - то и скажи.
- Идти, например, работать на завод - бесполезно: там по полгода не выдают зарплату, да и зарплата такая, что не только на хлеб - на таблетки от головной боли не хватит. В палатку идти - обидно, ты палатку давно перерос, в челноки податься - это немного лучше, но все равно - промысел ломовой, только здоровье гробить...
Каукалов продолжал внимательно смотреть на своего гостя, ему было интересно, что Илюшка скажет. Впрочем, не столь интересно, сколько важно.
- Сам-то ты где тугрики заколачиваешь?
- В конторе "Куплю - продам".
- Так фирма называется?
- Нет, фирма называется по-другому, но суть её от этого не меняется.
- Сколько имеешь в месяц?
- Я имею и рубли, и "зеленые"...
- Рубли - это тьфу, навоз.
- Если в баксах, то примерно восемьсот.
- В месяц? Или в день?
Глаза у Илюшки Аронова от этого вопроса округлились, сделались влажными.
- Ты что-о, в день... Конечно, в месяц.
- Небогато. - Каукалов озадаченно похмыкал в кулак. - Очень даже небогато.
- Другого у меня пока нет.
- А хотел бы ты иметь заработок по паре тысяч "зеленых" за вечер?
- Покажи мне такого человека, который бы этого не хотел. - Илюшкины глаза округлились ещё более. - Пце! - выразительно воскликнул он.
- Ну, наверное, есть такие люди.
- Да. Те, кто получает по три тысячи за два часа. Или по четыре. Аронов потянулся за бутылкой "Кеглевича". - Разговор такой крутой, что его трэба запиты. На сей раз жахнем по лимонной...
- Наливай!
- А ты, Жека, что, жилу золотую где-то обнаружил? А?
- Да вроде бы, - неохотно отозвался Каукалов, и по тону его Аронов понял, что расспрашивать Каукалова не стоит. Нынешнее время - это время коммерческих тайн, в иных семьях даже жена мужу не сообщает, сколько денег получает в частной фирме, и это считается нормой, правилом, а уж по части заработать, да тем более лопатой поковыряться в золотой руде - тут уж сам Бог запретил что-либо спрашивать и что-либо сообщать. - Ищу компаньона, проговорил Каукалов, внимательно разглядывая своего старого дружка.
- Вот этот компаньон, вот! - Аронов с жаром стукнул себя кулаком по груди, восхищенно покрутил головой: - Пара тысяч баксов за вечер... М-м-м-м! Цимус!
- Пара тысяч баксов за вечер, - подтвердил Каукалов. - А мне на меньшее никак нельзя соглашаться. Я ведь только что из армии... Гол как сокол... Так что извини, батяня!
Аронов озадаченно почесал пальцами затылок, поднял глаза к потолку, соображая - он сейчас совсем не был похож на хорошо знакомого Каукалову Илюшку Аронова, самого сообразительного человека в их классе, умеющего схватывать на лету что угодно: от сложных алгебраических формул до белых стихов Тургенева, - сейчас у него мозги работали почему-то медленно, было даже слышно, как они скрипят: видимо, сумма, названная Каукаловым, никак не могла уложиться у него в голове. От прежнего жара и следа не осталось.
- Однако, - произнес Аронов многозначительное слово, с которого Ильф с Петровым предлагали начать одну из передовых статей в газете "Правда", это дело трэба ещё раз разжуваты и хорошенечко запиты.
- Нет проблем! - Каукалов налил в Илюшкину стопку "Кеглевича".
- Ну хотя бы одним словечком намекни, что это за дело? Что за проект?
- Автомобильный бизнес.
- Автомобильный - это хорошо, людей, занимающихся этим бизнесом, у нас уважают, - он проворно подхватил пальцами стопку, выпил. Одобрил напиток коротким кивком и ещё раз произнес: - Однако!
- И нас будут уважать, - рассудительно произнес Каукалов, - уважать и бояться.
- Бояться - это незачем. Лишнее.
- Как знать, как знать, - загадочно проговорил Каукалов, - может, совсем наоборот. Я сегодня видел, как у одного лоха угнали машину примитивно до икоты, смотреть без смеха нельзя... Ан, угнали!
- Каждый день в Москве угоняют сто - сто двадцать машин. Находят же, дай бог, пять... Ну, десять от силы. И - все.
- Ну что, Илюш, по рукам?
- Давай! - словно бы очнувшись, с прежним жаром воскликнул Аронов, глянул исподлобья на приятеля. - А в детали этого бизнеса не посвятишь?
- Всему свое время, - назидательно произнес Каукалов. - Главное, чтобы потом ни ты, ни я от него не отступили.
- Отступать нам некуда, - сказал Илюшка, - позади Москва, а кушать очень хочется.
- Мальчики, вы не заждались меня? - пропела с кухни Новелла Петровна. Через минуту она появилась в дверях, держа в руках по сковороде - в правой сковороде была рыба, в левой - котлеты. Сообщила бодро: - Вот и я!
Илюшка, оживившись, скомандовал сам себе:
- Наливай! - и взялся за бутылку "Кеглевича".
Поздно вечером, проводив Аронова, Каукалов уединился в своей маленькой, до слез памятной ещё со школьной поры комнатенке. Он долго лежал с открытыми глазами, ловил блики автомобильных фар, проносящиеся по потолку, прислушивался к звукам улицы и думал: дрогнет Илюшка, когда поймет, что за автомобильный бизнес предлагает ему школьный дружок Каукалов, или не дрогнет? Он давно и хорошо знал Аронова, но однозначно ответить на этот вопрос не мог.
В коридоре раздался шорох, послышалось легкое царапанье, потом дверь приотворилась, и в комнату просунула голову Новелла Петровна.
- Жека, не спишь?
- Нет.
- Что же ты все один да один? Девчонку бы себе нашел какую-нибудь, что ли!
- Не сегодня, ма.
- А когда? - настырным голосом спросила мать.
- Придет время.
- Ага, будет тебе белка, будет и свисток, значит, - вздохнув, проговорила Новелла Петровна. Ей не нравилось, что сын из армии пришел такой тихий, замкнутый, будто пришибленный.
- И девчонка с шампанским тоже, - добавил Каукалов.
- Лучше с мороженым.
- Мороженое, ма, - это не современно. Нынешние девчонки хлещут спирт так же лихо, как мы когда-то в школе портвейн.
- Портвешок, - вспомнила Новелла Петровна, - так вы, по-моему, в школе звали портвейн.
- И выпили мы его столько... - Каукалов вздохнул. - Убого мы живем, ма!
- Не банкиры, - Новелла Петровна тоже вздохнула, - это те делают в квартирах евроремонты, ставят мраморные полы с подогревом и зеркала во всю стену... А мы что? У нас таких денег нету. Один дурак вон - взял да развесил по всей Москве изображение своей конопатой Марфуты... Говорят, миллион долларов за это отвалил.
- У богатых свои причуды.
- Нет бы отдать эти деньги бедным, накормить стариков... Вместо этого Марфуту свою по всей столице растиражировал.
- Ничего, ма, мы тоже будем богатыми.
- О-ох! - Новелла Петровна вздохнула неверяще и затяжно. - Дай бог нашему теляти волка скушать. И как ты собираешься это осуществить?
Каукалов не ответил матери. То, что он задумал, обсуждению не подлежит. Если он промолвится даже в малом, скажет хотя бы одно слово - то все, заранее можно протянуть руки милиционерам, чтобы те надели на них "браслеты".
- А? - Новелла Петровна повысила голос.
- Не все сразу, ма. Придет время - узнаешь.
- Лучше бы ты бабу себе, сынок, завел. Мягкую, чтобы бок грела, а по воскресеньям пекла пироги.
- И этого барахла, ма, будет сколько угодно. Хоть ложкой ешь. Как грязи, - пообещал Каукалов, переворачиваясь на другой бок, носом к стенке, и закрывая глаза. - Всему свое время... Я же сказал!
- Философ! - жалостливо произнесла Новелла Петровна, поглядела на сына, как на больного, и закрыла дверь бедно обставленной, давно не ремонтированной комнаты.
