Светлана Борминская - Священная швабра, или Клуб анонимных невест
Оставив все скверные мысли за порогом, он вошёл и подмигнул Белоснежке. Кошка сидела в прихожей и ждала следователя.
«Почему я чужой жизнью интересуюсь, больше чем своей? — с удивлением глядя, как Белоснежка лапой черпает и ест сметану, думал следователь. — У меня нет личной жизни. У всех есть, а у меня нет!.. Надо позвонить Свете».
Но телефон Светы не отвечал.
«Мне дышать трудно без неё!» — Лев Тимофеевич постоял, укоризненно глядя на старый чёрный телефон на стене, и пошёл готовить ужин.
В честь скорого выходного дня ужин был парадный — грибы, запечённые в сметане, и чай с шоколадным тортом.
Способна на романЧерез Тихорецкий тракт ехали машины. Света стояла у дороги, крепко держа за руку сына. Они шли из поликлиники.
Вчера в ток-шоу она случайно увидела Рогаткина. Лев Тимофеевич, каким он был в свой приезд в Тихорецк, и вчерашний — разительно отличались. Вчерашний был в бабочке, вместо галстука. Света хмуро улыбнулась.
— На, грызи морковку, зайчик, — она протянула сыну кусочек морковки из пакета.
— Не грызется, — Ваня отдал морковку обратно и чихнул.
Было тепло, снег на солнце быстро таял. Над Тихорецком уже второй день пролетал антициклон.
— Пошли, — сворачивая к дому, поторопила она сына.
«Не звонит, — Света затопила печку и покосилась на телефон. — Наверное, у него есть кто-нибудь! Какая-нибудь женщина. А может быть, мне позвонить самой? А смысл?»
— Спокойной ночи, сладких снов, — Света уложила сына и снова взглянула на телефон.
— Здравствуй, Лев! — уже через минуту звонила старший следователь старшему следователю. — А я ждала твоего звонка.
— Правда?.. А я звонил, — Лев Тимофеевич поперхнулся, он как раз ужинал жареной картошкой с грибами. Початая бутылка портвейна стояла в центре стола.
— Я с сыном на больничном, — вздохнула Света, поглядывая кипящий чайник. — Ты теперь артист?..
— Света, запиши-ка мой адрес, — прожевав, сказал Лев Тимофеевич. — И имей в виду, я — мужчина с серьёзными намерениями. Приезжай в гости, хорошо?
«В гости пригласил… Что бы это значило?» — хмуро подумала Света, положив телефон на стол.
— Света?.. Вас не слышно! — ещё с минуту тщетно взывал к Светлане Рогаткин.
Над Тихорецком блуждал антициклон. Сосульки таяли даже ночью.
ДашаСледственный изолятор.
— Я вас только что освободил под залог! Правда, я молодец?.. Даша, согласитесь, две подписки о невыезде для ваших семнадцати с половиной лет — это всё-таки перебор! — адвокат только что не прыгал.
— Вы от папы? — Даша, щурясь и зевая, стояла у дверей СИЗО вместе со своим спасителем адвокатом Лыжиным.
— От папы вашего, а от кого же еще? Михаил Васильевич, как с Урала прилетел, так всё и узнал. Говорит, иди, Лыжин, освобождай мою дочь!
Даша смерила Лыжина презрительным взглядом, а тот залился довольным смехом.
— Ну, вот… Куда вас везти? Вы такая нервная, Дарья Михайловна…
— На Моховую. Нет, везите меня на Радужную, к папе! — покачала головой Даша, садясь на заднее сиденье джипа.
В Москве сияло солнце, и вовсю таял снег. В лужах торопливо мылись воробьи, а оккупировавшие заборы вороны, неодобрительно каркали.
ГрустьОфисный центр, семнадцатый этаж, кабинет председателя совета директоров холдинга «Курицы России».
Игорь Дудкин курил у окна и смотрел на Кремль. Под столом дремал пудель и громко, по-собачьи, храпел.
«Когда я ездил в метро, мне нравилась одна „колючка“… Однажды я видел эту „колючку“ в клубе „Эврибади“, она сопровождала одну раскрученную телеведущую», — Дудкин отошёл от окна и неожиданно для самого себя кукарекнул.
Пудель всхлипнул во сне, очнулся и долго смотрел на своего хозяина, пытаясь узнать — кто это?.. Узнал, вскочил и отряхнулся.
«Увидеться бы с колючкой», — подумал Дудкин. «Колючка» не выходила у него из головы уже неделю.
Игорь снова подошёл к окну — перед офисным центром развевался флаг корпорации: хохлатая курица в фартуке и кокошнике кружилась на золотых коньках.
Не плачьТёмный уголок гримёрной телецентра.
— Я всё думаю, Ир, с чего началась моя чёрная полоса, а?.. — Лера, закрыв лицо руками, плакала навзрыд.
На полу валялись сумочка, два пакета с костюмами и пачка сигарет.
— После Нового года у меня сломался лимузин… Потом мне сломала нос эта ведьма!.. А сегодня меня уволили с телеканала по сокращению штатов, сволочи-и-и-и!.. Пошла вон, так это называется, Ир? Что же делать? Я без телевидения жить не могу! — громко причитала Лера, размазывая тушь на щеках.
— Успокойся, можно подумать, ты ассистенткой никуда не поступишь! — чертыхнулась Ирина. — У тебя полно знакомых, и каналов — тьма, согласись?..
— Вот именно — тьма! Сейчас везде сокращают… И работу за кусок хлеба, как у всех, я не хочу, Ир! И нос болит, — Лера, вытащив платок, вытерла им нос и сморщилась от боли.
— Все будет хорошо, увидишь, Лерка, — Ирина вытащила пачку бумажных салфеток и протянула подруге. — Я задницей чувствую, — неожиданно добавила она.
— Неужели, задницей? — хихикнула Лера и вытерла слезы.
— Ага, только не плачь! — фыркнула Ирина. — Ну что, успокоилась? Пошли, кофейку выпьем?..
И подруги, покачиваясь на шпильках, пошли в кафе на второй этаж.
Холодный душВ растаявших лужах с остервенением мылись голуби, хотя весна ещё не наступила. Гончаров, сидя на подоконнике, задумчиво перелистывал компромат на собственную дочь.
«Сперва её поймают и отпустят, потом снова поймают, заведут дело, и тут, Михаил Васильевич, мы не подкачаем, как всегда!» — руководитель службы безопасности корпорации слов на ветер не бросал.
Да, его дочь воровала из магазинов всякую мелочь и принимала наркотики, но в принципе это норма поведения тысяч молодых людей. Хуже было то, что Дашка на его глазах превращалась в бездушное, жестокое существо. Холодный душ будет полезен для неё, ведь кто любит причинять боль другим, тоже должен отведать боли.
— Папа! — Даша вошла в кабинет вслед за Лыжиным.
Михаил Васильевич взглянул на дочь.
«Мне жаль её? — спросил он себя. — Нет, не жаль, я устал».
— Я помогу, — Михаил Васильевич снова взглянул на Дашу, которая выглядывала из-за спины адвоката. — Но тебе придётся уехать, Дашка. Учиться будешь за границей.
— Но я не хочу, пап! Мне не нравится за границей, там выть хочется, папа! Я останусь в Москве, — Даша всхлипнула. — Па, я не уеду, и не проси…
— Хорошо, жди суда, — пожал плечами Гончаров. — Или с марта поступай на подготовительное отделение университета в любую из европейских стран. Выбирай, Дашка, я сегодня добрый! — Михаил Васильевич краем глаза нашёл фотографию трёхлетней дочери в рамочке на своём столе.
— Но я ни в чём не виновата, папа, я всё объясню! Выслушай меня, пожалуйста! — крикнула дочь.
— Я тебе верю, Даш, ты же не сумасшедшая — чипсы воровать? — Михаил Васильевич кивнул. — Лыжин будет твоим адвокатом на суде. Не хочешь Лыжина, будет другой. У тебя всё?..
Лыжин задумчиво теребил обручальное кольцо на безымянном пальце, уголки его губ были опущены.
— Я поеду, — наконец, сказала Даша. — В Брюссельский университет права. Хорошо, па?..
— Умничка! — с облегчением вздохнул Гончаров.
Через пару часов папа и дочь садились в машину, чтобы ехать в ресторан обедать.
«На мне словно воду возили бесплатно, — думала Даша, устраиваясь с ногами на заднем сиденье. — Даже переодеться нет сил!»
На каждом углу продавали мимозу и тюльпаны… Тысячи корзин мимозы завезли в Москву сегодня ночью. В небе над городом какой-то самолёт выделывал опасные фигуры, оставляя белый след.
— Похоже, пилот влюбился, — проворчал шофер, трогаясь с места.
Гончаров расправил плечи и обнял дочь.
«Я не хочу в Брюссель», — хотела сказать она, но промолчала, сжав до посинения губы, и вспоминая всхлипы и мычание, доносившиеся с соседних нар, когда проснулась сегодня утром в СИЗО.
План завоеванияДональд Трамп добивался своей Мелани семь лет. Неужели, он за это время ни с кем не переспал?
(эпиграф)
Михаил Васильевич, близоруко прищурился — на диване сидела очень красивая дама из ресторана, которая имела желание переспать с ним. Даму звали Тамара. Было три часа ночи, а дама всё говорила, говорила…
— Когда я последний раз резала вены, это к слову о нас с тобой, Миша, — вздыхая, раздосадовано делилась своими проблемами она. — Так вот, Мишка, имей в виду, что я никогда ничего не делаю просто так!.. Ты понял? Нет, ну ты понял?..
Гончаров покосился на красивые оголённые руки Тамары, потом краем глаза поймал в зеркале себя и конфузливо отвёл глаза. «У меня глупейший вид, а у Тамары затяжка на чулке, — уныло вздохнул он, представив в анатомических подробностях, как женщина сейчас начнёт через голову снимать с себя платье и расстёгивать бюстгальтер. — Любопытно, какие на ней трусы?.. А больше почему-то ничего не любопытно… Что со мной, о, Господи? Ведь я ещё мужчина хоть куда?! Хоть туда, хоть сюда… Чёрт, правда, что это со мной, а?»
