Хауэрд Энджел - Смерть выходит в свет
Перед отъездом из Грэнтэма я попросил свою старую подружку, библиотекаршу Эллу Бимс, разыскать для меня все имеющиеся в наличии сведения о Норберте Пэттене. Разумеется, Элла была совсем не похожа на помощницу частного сыщика: миловидная пожилая матрона с сияющими глазами и морщинистыми веками, бархатистыми щечками и маленьким носиком безупречной формы, она даже не знала, что работает на меня, поскольку я никогда не платил ей за работу. Должность заведующей отделом материалов специального хранения - прекрасная "крыша" для человека, который её занимает, и не надо сообщать счастливчику, что на самом деле он выполняет совсем другую работу.
Она вручила мне толстую папку и указала на свободный стол.
- Устраивайтесь, Бенни. Если понадобится ещё что-нибудь, только скажите. Раньше у нас было куда больше сведений об этом парне, но три года назад кто-то выкрал все до последнего клочка. Пришлось составлять подшивку заново.
- И вы не даете эти материалы кому попало?
- Разумеется, нет. Я же сказала: подборку украли. На съезде библиотекарей в Торонто я узнала, что сведения о Пэттене были похищены из всех библиотек страны и даже из архивов двух газет. Вот почему у нас только отрывочные данные о Пэттене и его "Последнем храме".
- Ничего, для начала хватит и этого. Спасибо.
Норберт Эдгар Пэттен родился в Хантсвилле, провинция Онтарио, и произошло это сорок три года назад. Сверившись с атласом, я убедился, что Хантсвилл находится там, где ему и положено - примерно в двухстах пятнадцати километрах севернее Торонто. Мать и отец Пэттена владели пекарней на главной улице, считались баптистами, но утверждали, что посещают только венчания и заупокойные службы. Пэттен учился в местных школах, а летом подрабатывал в парке Алгонкин. В восемнадцать лет он уехал в Штаты. Это было несколько необычно. Что ему делать в Вашингтоне, округ Колумбия? Просмотрев папку до конца, я так и не понял, почему он покинул Хантсвилл и два года проучился в академии Харланда Ли в штате Мэриленд. С началом войны во Вьетнаме его американская эскапада на время прервалась. Подобно множеству молодых американцев, он подался на север, в Канаду, и просидел там, пока военная шумиха не улеглась. Но как только американские войска эвакуировались из Сайгона, Пэттен снова принялся слоняться по округу Колумбия и его окрестностям. Не где-нибудь, а именно на пути в Вашингтон, неподалеку от Александрии, Пэттен, по его утверждению, увидел тот самый ослепительный свет. "Вдали сверкали бликами дома столицы, когда я, как святой Павел в древности, узрел свет, и он изменил всю мою сущность точно так же, как изменил когда-то Павла." В папке была газетная вырезка, сообщавшая о сходке верующих близ знаменитого дома пресвитерианцев в Александрии, и отчет о том, насколько успешно прошел этот собор. Довольно скоро Пэттен начал давать в газетах объявления на целую полосу. В первое послевоенное лето на съезд перед мемориалом Линкольна собрались несколько тысяч человек. В Аннаполисе Норберт Пэттен читал проповедь морякам, и слушателям едва хватило места на городском стадионе. О Пэттене заговорили. Он уже мог составить конкуренцию проповедникам из библейского пояса, поскольку призывал положить конец всем и всяческим войнам.
Добившись признания на восточном побережье, Пэттен подался в Калифорнию, чтобы сколотить там так называемый "Последний храм". В этом штате, будто в парнике, бурно цвели самые разнообразные культы и секты. Первое калифорнийское отделение открылось в Бэрбэнке, потом мало-помалу возникли и другие. Влияние Пэттена медленно распространялось на север и на юг от каньона Святого Андрея, через Средний Запад до Нью-Йорка и Новой Англии, и в конце концов Пэттен прибрал к рукам Вашингтон, где и зародилось его духовное движение.
Пэттен был первым проповедником новой волны, сумевшим на полную катушку использовать телевидение. Иногда религиозные деятели появлялись на экране, проповедуя на стадионах, где им внимали тысячи, или в прямом эфире, перед миллионной аудиторией. Но Пэттен придумал новый прием: независимо от числа слушателей, он адресовал каждую новую проповедь какому-нибудь одному из них. И не имело значения, присутствуете вы на представлении или сидите дома. Пэттен умел внушить каждому слушателю, что обращается лично к нему и никому другому. Он первый пролез на экран в лучшее эфирное время, опередив даже самих телевизионщиков и раньше них осознав, сколь огромна будет его аудитория. Впрочем, возможно, телевизионщики это понимали, но предпочитали не мешать Пэттену. Он сумел внушить им уважение к своей особе.
В 1976 году он появляется на обложке журнала "Тайм" в белых одеждах священнослужителя. В статье приводилось одно из высказываний Пэттена. Когда его спросили, почему он так много носится по миру, Пэттен, якобы, ответил: "Если господь и впрямь взирает на нас, то пусть видит, что мы заняты делом". В другой статье в "Ньюзвик", вышедшей в том же году, он сетовал на засилье в церкви калифорнийских сектантов, которых часто путают с приверженцами "Последнего храма". Пэттен прославился ещё и тем, что вылавливал в печати все порочащие его высказывания, а потом таскал по судам авторов, редакторов и издателей - всех по очереди. Он содержал целый табун законников, которые почти никогда не проигрывали тяжб. Один широко известный журнал, специализирующийся на мужских душах и женских телах, лишился изрядной суммы денег после ожесточенной юридической баталии, исход которой в конце концов удалось в последнее мгновение решить вне зала суда. Это было в 1977 году. Победа Пэттена вдохнула в его приверженцев новую жизнь, и с тех пор только самые безмозглые издатели газет норовили пригвоздить секту к позорному столбу, а все, кто был поумнее, оставили её в покое.
Статьи, опубликованные до 1977 года, помогли мне составить довольно полное представление о том, как именно действовала созданная Пэттеном секта. Пэттен был в ней самодержавным властителем, и его воля считалась законом. Остальные же неукоснительно потакали всем его капризам. Пэттена подозревали в попытках склонить сектанток к плотским утехам. К тому же, он наверняка освобождал своих приверженцев от тяжкого бремени частной собственности. Все достояние единоверцев принадлежало храму, но бумаги были составлены таким образом, что храм полностью отождествлялся с личностью Пэттена, который всячески поощрял своих приверженцев к отправлению обрядов в раннехристианском духе: сектанты устраивали тайные сходки, использовали анаграммы и символы, отражающие таинства веры. Церквей, как таковых, у них не было вовсе, зато были церковные сборы, и этих поступлений Пэттену хватало на вольготное, прямо-таки царское житье-бытье. Он владел обширным поместьем близ Рино, штат Невада, которое выкупил у другого всемирно известного толстосума, и маленьким неприметным особняком на побережье напротив Сан-Клементе, а затем приобрел ещё и сельскую усадьбу неподалеку от Пальма-де-Мальорка.
В вырезках не нашлось никаких указаний на то, что могущество империи Пэттена идет на убыль Но один испанский судостроитель из Пальмы забрал назад заказанную Пэттеном яхту, а вооруженные силы США, обеспокоенные невольным увлечением своих бывших солдат "Последним храмом", начали расследование, чтобы установить достоверность событий, описанных Пэттеном в его бестселлере "Ослепительный свет". В одной из вырезок пятидесятилетний поденщик из Балтимора утверждал, что в 1975 году сам написал эту книгу, а Пэттен лишь дал ему шестичасовую кассету со своими речами и снял для халтурщика квартиру в Джорджтауне. Тем не менее, книга продержалась в списке бестселлеров "Нью-Йорк-таймс" целых двадцать две недели. Экземпляр нашелся даже в Грэнтэме, на полке магазина, где он притулился к "Пророку" Калила Гибрана. Книготорговец сообщил мне, что опус Пэттена переведен на семнадцать языков и продается везде, где существует письменность. Все эти сведения торговец изложил мне тоном распорядителя похорон. Не знаю, то ли он проникся учением Пэттена, то ли был поражен ажиотажным спросом на "Ослепительный свет".
Но сегодня днем Пэттен едва ли имел шанс попасть на обложку "Тайм": ведь дождь поливает всех - и праведников, и грешников. Любопытно, каково нашему герою в здешней глухомани после "Ньюзвик" и Си-Би-Эс? Интересно, что это такое - вернуться домой, не имея возможности сказать хотя бы одной живой душе, кто ты? Герою местного масштаба придется обойтись без фанфар и даже без "Хантсвиллского еженедельника".
Кто-то громко ударил в проволочную дверь, и я догадался, что это Джоан с моим молоком. Она принесла с собой дождевую воду, запах свежести и уйму дорожной грязи. Очки её запотели, и Джоан сняла их, а заодно и громадную мокрую соломенную шляпу.
- Боже ж ты мой, ну и ливень! Вот что в гидрометцентре называют "временами дождь". - Грянул гром и, крыша дома содрогнулась. Весьма своевременное напоминание о том, что негоже поминать имя Господа всуе. - Я принесла ваше молоко.
