Алекс Норк - Подует ветер
- Вы не узнаете его, мистер Коули? Это же Гильберт Хьюз.
- А! ... Рад приветствовать, рад приветствовать!
Трудно было понять за этими радушными восклицаниями, вспомнил ли Коули нового гостя или нет.
Он сам принял у них заказ, предварив его энергичными советами - что лучше взять и почему.
- Да-а, ресторан отменный, - проговорил Гильберт, медленно обводя помещение взглядом. - Знаешь, когда-то мама, потеряв работу, пыталась устроиться сюда посудомойкой. Тогда здесь был еще только бар ...А почему ты стал полицейским, Фрэнк? Ты ведь хотел изучать литературу, европейское средневековье, кажется.
- Сначала я так и сделал, - Гамильтон замолчал и тень мелькнула в его глазах, - и даже проучился первый курс в Бостоне. Потом какие-то ублюдки убили нашего преподавателя. Абсолютно безобидного пожилого человека. Прямо на улице, вечером. И я вдруг понял, что не смогу заниматься высокими чувствами, материями прошлых веков, когда в этом времени возможны такие мерзости.
- Ты хорошо его знал? Он был твоим любимым педагогом?
- Нет. Просто вел у нас одну из учебных дисциплин.
- Ты молодец, Фрэнк, - Гильберт опустил голову и задумчиво провел рукой по светло-коричневой скатерти. - В тебе всегда было что-то благородное. Помнишь, ты пытался защищать меня? Он улыбнулся и поднял на него глаза, все также - из-под чуть опущенного лба.
Официант с резным деревянным подносом в руках начал проворно расставлять большие бокалы и тарелки с закусками.
- Ну, а ты? Чем ты занимаешься?
- Биологией. Ну это, так сказать, в самых общих чертах. А точнее - биохимией клеточных структур, нейрофизиологией. Работал в биологическом центре в Хьюстоне, а последние два года занимался исследованиями с японцами, в Токийском университете.
- Так значит у тебя складывается прекрасная научная карьера?
Хьюз неопределенно пожал в ответ плечами:
- Я как-то об этом не очень думаю, кое-что получается, конечно. Но, знаешь, чем глубже я проникаю в маленький, в микроскопический живой мир, тем больше меня беспокоит одна особенная мысль, ...и даже угнетает... Но, может быть, тебе это не интересно, Фрэнк? - Он вдруг встрепенулся и растерянно посмотрел на Гамильтона, опасаясь совершить нелепость.
- Продолжай, пожалуйста, и давай хлебнем пивка.
Пиво было великолепным, щекотало горло пузырьками чуть горьковатой влаги, вобравшей в себя все желто-зеленое здоровье земли и солнца.
Хьюз молча покрутил в руках полупустой бокал, любуясь пенистой желтизной напитка, сделал еще глоток и заговорил уже более спокойно и уверенно.
- Понимаешь, в этом крошечном мире клеток, молекул бесконечное богатство жизни. Я не могу привыкнуть к тому, как он разнообразен, умен и сложен. Перед наукой только еще раскрываются его глубины. И в то же время, это всего лишь часть человека - кусочки его плоти. А что же сам человек? В чем его собственная глубина и величие? Нет, я не говорю об отдельных талантах, гениях. Я об обычных людях...
Теперь Хьюз смотрел по-другому - искренно и удивленно; смотрел на Фрэнка, но говорил так, как будто именно от себя ожидал ответа.
- Внутри человека все служит друг другу, оказывает помощь, а не враждует. И я все время мучаюсь вопросом - почему из маленьких прекрасных частей складывается тупое, грубое и злое? Нелепость! И иногда это выводит меня из строя, Фрэнк. Зачем работать, открывать новое, когда человек остается тем же, чем был.
- По-моему, ты и прав, и не прав, Гильберт. Я тоже много думал о таких вещах, хотя и приходил к ним с иной стороны. Природа состоит из двух половин - плохой и хорошей. Это старая истина. И люди тоже - одни стремятся вверх, других тянет вниз, а у многих две эти силы уравновешены, и их никуда не тянет. Поэтому для нас, людей образованных и сильных, одна задача подниматься самим и другим помогать это делать.
- И убирать с дороги зло?
- Конечно. Мы для этого рождены - эта наша обязанность, судьба, если хочешь.
Подошедший официант быстро заменил пустые бокалы на полные.
- Знаешь, Фрэнк, - Хьюз снова опустил голову и начал водить пальцем по скатерти, - знаешь, когда я много лет назад уезжал из этого города, я думал, что вернусь сюда лишь чтобы постоять на могиле матери и тут же уехать снова. - Он еще ниже опустил голову. - А потом решил - нет, поживу в старом доме, может быть, встречу тебя, ... других мне встречать не хотелось.
Он вскинул голову и, неожиданно весело посмотрев на Гамильтона, поднял бокал.
* * *
Ресторан закрывался к половине первого ночи, и это было торжественное время для Коули, почти святое. Весь день и вечер он крутился волчком, за всем следил и приглядывал, бесчисленное множество раз мотался из кухни в зал, не забывая при этом заботливо поговорить с каждым знакомым гостем, а таких обычно бывало не меньше половины. К концу вечера требовалось понять, понравилось ли новое блюдо или новая закуска и сделать до двенадцати звонки поставщикам с заказами назавтра, чтобы было все нужное и не было лишнего. Господи, сколько денег можно выбросить зря, если не следить вот так за каждой мелочью. И за весь день и длинный вечер он перекусывал изредка, мимоходом.
Только теперь наступало его время - короткое и счастливое.
Он шел на кухню, где персонал заканчивал свою работу, неспеша осматривал противни, жаровни, ванночки для приготовления салатов и приправ и накладывал себе то, что хотел. Заглядывал в оставшиеся банки с деликатесами.
Здесь был своего рода маленький спортивный азарт. Он никогда не позволил бы себе открыть новую банку для личного удовольствия. Товар для клиентов - его капитал. А вот найти что-нибудь повкуснее из консервных остатков было занятием весьма притягательным. И что-то всегда находилось. Вот и сейчас он извлек из глубин высокой жестянки отменный кусок постного копченого канадского лосося, а из фигурной стеклянной банки кучку фаршированных чесноком испанских маслин. Вскоре к этому добавился и желто-золотистый ломтик заливной осетрины с лимоном. Ну что ж, неплохо на закуску, ... если прибавить сюда швейцарского сыра.
Коули в глубине души считал, что хорошая пища может быть собрана вместе и употреблена без всякой последовательности и разбора, хотя никогда не сообщал об этом вслух.
Теперь предстояло подобрать основное блюдо, и он заколебался между говядиной с густым соусом из грибов и каперсов и фирменным произведением его ресторана - ломтями жирной свинины, тушеной с баклажанами, помидорами и луком. Весь фокус был в том, что в качестве кипящей основы для овощей и мяса использовали мелко порезанный, настоенный на легком вине чернослив. От этой особенной пропитки незамысловатая на первый взгляд еда приобретала незабываемый и никогда не приедавшийся вкус, очень нравившийся завсегдатаям его ресторана. Вот и он сейчас решился на этот выбор и, поставив тарелки на поднос, направился в зал.
Там он садился за один из столиков переднего ряда, и заканчивавший работу бармен приносил ему два высоких бокала пива. Датского. С плотной и пушистой, как взбитые сливки, пеной.
Миссис Коули всегда не одобряла такой обильный ужин на сон грядущий.
- Когда-нибудь это плохо кончится, вот посмотришь, частенько говаривала она.
- Когда-нибудь обязательно кончится, - бодро соглашался супруг и с аппетитом наворачивал.
Сегодня жена присела на соседний стул и довольно проговорила:
- Может быть это случайность, но в последние дни посетителей стало больше, зал каждый раз почти полон.
- Да, - подтвердил Коули, - и это очень заметно по выручке. - Он отхлебнул из бокала и продолжил. - Знаешь, кого сегодня привел с собой Гамильтон? Хьюза, того мальчишку, чья мать повесилась лет двадцать назад. Помнишь?
- Конечно, помню. - Приятное выражение на лице старой женщины сменилось на беспокойное. - Она ведь незадолго до этого приходила к нам просить работу. - Миссис Коули посмотрела в пол и помолчав слегка пошевелила седой головой. - У нас тогда было место, ... может быть стоило пойти ей навстречу ...
У Коули от возмущения вилка с куском свинины застыла в воздухе.
- Ты понимаешь, что говоришь, а?! Ты понимаешь?! Пустить сюда распутную женщину, которую весь город считал позором? Да мы бы всегда были маленьким задрипанным заведением, куда никто бы не заходил кроме пьянчуг и случайных проезжих!
- Конечно, - кротко согласилась жена и добавила, - она плохо поступила, связавшись с этим мексиканцем.
- С грязным поденщиком, оборванцем! Только самая последняя шлюха могла поселить у себя такую шваль!
- О, прошу тебя, не горячись и не говори таких слов.
- Шлюха! ... И я никогда не скрывал того, что об этом думал, - уже более спокойно добавил Коули, возвращаясь к еде. А знаешь, из мальчишки вышел толк. Кто б мог подумать, он стал ученым, в разных странах побывал. - Коули отпил из бокала и сообщил уже совсем довольным голосом: - Ему наш ресторан очень понравился. Он даже попросил меня расписаться на нашей фирменной салфетке - говорит, что коллекционирует салфетки всех первоклассных ресторанов. Вот так-то!
