Дик Фрэнсис - Рама для картины
— Может, нарочно, — сказал Дональд. — Австралийское вино. Привезли его с собой.
— Лучше, чем ничего.
— Лучше, чем многое другое, если хочешь знать. Австралийское вино превосходное.
Я отнес ящик на кухню, опустил на стол. Лестница из погреба выходила в подсобку, где была стиральная машина и всякие домашние приспособления. Мне всегда почему-то казалось, что здесь один из встроенных шкафов. Неприметная крашеная дверца почти незаметна…
— Думаешь, воры знали, что в доме есть вино?
— Бог их знает.
— Никогда бы его не нашел.
— Так ты же не вор.
Он открыл одну из бутылок, наполнил темно-красной жидкостью два стакана. Я попробовал. Верно, удивительное вино, даже на мой неподготовленный вкус. «Уинз Кунаура Каберне Совиньон». Дональд выпил свою порцию рассеянно. В его движениях сквозила неуверенность, словно он забыл, как все это делается. Понимал, смерть Регины парализовала его действия.
Прежний Дональд был уверенным человеком. Он умело управлял не очень крупным бизнесом, доставшимся ему в наследство, по мере сил внося в него свою лепту. На его добродушном лице светились светло-карие глаза, всегда готовые к улыбке. Он никогда не жалел денег на хорошую стрижку.
Теперешний Дональд был робок, сломлен и прилагал немало усилий, чтобы выглядеть достойно. Даже поднимаясь по лестнице, он, казалось, не знал, куда поставить ногу.
Вечер провели на кухне. О чем-то говорили, что-то ели, наводили порядок на полках. Дональд делал вид, что старается, но половина банок была поставлена вверх ногами.
Три раза звонили в дверь, но каждый раз не так, как мы договаривались с полицией. Телефонная трубка была снята. Соседи предлагали помощь, но Дональд отказался. Его пугала перспектива общения с кем-то, кроме меня и Фроста.
— Почему они не уходят? — спросил измученно после третьего звонка.
— Сразу уйдут, если поговорят с тобой.
Устало покачал головой:
— Просто не могу.
Чувство было такое, что мы живем в осажденной крепости.
Наконец пошли наверх спать. Дональду вряд ли удастся сегодня заснуть, как и в предыдущую ночь. Полицейский врач оставил какие-то убойные таблетки, но он наотрез отказался от них.
— Нет, Чарльз. У меня будет чувство, что предал ее… увильнул, думал только о себе, а не о том, как ужасно было ей… и никого… никого рядом…
Я тоже покачал головой.
— Знаешь, пожалуй, буду спать один. Не возражаешь? — смущенно сказал он.
— Конечно, нет.
Ты постели себе в другой комнате.
— Да-да.
Он раскрыл шкаф, где хранилось постельное белье. — Сможешь сам найти, что надо?
О чем речь…
Дон обернулся и почти с изумлением посмотрел на пустую стену.
— Они забрали Маннингса.
— Кого?
— Мы купили его картину в Австралии. Она висела тут… Хотел, чтобы ты посмотрел на нее. Поэтому и попросил приехать.
— Как жалко.
— Все, все пропало.
2
Неутомимый, неприступный Фрост объявился утром в воскресенье. Я открыл дверь по условному сигналу, и он прошел на кухню, где мы с Дональдом, кажется, прочно обосновались. Подвинул ему табуретку, и он, усаживаясь, вытянулся, чтобы не затекла спина.
— У меня есть две новости, которые вас, возможно, заинтересуют, — сказал инспектор в высшей степени официально. Несмотря на то, что дом был обследован самым тщательным образом, не удалось найти отпечатков пальцев посторонних лиц.
— А вы надеялись их найти? — спросил я.
Стрельнул глазами в мою сторону.
— Нет, сэр. Профессиональные грабители всегда работают в перчатках.
Дон с серым лицом терпеливо ждал, что еще ему скажут. Теперь для него ничто в жизни не имеет большого значения, подумалось мне.
— Второе, — продолжал Фрост. — Наше расследование в окрестностях показало: у входной двери дома в пятницу — в начале дня — стоял мебельный фургон.
Дон смотрел безучастно.
— Темного цвета и пыльный.
— А-а, — бессмысленно сказал брат.
Фрост вздохнул.
— Что вам известно о бронзовой статуэтке лошади, сэр? Поднявшейся на дыбы?
— Она в холле… Я имел в виду, что была там. И пропала.
— Мы нашли ее в гостиной, рядом с миссис Стюарт.
Дональд прекрасно все понял, как и я. Вдруг встал, подошел к окну, какое-то время смотрел на пустой сад.
— Она тяжелая, — наконец сказал он. — Особенно подставка.
— Да, сэр.
— Должно быть, все произошло… быстро.
— Да, сэр, — повторил Фрост, скорее утверждая, чем утешая.
— Бедная Регина, — в его тихих словах было безмерное отчаяние. Когда вернулся к столу, дрожали руки.
Фрост заговорил о том, что полиция опечатает на несколько дней гостиную и не надо пытаться заходить туда. Никто и не собирается, зачем? Обследование дома закончено, сообщил инспектор, мистер Стюарт может провести уборку, вытереть дактилоскопический порошок, покрывавший все полированные поверхности.
Брат, казалось, не слышал.
— Имеется опись украденных вещей?
Протянул ему список. Кроме столового серебра и картин, там больше ничего не было. Фрост вскинул брови, выпятил губы.
— Нам надо побольше.
— Сегодня попробуем еще раз написать, — пообещал я. — Пропало довольно много вина.
— Вина?
Показал ему пустой погреб. Задумался.
— Чтобы перенести такое количество, надо много времени, — сказал я.
— Очень может быть, сэр.
Не говорил, о чем думает. Вместо этого предложил Дону подготовить короткое заявление для изголодавшихся репортеров, все еще карауливших снаружи; пусть только уйдут отсюда.
— Нет, — сказал Дон.
— Небольшое заявление, — убеждал Фрост. — Мы бы могли набросать его сейчас, если хотите.
Заявление он — в основном — написал сам, заботясь, видно, прежде всего о себе. Очень хотелось, чтобы пресса поскорее удалилась. Закончив, прочитал написанное вслух. Это сильно смахивало на полицейский протокол, с теми же выражениями, и главное — абсолютно не вязалось с отчаяньем Дональда, но тот согласился зачитать образец служебного радения.
— Но только, пожалуйста, без фотографий, — забеспокоился он, и Фрост ответил, что позаботится об этом.
Они набились в холл — бездушные охотники за фактами, навидавшиеся человеческих трагедий, утратившие чувствительность. Конечно, жаль беднягу, у которого ухлопали жену, но новости есть новости. Если не дадут материала, потеряют работу, а им на смену придут другие — более хваткие.
Дон читал без выражения, будто речь шла о ком-то другом:
— …Вернулся домой в пять часов дня и обнаружил, что во время моего отсутствия значительное количество ценных предметов украдено… Сразу же обратился по телефону за помощью… Моя жена, которой обычно не бывает дома по пятницам, неожиданно вернулась и, как предполагается, помешала грабителям…
Репортеры усердно записывали сухие слова. Вид у них был разочарованный. Один, видимо, выбранный заранее, стал задавать вопросы от имени остальных утешающим и сочувственным голосом.
Не могли бы вы сказать, какая из этих закрытых дверей ведет в комнату, где вашу жену…
Взгляд брата невольно скользнул в сторону гостиной. Головы разом повернулись туда. Глаза внимательно изучали белые панели. Перья застрочили.
— Скажите, пожалуйста, что было украдено?
— Серебро. Картины.
— Какие художники?
Тот покачал головой, побледнев еще больше.
— В какую сумму они оцениваются?
Ответил после небольшой паузы:
— Я не знаю.
— Они застрахованы?
— Да.
— Сколько спален в вашем доме?
— Что?
— Сколько спален?
Вид у Дональда был изумленный.
— Кажется… пять.
— Не могли бы вы нам что-нибудь рассказать о вашей жене. Ее характер, работа… Не дадите ли фотографию?
Он больше не мог, покачал головой, сказал: «Извините».
И стал решительно подниматься вверх по лестнице.
— Это все, — сообщил Фрост властно.
— Не густо…
— А что бы вам хотелось? Крови? — говорил он, выпроваживая их. — Поставили бы себя на его место.
— Обязательно, — цинично отвечали они.
— Вы видели их глаза? — спросил Фрост.
— Видел. Из этой малости они сочинят длинные истории.
Интервью в общем-то дало желаемый результат. Большинство машин исчезло, а остальные, по моему расчету, должны будут последовать за ними, когда получат еще что-нибудь.
— Почему они интересовались спальнями? — удивился я.
— Чтобы оценить стоимость дома. Но у всех получится по-разному. — Фроста это почти забавляло. — У них всегда так. — Он посмотрел наверх, куда удалился Дональд, и небрежно спросил: — У вашего кузена были финансовые проблемы?
Уже привык к его манере заставать врасплох.
— Вряд ли. Вы бы спросили у него.
— Обязательно спрошу, сэр. — Теперь он внимательно изучал мое лицо. — Что вам известно?
