Фредерик Дар - Любовник на двоих
— Этот вопрос нужно адресовать в комитет. Им не очень понравилась.., интимная сторона моих передач, и они их сняли.
— Жаль, — сказала Элен. Я пошутил:
— А больше всех об этом жалею я.
— А что вы делаете теперь? Пальцами я изобразил ноль:
— Вот что я делаю… Я устал от Парижа, где делал все, что мог, а точнее, ничего особенного, и в поисках удачи явился сюда. Мне тут пообещали дело на «Радио Монте-Карло»… Но сорвалось… Попробовал счастья в казино… И вот разбит наголову…
Я встал. Покалывало уже в ногах.
— Позвольте уйти.
— Куда вы пойдете?
— А никуда… Куда-нибудь… Я уже неплохо знаю эти места. Ева посмотрела на сестру.
— Знаешь, о чем я думаю, Элен? Мне показалось, старшая сестра замечталась. Она повернулась лицом к сестре, взгляд у нее был рассеянный.
— Будет ведь замечательно, если господин Менда запишет мои поэмы на магнитофон, ты не думаешь?
— Конечно, моя дорогая. Ева внезапно возбудилась:
— Вас это не затруднит? — спросила она. — Я уверена, что благодаря вашему замечательному голосу мои скромные поэмы зазвучат. Вы останетесь пообедать с нами?
Живот у меня был пуст, и предложение отозвалось в нем магическим звоном. Со вчерашнего дня во рту у меня не было ни крошки, и чего бы я только не сделал ради куска мяса с жареным картофелем. Тем не менее, давно воспитанная в себе порядочность заставила возражать:
— Вы знаете, чтец из меня скверный… Не умею я декламировать… Ева тряхнула своей восхитительной шевелюрой.
— А мои поэмы как раз этого и не требуют. По всему было видно, что эта девушка — создание капризное, привыкшее, что все ей уступают. И я поступил как все.
Глава 3
После обеда я курил сигарету в патио в компании двух хозяек. Я записал четыре небольших текста, которые Ева называла поэмами, но которые были скорее криками отчаяния прелестной двадцатилетней девушки, прикованной к инвалидной коляске. Прочитав их, я почувствовал себя подавленным. В них было такое горькое разочарование, что солнце показалось менее ярким.
Жизнь этих двух девушек в их огромном доме вряд ли была слишком веселой, несмотря на состояние, по-видимому, немалое, которым они владели. Через несколько часов после знакомства, не дождавшись и подобия исповеди, я понял ситуацию… Ева была парализована вследствие приступа полиомиелита, и ее старшая сестра посвящала ей всю себя. Но инвалиды — эгоисты. Ева ждала от Элен полного самоотречения. Трудно было, наверняка, Элен с таким подарком судьбы.
Я прикрыл глаза. Не хотелось больше думать о будущем! Достаточно насладиться прекрасным мгновением, которое переживаешь сейчас. 1 Все было тут чудесно: покой в патио, журчание воды в бассейне, щебетание птиц, но больше всего — сестры.
Из-под полуприкрытых век я наблюдал за ними. Элен была похожа на древнегреческую статую. У нее было, как я уже успел убедиться, действительно красивое лицо, спокойное и благородное. Каждая черта казалась безупречной. Она сидела на садовом стуле, и мне казалось, что она слушает какой-то внутренний голос.
Элен очень нравилась мне в своей задумчивости. Мне захотелось быть художником, чтобы обессмертить ее на полотне. А Ева гладила шкуру медведя у себя на ногах. Шкура белого медведя под таким солнцем! Было в этом что-то непонятное… Ведь ее больные ноги нечувствительны ни к жаре, ни к холоду, зачем тогда этот анахронизм? Кокетство? Бравада?
Несчастье ее было тем более ужасным, что весь ее вид говорил: эта девушка предназначена для жизни исключительной! Она и красавицей была идеальной, и ум у нее был очень живой. Хотя как инвалид она меня отталкивала, ее восхитительное — над шкурой медведя — тело все же притягивало к себе мой взгляд. Я не мог не восхищаться ее прекрасной грудью, которой не касалась ни одна мужская рука.
— О чем вы думаете, господин Менда? — спросила вдруг она.
Я раздавил сигарету в пепельнице, вмонтированной в подлокотник моего кресла.
— Я не думаю: я плыву на облаке… Элен вышла из своего оцепенения. В глазах ее было что-то вроде зова на помощь существа на краю гибели.
— Лишь от вас зависит, чтобы он повторился, — заверила меня Элен.
— Вы очень любезны, спасибо…
— Но нет, это мы вас благодарим, не так ли, Ева? Девушка не ответила. Казалось, она чем-то озабочена. Довольно долго молчали. Наконец Ева щелкнула пальцами:
— А почему бы вам не остановиться на какое-то время у нас, пока вы ищете себе место? От такого предложения у меня дыхание оборвалось.
— Подумайте! — поддержала ее Элен.
— Я вот уже два часа только об этом и думаю, — совсем уже раскрылась Ева.
— Но в каком качестве?..
— В качестве друга. У нас его нет, вот он у нас и появится, не так ли, Элен?
Что было отличительного в разговоре сестер, так это то, что никогда ни одна из них не высказывала никакой идеи, не добившись согласия другой. Из-за того, что они так долго жили вместе и так тесно связали свои жизни, у них выработалось в конце концов нечто вроде одной своеобразной индивидуальности в двух лицах. Обращался я к одной, автоматически смотрел на другую.
— Конечно, моя дорогая… Я решительно отказался:
— Это совершенно невозможно, маде… Ева яростно ударила рукой по колесу своей коляски:
— Ради всего святого, не называйте меня больше мадемуазель. Меня зовут Ева, вас — Виктор, сестру — Элен… Хорошо, а теперь объясните, почему это, невозможно? Вы симпатичный молодой человек, а нам нужно, чтобы кто-нибудь еще присутствовал в этом доме… Я уже по горло сыта физиономией Амелии!
— Видите ли, Ева… Девушка пожала плечами:
— Я говорю, что думаю. Моя жизнь ничтожна. Тебе не кажется? Я как птица без лап в позолоченной клетке… Каждый уголок этого дома проходит у меня перед глазами… Я знаю этот фонтан наизусть… Его шум щекочет мне нервы…
— Успокойся, Ева!
Элен снова заговорила суровым голосом, вид ее вмиг стал строгим.
Ева несколько раз несильно ударила по колесу, и каталка развернулась — теперь девушка сидела к нам спиной.
— Господин, Менда, — снова начала она, — вы остались без гроша…
— Ева! — закричала возмущенно Элен…
— Совсем без гроша! — буквально прорычала девушка. — Если вы не останетесь здесь, завтра вам нечего будет есть… Вам не кажется, что это не очень весело, а?
Я принял единственно правильное решение: встал. И, обращаясь к одной Элен, сказал:
— Спасибо за ваш прекрасный обед…
И пошел прочь большими шагами, полный достоинства, как лорд-мэр.
Конечно, это был разрыв. Мои отношения с девицами Лекэн закончились. Вспышка Евы была такой резкой, что Элен даже не пробовала извиниться. Спасти положение мог только случай. И он представился самым забавным образом.
Когда я шел по бордюру бассейна, «я выбрал этот путь из желания не задеть коляску калеки», нога моя попала в кольцо для поднятия плиты, закрывавшей экран. Зацепившись, я не смог удержать равновесие, другая нога скользнула по отполированному краю бассейна, и я упал в воду. Все произошло мгновенно.
Теперь я сидел в воде, глубина которой не превышала сорока сантиметров, вид у меня был очень рассерженный и самый нелепый.
Сестры смеялись до слез. Я встал, по мне стекала вода, я был зол и на сестер, и на себя. У меня возникло жуткое желание надавать пощечин этим двум бездельницам, даже рука задрожала.
Но ведь, как вам известно, из всех проявлений человеческих чувств смех — наиболее заразителен. Гнев мой вскоре сменился самым сумасшедшим хохотом, которым я когда-либо смеялся в своей жизни. Я даже сел на борт бассейна, согнутый пополам этим взрывом, и ноги по-прежнему оставались в воде.
Первой перестала смеяться Элен. Она встала и протянула мне руку, чтобы помочь выйти из бассейна.
Стоя на каменных плитах патио, в брюках, прилипших к ногам, я по-прежнему походил на какого-то гротескного персонажа.
— Вам нужно переодеться, — сказала мне Элен, — пойдемте в ванную… Я дам вам халат, и мы пошлем Амелию в отель взять вашу одежду. Где вы остановились?
— В «Голубых волнах»…
Я прошел вслед за ней к ванной комнате на втором этаже. Снимая мокрый костюм, я услышал, как она отдавала распоряжения служанке, и сразу же подумал о своем неоплаченном счете. Да никогда в жизни владелец этого достопочтенного заведения не отдаст служанке мои вещи! Умирая от стыда, я приоткрыл двери:
— Мадемуазель Лекэн!
Элен сразу же подошла.
Ну и смешон же я был, пожалуй, в этом белом халате, слишком узком для моих широких плеч! К тому же он был мне слишком короток, и рукава едва доходили до локтей.
— Я… Я думаю, не стоит беспокоить вашу служанку… Если она выгладит брюки, этого будет достаточно, чтобы я смог выйти в город…
Элен и слушать меня не хотела:
— И не думайте даже! Брюки так намокли! Да они и через день будут еще влажными.
— Тем хуже… Я…
Она хотела было протестовать еще, как вдруг все поняла. Я покраснел. Стыд обжег мне щеки. Элен отвернулась и позвала служанку:
