Тиана Веснина - Двадцать три раны Цезаря
— Сейчас уже есть подвижки в отношениях с Западом. Перестройка, все-таки, — заметил Уманцев.
— И ты в это веришь? Рома, очнись! Тебе тридцать четыре года. Ты ничего кроме своего городка на Кубани, Москвы, Сочи и Якутии не видел.
— Но я многого добился. Остаться после окончания института в Москве, это не так-то просто.
— Ну и я остался. А дальше, что?
Андрей Варичев уехал. Роман какое-то время в глубине души завидовал ему.
«Вот если бы мне приказали поехать в Анголу, я бы поехал. А так?..» — злился Уманцев на собственное малодушие.
И вот теперь ему приказали. Нет, конечно, он может отказаться, только тогда Мальцев его выживет из лаборатории, и он никогда не получит нормальной квартиры. И вскользь брошенный Андреем вопрос: «А дальше, что?» — отчего-то завис у него в мозгу.
— А и вправду, что?
Невероятно быстро, точно одно мгновение, не яркое и блестящее, а до умопомрачения однообразное, промелькнули тринадцать лет.
— Да, тринадцать, — возвращаясь домой, время от времени озадаченно повторял Уманцев.
ГЛАВА 2
В день свадьбы веселая, таящая радостные сюрпризы жизнь как-то неожиданно после очередного бокала шампанского вдруг развернулась перед ним, и он увидел бесконечно однообразную серую равнину…
Тогда не поверил. После не хотел замечать, что странное видение во время торжества было не последствием выпитого, а свадебным подарком-предостережением его Судьбы. Жизнь шла день за днем, и он переходил из одного дня в другой, не задумываясь. Нарочито остро радуясь мелким удачам и без устали повторяя про себя, что у него замечательная семья.
Нет, ну а в самом деле?.. Ему вспомнились его же мысли, когда он сидел во главе стола и его величали женихом.
— В самом деле! — воскликнул он, не выдержав поддразниваний Андрея. — Все так живут! Вон дядя Леша с тетей Аней как отплясывают, какие у них радостные лица. А ведь им уже за сорок. А у маминой сестры скоро серебряная свадьба. Да и чего еще надо желать? И какой толк с того, что ты чего-то хочешь? Окончим мы один институт и будем работать на одном предприятии или, если повезет, в лаборатории. Только и разница, что ты чего-то там хочешь, а я нет, я — доволен!
— И правильно! — навалился на него всем телом сильно подвыпивший дядька со стороны отца, услышав его последнюю фразу. — И надо быть довольным. Вот как мы! Разве мы плохо живем?
Роман запутался: сначала кивнул, а потом, спохватившись, воскликнул:
— Да нет, конечно же, хорошо!
Дядя Леша, в понимании Романа, был образцом для подражания: выбился в Москву из маленького кубанского городка, получил трехкомнатную квартиру на окраине, в квартире — гарнитур, ковры, хрусталь всякий. Жена, пышногрудая и широкобедрая казачка тетя Аня, сын, подросток, дочь, ее муж и полуторагодовалый ребенок.
Но Роману почему-то вспомнилось, что когда он вместе со своей невестой пришел приглашать дядю Лешу на свадьбу, на улице стояла страшная жара, а в квартире вообще дышать было нечем. Все ходили полуголые, толстые, потные, красные, ребенок путался под ногами и время от времени начинал орать.
Дядя Леша по-свойски пригласил племянника на кухню, усадил за стол, тетя Аня налила компот, все шумно говорили, одобряли решение жениться.
— Чего тянуть, — хохотал дядя Леша, поглядывая на округлый живот невесты.
Роман в ответ улыбался, невеста Ирина конфузилась ради приличия. Потом на столе появилась бутылка водки… А Роману хотелось только одного — поскорее уйти. Пот лился по лицам, от разгоряченных тел шел жар. Все ждали вечера. Наконец он настал, душный с противным попискиванием комаров, громкими шлепками, сопровождавшимися краткими выразительными словами и разодранными до крови местами укусов.
Когда вышли на улицу, Ирина прижалась к Роману. Ему было неприятно ее влажное тело, но он ничего не сказал, боясь обидеть ее, а про себя с какой-то чудесной беспечностью решил, что вот так он жить не будет: в тесноте, духоте. И ему стало легче. Правда, мелькнул ехидный вопрос: «А как, если не так? Ты еще так попробуй устройся».
Задумавшегося Уманцева подтолкнули в спину «Не зевай», и он вместе с толпой вполз в безвоздушное пространство автобуса. И вдруг все ему стало противно до тошноты. Все!
Вот он живет, как все. И все довольны. Но почему же ему стало тошно?
В настоящем найти ответ невозможно, все ответы — в прошлом.
Уманцева придавили к чьей-то спине. Он хотел поднять руку, что бы вытереть со лба пот, но передумал, понимая тщетность этого жеста.
Когда Роману исполнилось двадцать лет, родители выслали ему сумасшедшие деньги, двести рублей. Он купил себе джинсы, рубашку на кнопках, очки «капли» и понял, что неотразим. То же самое почувствовала своей прилипчивой женской натурой Ирина с факультета «Бухгалтерский учет в горнорудной промышленности».
Андрей, когда заметил, что Роман все свободное время проводит только с ней, предостерег друга. На что Уманцев беспечно ответил:
— Но ведь все равно когда-то придется жениться.
Андрей с усмешкой посмотрел на него:
— Когда-то придется и умирать, но спешить в этих двух делах никогда не стоит.
Романа озадачили слова Варичева.
— Ну а чего ждать? Ну перепробую я еще десять-двадцать… Все равно же женюсь.
— Да я не против брака. Просто к нему надо быть материально готовым. Должна быть хотя бы квартира. Потом надо так устроиться, чтобы зарабатывать больше.
— Так на это вся жизнь уйдет. Наоборот, родится ребенок, дадут квартиру.
— А если трое, один за другим!.. Тогда куда ты с этим детским садом?
— Да ну тебя! Если подобным образом рассуждать, то никогда не женишься и никогда не обзаведешься потомством.
— Что ж, не рассуждай. Живи инстинктами. Кто мешает?
И правда, инстинктам никто и ничто не мешало: ни вахтерша на входе в женское общежитие, ни соседка Ирины, тоже принимавшая друга.
«Стыдливость» девушек протянула посредине комнаты веревку и повесила на нее простыню, причем пятки друга почему-то все время выглядывали из-за импровизированной стены. Эти пятки странным образом отвлекали Романа, вероятно, подсознательно он представлял, что тому точно так же видно его пятки.
Ирина оказалась девушкой. Роман это высоко оценил и решил, когда ее живот округлился, но еще вполне можно было прикрыть его длинной фатой, жениться на ней.
Андрей только похлопал друга по плечу:
— Что ж, давай! Выбиваться и впрямь опасно, можно шею свернуть. Лучше идти по проторенной дорожке, имея перед глазами пример родителей.
Как только поженились, вопреки предостережениям Андрея, сразу стало лучше — выделили комнату в общежитии. Но когда родилась дочь и надо было писать дипломную работу… Ничего, пережил. Потом комнату дали в коммуналке… Потом родился сын… Они так надеялись, что им с двумя детьми дадут двухкомнатную квартиру… Но сыну исполнилось уже девять лет, а ничего не изменилось.
Роман вышел из автобуса, вернее, выскользнул с юркостью ужа. Напротив остановки — булочная, занял очередь. Достал из кармана платок и наконец-то вытер лицо. Когда очередь вползла в булочную, духота усилилась. Под потолком бессмысленно крутился трехлопастной вентилятор, разгоняя мух, которые садились на людей или прилипали к лентам. Но на тех под конец дня уже не хватало места даже для лишней мушиной лапки.
Купив хлеб, Роман пошел за молоком. Еще постоял в очереди за колбасой, но краковской не хватило, ее купили другие строители социализма, впрочем, шел 1989 год, значит, уже не строители, а перестройщики того, чего построили. Вместо краковской Роман купил полкило жира с круглыми кусочками мяса под названием любительская колбаса. Успел, как тогда говорили, ухватить кусок сыра, название которого на замасленном ценнике не прочел, да и какое это имело значение. Все сыры были на один вкус.
Дома выложил свои покупки на стол рядом с покупками незадолго до него вернувшейся жены. Дети налетели, как саранча, разворачивали, вырывали друг у друга, кусали, дрались, ныли. Роман, не обращая на них внимания, открыл бутылку молока, сделал большой глоток и скривился, как от уксуса.
— Я же говорила, — неприятно взвизгнула Ирина, — не покупай больше молоко. Сейчас все скисает мгновенно. Лучше бы постоял, да квасу купил.
— Ага! — огрызнулся Роман. — Я после кваса, что ты позавчера принесла, целый день вместо лаборатории в туалете просидел.
— И я! — захохотал Костик. — И я! — и потянулся за пирожком с ливером, темно-коричневой засаленной трубочкой, выглядывавшей из серого кулька.
В этот момент сестра, желая поддразнить его, выхватила этот пирожок прямо из-под его руки. Он на секунду замер, а потом растянул губы, мелко задрожал подбородком и заныл. Сестра же заливалась смехом, помахивая пирожком перед его лицом.
