Людмила Бояджиева - Золотая рыбка
Андрея Дмитриевича любили и «сверху», и «снизу» — начальству нравилось иметь исполнительного, аккуратного руководителя, чье подразделение держалось на образцово-показательном уровне, подчиненные души не чаяли в суровом, но справедливом командире из породы «отцов родных». Он не спускал разгильдяйства и аморальности, жестокости, хамства, но и умел защитить несправедливо обиженного, «взять под крыло» способного парнишку, помочь солдатской матери или заждавшейся невесте. Даже самый злобствующий диссидент, списывающий положительных героев «советской кинолетописи» в отход конъюнктурного брака, не мог не признать — такой герой существует на самом деле в лице майора Ласточкина.
Злобствующего диссидента представлял в застойные годы ближайший дружок Андрея Дмитриевича — Кирилл Сергеевич Рассад. Они вместе начинали с рядовых и вместе окончили военную академию, а затем пути друзей круто разошлись военный инженер Ласточкин пошел по технической части, Рассад — «по шпионской».
Он возглавил в «Пентагоне», как обзывали чуждые элементы Министерство вооруженных сил, отдел, занимающийся идеологическими диверсиями. В ту ночь, когда Кирилл Рассад сообщил другу о назначении его командиром артиллерийского дивизиона в ограниченном контингенте войск, направляемом в Афганистан, оба они здорово выпили на «даче» Ласточкина — в условиях собственноручно собранного на шести сотках хозблока.
Интеллигентный до чуждого народу аристократизма, Рассад проявил себя с неожиданной стороны, расцветив разговор виртуозной матерщиной. Свидетелей задушевной беседы друзей не было. К счастью, поскольку ответственное лицо МВС позволило себе высказать такие идеологически невыдержанные соображения, за которые в районном суде по головке не погладили бы, а уж в трибунале… Андрей Дмитрич ерошил коротко подстриженные жесткие волосы и упрямо глядел в тарелку, где рядом с разварной картошкой лежали куски самосольных патиссонов и «русской» колбасы.
— Да тише ты, Кир, чего впустую воздух сотрясать. Меня перековывать поздно. Ты лучше своему главному пару этих слов на ушко шепни. Из того, что здесь мне про «дружескую помощь» Афгану рассказывал. А я воевать пойду, и что от меня зависит — выполню честно.
— Честно! — Кирилл Сергеевич сдержал очередную ненормативно-лексическую тираду. — Кой хрен здесь вспоминать о чести! Бандитизм и варварство.
— Валю жалко оставлять. Только-только душа в душу ужились… Сокрушался Андрей, пропуская мимо ушей «злобные антисоветские» формулировки друга.
Семейная ситуация у Андрея Дмитриевича в самом деле не располагала к военным походам. Он женился поздно на молодой, красивой, горячей Валюше Ястребовой. Клубному работнику воинской части исполнилось 23, а Ласточкину — 36. У него было мужественное лицо актера Урбанского из фильма «Коммунист» и немногословная, убедительная речь; у неё — талия Людмилы Гурченко, затянутая широкими поясами, смешливый характер и фантастические фиалковые глаза. Все в городке знали, что такие глаза имеются только у двух женщин некой Лиз Тейлор и Вали Ястребовой. Чем там завлекала бесчисленных мужей голливудская дива — не очень понятно. А вот Валя, кроме яркой внешности и зажигательного нрава очаровательно пела под Жанну Бичевскую, аккомпанируя себе на гитаре, исполняла на вечерах самодеятельности «кубинскую румбу» и владела однокомнатной квартирой в военгородке с лоджией в новой девятиэтажке, выходящей к озеру.
На праздничном вечере, посвященном октябрьским торжествам, Ласточкин пригласил Ястребову танцевать. Среди столиков клубного буфета, накрытых пирожными и бутербродами, нерешительно толкались несколько пар. ВИА «Ракета» разыгрался по полной программе — от Пахмутовой к мелодиям зарубежной эстрады. Наблюдавших за красивой парой, вдумчиво исполнявшей модернизированный фокстрот под душераздирающие вопли солиста-лейтенанта Лобкова «С другим танцует девушка моя», забавляло сочетание «птичьих» фамилий. Все шутили, что при заключении брака майору лучше взять фамилию супруги.
Они, действительно, скоро поженились. Ласточкин получил завидную семью — супругу-хозяюшку, красавицу, умницу и впридачу трехлетнюю Полюшку. Про отца дочки Валя особо не распространялась. «Дура была, всему верила. А он отслужил и уехал. У них, у эстонцев, свои правила, интернациональные браки не котируются. Слишком ценные персоны, чтобы свою кровь с инородной мешать». Плод запретной связи имел задумчивое личико, насупленные бровки над синими глазами и тонкие льняные волосенки, сохраненные Валей для завязывания бантов.
Ласточкин опешил от неведомой щемящей радости, когда незнакомая девочка, едва глянув на него исподлобья, постановила: «папа». И забралась на колени. Потом, правда, брякнула подъездная сплетница тетка Клава гулявшему с девочкой Ласточкину: «Вот Валька-то умная! С пеленок дитя научила — чуть мужик рядом объявится, сразу — «папа»!» Ласточкин только поморщился и больше на площадку у дома с дочкой не выходил. А потом и вовсе перебрались они на соседнюю улицу в новую двухкомнатную квартиру.
Их считали образцовой семьей — все красивые, нарядные, ухоженные, в доме — сытно, ковры да хрусталь, в детсаду Полина самая примерная и способная, лучше всех стихи запоминает и песни. Только исполнять на утренниках стесняется, и вообще не очень общительная, молчунья.
— Дочка в меня. Я тоже не больно разговорчив. У нас за всех Валюшка, как по радио, вещает, — отшучивался Андрей Дмитриевич. — Три программы, новости плюс концерты.
В конце августа 1977 года Андрей Дмитриевич пришел домой с запозданием и, предвидя упреки жены, с порога заявил: «Я в столовой обедал, борщ не грей».
— И не собираюсь. У нас сегодня торжественный ужин. Иди в ванну, куревом просмолился. Голубую индийскую рубашку на кнопках надень и серые брюки. — Чмокнув мужа, Валя поторопилась в спальню. — Сюда пока не заходи. Мы сюрприз готовим.
Освежившийся и переодевшийся в праздничное, Ласточкин обнаружил накрытый в гостиной стол, подсчитал приборы — гости вроде не ожидались. Он сел у телевизора, но включать не стал, задумался: и откуда Валя могла узнать? Приказ о назначении майора Ласточкина в Афганистан был официально оглашен час назад в кабинете начдива. Может, почувствовала? Пирог загодя поставила?
Послышался смех, двери в спальню распахнулись и на пороге появилась Полина в школьной форме, белом фартуке, с портфелем и грандиозным капроновым бантом.
— У меня ещё колготки белые будут и букет… — Сразу заметив озабоченность отца, девочка бросилась к нему. — Не дрейфь, папка. Я тебя огорчать не буду. Больше всех стану пятерки носить… А ты за это меня на рыбалку возмешь.
Андрей Дмитриевич прижал бросившуюся ему на грудь девочку. Из-за торчащего банта обменялся долгим виноватым взглядом с Валей. Та сразу поняла и как подкошенная рухнула на стул.
В последовавшие два года они пробовали устроить свою жизнь по-всякому: то оставив Полю бабушке, переселились вдвоем в Кабул. Только и там Валя редко виделась с находившимся на отдаленных позициях мужем. Взяла к себе дочь, а через полгода вернулась вместе с ней домой. Страшно там и противно, никаких денег не захочешь. Живешь за решетками и заборами, как в зоопарке, ещё под охраной бэтээров. Если кого из местных встретишь, так лицо поднять страшно — ненавистью, как кислотой, того и гляди плеснут. А уж сколько цинковых гробов на родину переслали, лучше не вспоминать.
Андрею везло целых четыре года, хотя он и лез в самое пекло. А вскоре после того, как Ласточкину было присвоено звание генерала, доставили его в Москву спецрейсом на носилках, без сознания, прямо в Бурденко. Врачи обещаниями не радовали, но Ласточкин выкарабкался — контузия, конечно, ампутация левой ноги и почки. Только это, считай, чудо, если учесть, из какого кровавого месива откопали солдаты раненого командира.
Стал генерал Ласточкин инвалидом войны, орденоносцем-героем, но дома не засиделся. Хорошие руководители и специалисты везде нужны. Тем более, на «военке», да ещё с таким опытом и послужным списком. Доверили Ласточкину весьма ответственное предприятие, предупредив о строжайших правилах соблюдения секретности и важности производства. А он и обрадовался поспешил голову проблемами трудного производства забить. Чем меньше о личной жизни думаешь, тем лучше.
Не сложилась она, а как из окружения проблем выбраться — не ясно, — не на фронте. Рядом — любимая женщина, молодая, горячая. Врачи говорят: восстановить половые функции, товарищ генерал, можем только частично. Скажите спасибо, что при таком ранении хоть что-то в штанах осталось.
Он предложил жене: «Ты за меня, Валя, не держись. Если хороший человек попадется — не отталкивай. Другом и помощником я сколько потроха выдержат, при вас останусь. Полюшке всегда отцом буду».
