Юлия Павлова - Если женщина хочет…
— Люда, сделай, пожалуйста, чаю всем. Покрепче. Танечка, перестань голосить, иди умойся холодной водой. Где Елена? Надо посмотреть. В ее положении…
Тут в кабинет вошла Елена. Лицо заплаканное, но спокойное.
— Я из читального зала всех попросила уйти. С абонемента читателя отпустила. Библиотеку закрыла и никак не могу найти объявление. Людмила Михайловна, где оно, «по техническим причинам»?
— А, сейчас. Ты, Лен, пока самовар поставь. Чайника может не хватить.
Олег Данилович смотрел на засуетившихся женщин. Эсфирь Иосифовна показала ему острым пальчиком на кресло в углу, и он послушно сел. Медлительная толстуха Танечка внесла в кабинет чашки. Заведующая вышла, и на минуту они остались вдвоем.
— Танечка, а вы хорошо Илью знали? — спросил Олег.
— Я-то? — три раза моргнув мокрыми телячьими глазами, ответила она. — Хорошо. Я любила его очень, хотя он и гад.
В голове у девушки, отражаясь на лице, шел трудный мыслительный процесс. Олег боялся перебить такое важное событие, сидел молча. Танечка, поморгав еще с десяток раз, переставила на столе чашки в кружок. Олег пригляделся к ее одежде. Интересно, кто ее родители? Костюм и сапоги на девушке «зашкаливали» за полугодовую зарплату среднего библиотекаря.
— Я его любила и Эсфирь Иосифовна. А Ленка и Людмила — нет. Они…
В кабинет вошла заведующая, села на свое место. Причесанная, надушенная, помада стала ярче. Одета она тоже была очень дорого, одни колготки, мелькнувшие пятнадцать минут назад, стоили двадцать долларов — для наших женщин в провинциальных городах почти непозволительная трата. Тем более для работающих в бюджетных организациях.
— Насколько я понимаю, Олег Данилович, вы хотите со всеми нами поговорить одновременно?
— Если коллектив большой, то по существующей практике сначала разговаривают с начальством, а у вас…
— У нас коллектив маленький. И очень дружный.
«Очень дружный» прозвучало громко и не для следователя. Женщины согласно покивали.
Эсфирь Иосифовна поправила упавшую на глаза челку и сделала приглашающий жест.
— Садитесь. У нас, товарищ следователь… или господин?.. У нас кухня есть, но мало ли, может, документ какой-нибудь понадобится. Так что лучше здесь. Людмила, подай, пожалуйста, следователю бокал, ему чашки мало будет.
Накрытый для чаепития стол тоже удивил. Никакой домашней выпечки и нарезанных утром наспех бутербродов. Расфасованный порционный салат из ранних овощей, яйца в майонезе с зеленым луком, нарезка ветчины и карбоната. Гогеновским натюрмортом фрукты четырех названий на большом блюде, конфеты типа трюфелей в хрустальной ладье. Можно подумать, что это завтрак в дирекции «Инкомбанка», а не в районной библиотеке с неукомплектованным штатом.
Олег Данилович польстил себе догадкой, что женщины ради него так расстарались, но Танечка, сломав пластмассовую вилку, посмотрела на Людмилу Михайловну обиженно:
— Я не могу… ими… Неудобно.
— Действительно, Людмила. — Эсфирь Иосифовна рассматривала свою вилку, которую тоже сломала, не рассчитав нажим. — Не бери ты эту дешевку.
— Рука не поднимается официантам оставить, а договориться вычесть стоимость вилок из завтрака все забываю. Олег Данилович, вы ж мужчина, на белковую пищу налегайте.
Людмила подвинула ближе к следователю яйцо под майонезом. Танечка усердно хрумкала овощами, Лена, перед тем как съесть, внимательно осматривала каждую редиску, каждый огурец.
— Спасибо. Я, собственно, вот о чем хотел спросить… В отделении мы удивились, что такой здоровый парень работал библиотекарем. Мне казалось, что для мужчины это довольно… специфично.
Заведующая отложила сломанную вилку — есть она явно не могла.
— Илья работает у нас пять лет. Вернее, числится. Пришел за полгода до армии, когда отслужил, вернулся сюда же. Стаж у него не прерывался. В Институт культуры на заочный в прошлом году поступил. У нас почти все его заканчивают. Вот Леночка там учится, правда, на библиотечном, а Илья был на режиссуре, но не в этом суть… Илья приходил на работу по пятницам или по понедельникам. Что ему здесь каждый день делать? А вот когда книги из коллектора присылают или должникам пора напомнить о сдаче книг, тогда мы Илью привлекали. Илюша очень отзывчивый… был.
Эсфирь смотрела в стену напротив, боялась, что если моргнет или опустит глаза, то слезы потекут безостановочно.
За час чаепития Олег Данилович узнал, что додумалась устроить здоровенного парня на работу в библиотеку его мама. Она — большой человек. Раньше заведовала отделом культуры в исполкоме на советской основе, теперь там же руководит тем же, но под вывеской демократической России. Своему мальчику она прочила карьеру «функционера от культуры», и Илья с ней полностью соглашался. Он, как бывает в большинстве еврейских семей, никогда не перечил маме. Особенно до армии. После армии Илюша стал сильнее физически, огрубел, больше пил и чаще хамил, но маму все равно слушался беспрекословно.
Эсфирь Иосифовна поведала, что Илья в библиотеке денег не получал, только расписывался в ведомости, а подрабатывал в другом месте. Коллектив его зарплату делил, поскольку работу-то за него делали женщины.
— Так вы же говорили, он грузил и с должниками общался?
— А мы ему за это контрольные институтские писали.
Илья, как оказалось, четкого расписания посещения библиотеки не придерживался. Считалось, что он должен появляться в пятницу, но он заходил, когда было время, благо работал недалеко, а если надо, его вызванивали из дома. Основным местом работы Ильи Сольдштейна был сельскохозяйственный рынок, расположенный в двух кварталах от библиотеки. Числился он там охранником. Чем занимался на самом деле, женщины не знали, но фрукты и овощи приносил регулярно и денег за них не брал. Дружил со всеми, кроме Людмилы, но с нею просто не общался.
Олег Данилович слушал библиотекарш внимательно. Они говорили с чувством, хорошо поставленными голосами, правильно, как на собрании. Танечка тоже пыталась вставить слово, но ее редкие попытки пресекали, и она замолкала.
По поводу врагов, недоброжелателей и дел, связанных с деньгами или криминалом, женщины ничего сказать не могли. Не знали.
Олег Данилович, выпив два полулитровых бокала чая, наевшись бутербродов и фруктов, отправился в отделение. Сев в кабинете Петра, на удивленные расспросы отвечал, что ни в коем случае не работает, а просто сидит, племянника ждет, тот обещал заехать. Сидел за пустым столом, глядел в окно.
Через полчаса в кабинет заглянула вызванная свидетельница — не по Илье, совсем по другому убийству. Два дня назад зарезали в собственной квартире шестидесятилетнего алкоголика. Его друзья-собутыльники не помнили, кто и когда это сделал. Они утром очень удивились, что Семеныч не протянул руку к опохмельному стакану, и, приглядевшись, заметили, что у хозяина в горле торчит «роза» разбитой бутылки. Рана эта страшная, правда, не всегда смертельная, но Семенычу хватило. При его субтильном телосложении и двадцатилетнем запойном стаже ему хватило бы и удара кулаком в горло или печень. Патологоанатом удивлялся, как он вообще жил с такими внутренностями последние месяцы, — по состоянию здоровья он давно уже был труп. Печень в дырах, кровь с сивухой, почки практически не функционировали.
Олег слушал показания соседки зарезанного алкоголика и сравнивал ее со своими давешними собеседницами. Сидящая перед ним «дама», по документам сорока лет, выглядела заезженной виниловой пластинкой рядом с лазерным диском — Эсфирью Иосифовной. Другие женщины в ее библиотеке были не так эффектны, но на удивление ухожены и прикинуты.
«Дама» рассказывала, как три раза подряд в прошлом месяце вызывала к соседу милицию, прося угомонить «оборзевших алкашей», милиция делала внушение, грозила забрать соседа, но так и уезжала, даже не выкинув собутыльников из квартиры. Женщина говорила устало, теребила в руках зонтик.
Олег Данилович от напряжения последних дней задремал на секунду, прикрыл глаза… Сегодняшний обед в библиотеке. Спокойная, «в себе» Елена, неизвестно от кого беременная. Фотомодельная, расстроенная больше, чем ей хотелось показать, Эсфирь. Танечка, так любившая Илью, но переставшая плакать на десятой минуте. Уверенная, не растерявшаяся в ситуации Людмила… Они все врали ему. Причем очень слаженно.
А женщина все говорила, выливая на следователя то, что она обдумывала, сидя перед телевизором, обсуждала со сверстницами в очередях за дешевым молоком.
После нее Олега Дмитриевича грузил «кореш» зарезанного алкоголика. Он обвинял во всем «синюху» Гальку. Она-де «брала на грудь» больше положенного, а при выяснении, кто сколько выпил, валила все на остальных и норовила затеять драку. При драке постоянно рвала на себе футболку или халат, непотребно заголяясь и выставляя напоказ худющие ноги в узловатых венах. В ответ на упреки в плоскогрудости и тонконогости обзывала всех деревней, доказывая, что ее размер сейчас самый модный, и метила заехать обидчикам в глаз.
