Артур Крупенин - Каникула (Дело о тайном обществе)
– Да, мы были знакомы.
– Близко?
– Общались когда-то. Но потом наши пути разошлись.
– Ясно. А когда вы виделись в последний раз?
– Лет десять назад, а то и больше.
– Ты уверен?
– Абсолютно. А почему ты об этом спрашиваешь?
Лучко отставил чашку в сторону и внимательно посмотрел Глебу в глаза.
– Потому, что Рамон Гонсалес звонил тебе на мобильный позавчера около полуночи. Примерно за полтора часа до своей смерти.
– Что? Рамон умер?
– Его убили.
– Как убили?
– Вот взгляни.
И следователь выложил на стол пару фотографий. В ту же секунду ложка выпала из руки Глеба и со звоном покатилась по столу.
– Но кто мог сотворить такое?
– Вот это я и должен понять. Так что ты мне скажешь про звонок?
Капитан выложил на стол распечатку. Стольцев в растерянности вынул из кармана телефон и стал просматривать входящие звонки.
– Да, действительно, вот вызов с неизвестного номера. В ноль часов три минуты двадцать пятого июля. Ах, да. Теперь припоминаю. Точно, телефон звонил после полуночи, но никакого разговора не было. Связь прервалась, а перезванивать я не стал.
– Почему?
– Все-таки первый час ночи, а номер незнакомый.
– Но что Гонсалес от тебя хотел?
– Понятия не имею.
– Ты сказал, что ваши пути разошлись. Что произошло?
– Это долгая и очень давняя история.
– А я никуда не спешу.
Как бы в подтверждение своих слов следователь неторопливо отковырнул от пирога вишенку и отправил себе в рот. Глеб вздохнул и отвел глаза.
– Ну, если коротко, размолвкой мы обязаны одной женщине.
– И как давно это было?
– Мне тогда было двадцать три, а Гонсалесу, как сейчас помню, тридцать семь. И он казался мне глубоким стариком, не имеющим никаких шансов.
– Стало быть, лет пятнадцать назад?
– Где-то так.
– Как я понимаю, та женщина выбрала его, а не тебя?
– Ты все правильно понимаешь, – улыбнувшись, ответил Глеб, хотя капитану его улыбка показалась вымученной.
– И с тех пор никаких контактов?
– Мы лишь пару раз пересекались на работе.
– А скажи на милость, откуда Гонсалесу был известен твой номер?
– Я полагаю, он мог раздобыть его на кафедре.
– Ну да, ну да, – согласился следователь. – И зачем Гонсалес мог звонить тебе в день убийства, ты не знаешь?
Глеб покачал головой. Капитан доел последний кусок пирога и бережно собрал оставшиеся на блюдце крошки.
– Тебе придется помочь мне в расследовании. Сам понимаешь, это и в твоих интересах тоже.
– Ты что, меня подозреваешь? – подскочив, спросил Глеб.
– Я-то нет. Но желающие найдутся. Так ты поможешь?
– Да куда я теперь денусь. К тому же на дворе каникулы, свободного времени полно. В общем, можешь мною располагать.
– Вот и славно. Завтра прилетает вдова Гонсалеса. Я собираюсь вместе с ней еще раз осмотреть квартиру. Приглашаю и тебя.
– Вдова Гонсалеса? – с какой-то странной интонацией переспросил Глеб. – Хорошо. Я обязательно буду.
* * *После встречи со Стольцевым следователь вернулся в управление. Он так и не получил вразумительного ответа на вопрос, почему Гонсалес в критический момент, когда бандиты взламывали дверь, вместо того чтобы позвонить по «02» и просить о помощи, набрал номер Стольцева. И это после того, как он увел у Глеба любимую, и после стольких лет разлуки. А Стольцев часом не врет? Как ни противно подозревать его, но по долгу службы придется все досконально проверить.
На рабочем столе капитана уже ожидало заключение Семенова, согласно которому Гансалес не находился под воздействием наркотических веществ в день смерти. В крови жертвы были найдены лишь следы диазепама – распространенного седативного препарата.
Капитан почесал в затылке. А снотворное не могло вызвать ту самую «галлюцинацию», которую имел в виду Гонсалес, выцарапывая надпись на столе? Нет, тут надо разобраться поподробнее.
Следователь набрал номер судмедэксперта.
– Семеныч, а ты уверен, что Гонсалес не ширялся?
– Вполне. Похоже, он всего лишь принял изрядную дозу валиума.
– А откуда известно, что именно валиум? В заключении сказано про… э-э… диазепам.
– Во-первых, это всего лишь название рабочего вещества, а во-вторых, я поднял список лекарств, найденных в аптечке Гонсалеса. Там был валиум.
– Так у нашего парня шалили нервишки?
– И сильно.
– Что ты хочешь сказать?
– Сдается мне, – судя по возникшей паузе, Семеныч раскуривал очередную сигарету от предыдущей, – что этот твой испанец изрядно психовал в тот вечер.
Следователь задумчиво погладил тройной шрам под глазом.
– Думаешь, догадывался, что к нему могут нагрянуть непрошеные гости?
– Не исключено. Может, что-то почувствовал или заметил. Мужик, как я понимаю, был сообразительный, доктор наук все-таки.
– Ежели он был такой умный, – проворчал Лучко, – с чего бы ему тогда лежать у тебя в морге?
* * *После ухода Лучко Стольцев, размышляя о разговоре, еще дважды заказывал себе кофе.
Рамон звонил ему позавчера ночью?! После всего, что было между ними? Что он хотел? Уж не собирался ли наконец извиниться? Кто и за что его убил? Негодяи не оставили на Гонсалесе живого места – по словам Лучко, Рамона пытали. Жуть, средневековье какое-то.
И как там теперь она? Странное дело, услышав о смерти Гонсалеса, Глеб первым делом подумал совсем о другом человеке. Фрагменты тщательно и глубоко зарытых в памяти событий пятнадцатилетней давности встали перед его глазами. Воспоминания были не из приятных. Ведь Глеб тогда впервые в жизни узнал, что утверждение «расставание – маленькая смерть» верно только для тех ситуаций, когда все случается по обоюдному согласию. В противном случае эпитет «маленькая» можно смело отбросить.
Глава 4 Вероника
Он обратил внимание на эту глазастую девчонку еще на первом курсе, но долго стеснялся подойти и куда-нибудь пригласить. При всей мягкости черт и никогда не сходящей с губ улыбки было в Веронике что-то неприступное. Она и притягивала, и внушала трепет. Как омываемая грозным океанским прибоем красота прибрежных скал, что так и манит к себе потерявшего осторожность яхтсмена. Подойдешь поближе и можешь потом сильно пожалеть.
Все вышло само собой во время летней практики. Солнце, море, южные звезды и крымские вина кого угодно настроят на лирический лад. Их разговоры становились все дольше, взгляды – все жарче. А настоящий роман закрутился сразу после возвращения в Москву. Оба нырнули в него с головой. К моменту выпуска они уже давно жили вместе и на годы вперед строили радужные планы что в науке, что в любви. И эти планы вполне могли бы сбыться, если бы не проклятая аспирантура.
Вот тогда-то в их жизни и появился Рамон Гонсалес. Он стал научным консультантом Вероники. Лицом смахивающий на Хавьера Бардема, Рамон Хуанович пачками пленял студенток и аспиранток, единодушно признававших его заслуженным секс-символом истфака.
Много позже, исколесив Иберийский полуостров вдоль и поперек, Глеб сообразил, что каждый второй испанец с трехдневной щетиной выглядел бы в глазах пылких москвичек законченным мачо. Но все это было потом, а тогда он, помнится, не особенно насторожился. В конце концов, какие-то там девчонки – это одно, а Вероника – совсем другое дело. Глеба не насторожили ни восторженные рассказы подруги о многочисленных достоинствах научного консультанта, ни ее поздние возвращения, ни чьи-то назойливые звонки и молчание в телефонной трубке. Он так ничего и не понял до того самого дня, когда Вероника спокойным тоном давно принятого решения объявила: «Я его люблю!»
В последнюю проведенную вместе ночь они, обнявшись, но не раздеваясь, лежали рядом и, то плача, то хохоча, вспоминали самые счастливые минуты любви, столь внезапно утраченной в одностороннем порядке. А через год Глеб встретил свою будущую бывшую жену, и вскоре у него родилась Ксюха, живущая теперь за тридевять земель с мамой и отчимом.
Что до Гонсалеса, то их пути с тех давних пор несколько раз пересекались. Однако после того, как Вероника ушла к Рамону, мужчины за все это время не обмолвились ни словом. Ни при встрече, ни по телефону. И вот на тебе.
* * *От капитана не укрылось ни легкое замешательство, которое испытали при встрече Глеб Стольцев и Вероника Гонсалес, ни их фамильярное приветствие на «ты». Значит, это она когда-то разбила сердце Глеба?
Лучко с интересом оглядел вдову. Намного моложе мужа, на вид от силы лет тридцать-тридцать пять. Чертовски хороша – стройная фигура, привлекательное лицо, с каким-то очень редким разрезом глаз. При абсолютно европеоидных чертах глаза казались чуть раскосыми. Несоразмерно большие, они будто были позаимствованы у какого-то куда более крупного человека, но общего впечатления отнюдь не портили. Скорее наоборот. Капитан очень скоро поймал себя на том, что совершенно заворожен магией этого необычного взгляда. Он украдкой посмотрел на Стольцев а. Да, Глеба можно понять. Упустить такую бабу!
![Артур Крупенин - Энигматист [Дело о Божьей Матери]](/uploads/posts/books/99071/99071.jpg)
