Тиана Веснина - Двадцать три раны Цезаря
— Еще! — с удовлетворением в голосе воскликнул Павел Михайлович. — Значит, там действительно очень серьезно. Если подтвердятся наши прогнозы, то перспективы кимберлитовой трубки «Катока» — это 400–500 миллионов карат.
Но Мальцева не волновали перспективы, его волновало, кого отправить.
— Вот, именно, — озабочено произнес он и устремил на своего собеседника немигающий проницательный взгляд. — Это очень серьезно! И мы должны отобрать таких людей, которые с честью выйдут из всех затруднений, которые не поддадутся ни на какие соблазны западной пропаганды, которые гордо пронесут имя советского человека!
— О!.. — махнул рукой Павел Михайлович. — Какие соблазны? Там же война.
Теперь махнул рукой Мальцев, как бы зажимая рот начальнику лаборатории и цедя сквозь зубы:
— Какая война? Она уже окончилась. Так, небольшие и кратковременные столкновения правительственных войск с недобитыми повстанцами из движения УНИТА[1].
— А, ну да! — поспешил согласиться Павел Михайлович.
— Так вот, кого бы нам послать? Требуют еще шесть человек.
— Н-да! — задумался Иванов. — Три месяца назад наша лаборатория отправила туда семь человек и требуют еще шесть. У нас, конечно, есть кадры, но…
— Вот именно, но!
Однако каждый под этим подразумевал свое. Иванов, что лаборатория просто не располагает таким количеством высококлассных специалистов. А Мальцев, что в лаборатории вряд ли можно кому-либо доверять кроме уже отправленных.
— Я тут прикинул, — неуверенно начал Мальцев. — Можно послать Копытова, Уманцева…
— Нет! Как же Уманцева? У него двое детей. А там, все-таки, стреляют. Надо посылать холостых или, по крайней мере, бездетных.
— Вы же знаете, что холостых вообще не желательно посылать. Сделали только одно исключение для Варичева. И то, потому что классный специалист. А вообще, это никуда не годится, тридцать четыре года и не женат.
— Как же ему женится, если он живет в общежитии? — подчеркнуто возмущенно пожал плечами Иванов.
— Вот женился бы, мы бы ему и квартиру выделили.
— Да! Как тому же Уманцеву — шестнадцать квадратных метров на четверых в коммуналке на шесть семей.
— Но мы добились однокомнатной квартиры для Возницына.
— Да ваш Возницын, — не в силах сдержать негодования, поднялся с кресла Павел Михайлович, — ноль, а не сотрудник научно-исследовательской лаборатории. Квартиру надо было дать Варичеву. Он специалист международного уровня.
— Знаем мы этих специалистов, — тихо пробурчал Василий Игнатьевич и повторил: — И все-таки считаю кандидатуру Уманцева самой подходящей. Женат, двое детей.
— А если этого Уманцева… — взгляды собеседников встретились, и Павел Михайлович смешался. — Ну… а если вдруг что с Уманцевым? Двое детей останутся сиротами.
— Да никакого если что! Территория «Катоки» надежно охраняется группой местных правительственных войск и вертолетами нашей армейской авиации. Мало того, что нам ничего не перепадает от добычи нефти в Анголе, так вы еще хотите помешать нашему присутствию в алмазном комплексе этой страны!
Иванов с укоризной взглянул на Мальцева:
— Василий Игнатьевич, мы же не на партсобрании.
— Простите. Привычка. Ну так с Уманцевым мы решили, — посмотрел он на Иванова.
— Мы, да, а он? Надеюсь, что он сам сможет принять решение. Ведь эта командировка предполагает согласие специалиста.
— Несомненно. Далее по моему списку, я полагаю, можно отправить туда следующих товарищей, — и Василий Игнатьевич протянул список Иванову.
Тот, ознакомившись, сказал:
— В принципе, я согласен, только вот Возницын. Что он там делать будет?
— Как это что? Работать.
— А, ну понятно, по-вашему ведомству.
Мальцев сделал вид, что не расслышал.
— Значит, завтра на партактиве мы эти кандидатуры и утвердим. А я тем временем побеседую с каждым с глазу на глаз.
Василий Игнатьевич вышел из кабинета и сразу направился в одну из лабораторий. Зашел, глянул на обстановку. Определил, что рабочая, и вызвал Уманцева:
— Роман, зайди ко мне!
Уманцев с удивлением посмотрел на остальных и пошел следом за секретарем.
— Слушай, Роман, — начал Мальцев, сев в свое начальственное кресло за солидным столом, — дело государственной важности. Партийный комитет нашего института оказывает тебе чрезвычайное доверие. Ты отправляешься в Анголу на «Катоку».
— На «Катоку»? — машинально повторил Уманцев и, не дождавшись приглашения, сел на стул.
— Что? — и так и этак заглядывая ему в глаза, поспешил допытаться Василий Игнатьевич. — Неужели не рад? Ведь там для специалиста твоего профиля докторская диссертация. И потом, там этот, твой друг, вы ведь вместе с институтской скамьи, Андрей Варичев. Он что-нибудь тебе передавал? Ну как там обстановка и вообще?.. — Мальцев решил воспользоваться минутой растерянности Уманцева и выяснить, а нет ли какого контакта с группой сотрудников, отправленных на «Катоку».
— А?! Что? Андрей? Передавал? Да нет! Как же он передаст?
— Гм! В самом деле. Ну так как?
— Даже не знаю. Это, конечно, заманчиво. Перспективы «Катоки» многообещающи, но у меня двое детей. А там, говорят, не совсем безопасно.
Мальцев укоризненно покачал головой.
— Бабьи сплетни. Устаревшая информация. Территория «Катоки» охраняется как наша государственная граница. Мышь не проскочит. Нет, я не настаиваю, — с добродушием в голосе заметил Василий Игнатьевич, — просто ты на хорошем счету, отличный специалист, а живешь в коммуналке. Не за что мне, понимаешь, зацепиться, чтобы поставить на месткоме вопрос о выделении тебе изолированной квартиры. Ведь у нас все хорошие специалисты. А если ты в Анголу съездишь, всего-то месяца на три, вот и будет у меня отличный предлог. Ты меня знаешь, я так вопрос поставлю, что считай из Анголы прямиком в квартиру въедешь.
Роман Уманцев глубоко и прерывисто вздохнул:
— Да я ничего. Согласен, что заманчиво там поработать. Да вот жена, дети…
— Короче, ночь на обдумывание.
— А с женой можно посоветоваться?
— Фу!.. — поморщился Мальцев. — Ну откуда эта привычка советоваться с женами? Тебе предлагается дело, отчасти возможность совершить что-то значительное, то, чем можно гордиться. А ты — с женой посоветоваться. Ну ты можешь себе представить, чтобы генерал перед сражением или партийный секретарь перед принятием решения шел за советом к жене. Ну что она понимает! Вот скажи, что?
Уманцев кивал головой, пожимал плечами, но резонного ответа не нашел.
— Я тебе одно скажу: никто кроме нас с тобой не должен знать об этом разговоре.
«Вот ведь все равно своей бабе расскажет. Ой, мельчают мужики. Ой, мельчают. Чуть что — с женой посоветоваться», — негодовал в душе Мальцев.
— Ну иди! — положил он руку на плечо Уманцеву. — И много не думай. Что тут думать, ехать надо.
* * *Уманцев вышел встревоженным. Глаза его блестели, сердце учащенно билось.
«Ехать — не ехать?! — кусал он губы. — Андрей, так тот с радостью поехал. Мир, говорил, посмотрю. А то только командировки в Якутию, надоело».
— Ну а там-то, что? Ведь война. Могут убить, — вспомнил Роман не столь давний разговор с другом.
— Да ладно, убить! — отмахнулся Андрей. — Там мир, другой мир, понимаешь? Ну, — он понизил голос, — тот, другой, запретный для нас. Мы — это кусок земли, окруженный со всех сторон колючей проволокой, а там — весь остальной мир.
— Тоже мне нашел, что смотреть. Отсталая, да еще разрушенная войной страна.
— Что ты понимаешь! — возмутился не на шутку Андрей. — Там были португальцы. Завоеватели! Там остался дух авантюристов, там свобода!
«Сердце Африки пенья полно и пыланья,
И я знаю, что, если мы видим порой
Сны, которым найти не умеем названья,
Это ветер приносит их, Африка, твой!»[2] —
с горящими глазами, прерывающимся от волнения голосом продекламировал, тем не менее не забыв понизить голос, в курилке на лестничной площадке между последним этажом и чердаком Андрей.
Роман усмехнулся:
— Это, наверное… — пытаясь вспомнить, почесывал он подбородок, тот поэт, который был запрещен.
— Да тот! И знаешь, сколько еще их таких, запрещенных!
Уманцев перегнулся через перила, чтобы посмотреть, никто ли не подслушивает их снизу.
— Слушай! Хочешь со мной? — Андрей попросил жестом не прерывать его. — Я уже придумал, как. Я скажу, что ты необходим. У тебя есть интересные разработки…
— Нет! — категорически отказался Роман. — У меня дети. Нет!
— Как хочешь, — разочаровано протянул Андрей. — Но только такая возможность может больше не представиться за всю твою жизнь. Так и просидишь за решеткой.
