Фридрих Незнанский - Рекламная любовь
— Нет.
— Что ж, распишитесь под протоколом, пожалуйста. Благодарю. Может быть, вызвать «скорую»?
— Не надо. У меня в машине есть все необходимое.
Софья Михайловна медленно, тяжело поднялась, направилась к двери. Грязнов смотрел вслед и размышлял о ценностях еврейской семьи. Его странные мысли прервал звонок Турецкого.
— Как дела, старый? — вскричал тот.
— Потихоньку. Только что беседовал с мадам Трахтенберг.
— И что?
— Узнал много нового об укладе жизни в еврейских семьях.
— Вот как? Подскочить на Дмитровку можешь?
— Отчего нет? Чай, не ногами ходим. Машина под окном, через пятнадцать минут буду.
— Лады! Я пока насчет кофе распоряжусь.
— Привет Наташеньке!
— Сам передашь! — отрезал друг и товарищ. И дал отбой.
Ровно через четверть часа Наташа вкатила в кабинет шефа столик, сервированный на две персоны. Персоны, а именно собственный начальник Александр Борисович и его друг, начальник весьма грозного ведомства, пожилой (по мнению Наташи), но очень милый мужчина Вячеслав Иванович Грязнов, сидели напротив друг друга в клубах табачного дыма.
— Налей кофейку, Наталья, и свободна. Мы уж сами похозяйничаем, — распорядился шеф.
Генерал Грязнов улыбнулся Наташе, но как-то так, недостаточно…
Девушка ушла слегка расстроенной. Турецкий тут же открыл дверцу сейфа, извлек бутылку армянского коньяка.
— Ну как прошел разговор с вдовой Трахтенберга? — наполовину наполняя крохотные пузатые стопочки, спросил он.
— Ха! Это не разговор — это песня! Сага о еврейской семье.
— Не понял?
— А что тут понимать? Нет у вдовы мотива на убийство, ясно как божий день. Несчастная баба, любящая покойного мужа, плачет, страдает и ничего не знает.
— Но у таких мужиков бабы обычно в центре вселенной. Вокруг них весь земной шар крутится. Они актрис отбирают, секретарш выбирают, чтобы, значит, без неприятностей…
— А вот все и не так, Санечка. Жизнь многообразна. В ней есть место для каждой индивидуальности. Софья Марковна, видишь ли, застряла в комсомольской юности. Где-то в середине семидесятых — начале восьмидесятых: костры, походы, авторская песня, андеграунд. Светские тусовки терпеть не может. И никогда их не посещала. Предоставляла мужу полную свободу действий. Поскольку в еврейских семьях не принято вмешиваться в дела мужа.
— Тем более, когда тебе уже полтинник, — вставил Турецкий. — Ей ведь пятьдесят с хвостиком?
— С небольшим. Они с покойником ровесники.
— Тогда понятно, что она не любила ходить на тусовки, где царили молоденькие финтифлюшки. Непонятно, почему он не сменил жену на что-нибудь двадцатилетнее.
— А зачем? Она ему абсолютно не мешала. Создавала уют. К ней не нужно было приспосабливаться, ублажать, таскать по курортам. Очень удобная жена.
— Он, говорят, был жутким бабником.
— Ее это не смущало. С ее слов, в еврейских семьях не принято ревновать мужей и ограничивать их… потребности.
— Прямо как в восточных семьях: что муж ни сделает, то и хорошо.
— Вот именно, Санечка! Ты прочти протокол — слезами умоешься. И поймешь, что для тебя рай — это земля обетованная! Не знаю, как для Ирины, конечно…
Пока Турецкий читал, Грязнов налил себе еще коньяку, с удовольствием выпил, закурил.
Турецкий, пробежав глазами листки, присоединился к приятелю. То есть капнул в стопку и себе, любимому, выпил и закурил.
— Мне это, знаешь ли, анекдот напоминает, — раскинувшись в кресле, начал он. — Рассказать?
— Так ты уже почти начал, — хмыкнул Грязнов.
— Рассказываю. Приходит русская девушка в синагогу. Говорит: «Ребе, я выхожу замуж за еврея. Я простая девушка из простой русской семьи. Не знаю ваших нравов и обычаев. Боюсь опростоволоситься. Научи меня, ребе, что можно делать, а чего нельзя?» Тот начинает ее просвещать. Дескать, нельзя работать по субботам, то да се. Вот, в частности, нельзя танцевать с мужем. «Как? — удивляется девушка. — Почему?» — «Ну нельзя, и все. Таков обычай», — отвечает раввин. «А в интимной жизни как?» — забеспокоилась девушка. «О, там почти никаких ограничений. Делайте что хотите!» — «А лежа можно?» — «Да!» — «А на боку?» — «Запросто!» — «А по рабоче-крестьянски?» — «Да!» — «А в позе наездницы?» — «Естественно!» — «А сидя можно?» — «Конечно!» — «А стоя?» — «Вот стоя нельзя! Ни в коем случае! Это может перейти в танец!» — строго произнес раввин.
Грязнов рассмеялся.
— Что ты хочешь этим сказать?
— То, что вдова очень хорошо понимала, что можно, а чего нельзя. О чем позаботиться, а куда нос совать ни в коем случае не следует. Поэтому он коней на переправе и не менял. Ты, Славка, прав: такая жена просто клад. Но нам-то с этого что за толк? Никакой зацепки.
— Абсолютно, — подтвердил Грязнов. — Кроме того, что мадам следует исключить из списка лиц, подозреваемых в организации убийства Трахтенберга. Тем более что все их имущество, нажитое непосильным трудом, записано на Софью Марковну и Дину Арнольдовну, их дочь. Загородный коттедж, квартира в Москве на Кутузовском, два автомобиля — «кадиллак» и «лендровер», квартира в Лондоне, земельный участок в Ницце, где стоит небольшой, но очень милый особнячок — это все на жене и дочери. За ним, со слов налоговиков, — только «вольво», акции телекомпаний и некоторых фирм-клиентов.
— Гол как сокол, — сокрушенно покачал головой Турецкий.
— Да… Это я к тому, что и материальных мотивов убийства у вдовы нет. У нее и так всего выше крыши. А она любит читать книжки и копаться в земле. То есть припадать к истокам.
— Может, так оно и есть.
— Наверное. Похоже на то. Я вот, Саня, только одного не понимаю: у мужика в прошлом были в руках такие бабки! Наличные, никем неучтенные. Это когда он в «золотом бизнесе» крутился… И чтобы он теперь не имел никакого тайного приработка?
— Зачем? Его агентство процветало, и так бабки шли немереные.
— Так не на него же одного они шли. Во-первых, их там трое учредителей, как ты помнишь. Управление коллегиальное. Прибыль на паях. Приходилось делиться. И чтобы он не имел своего собственного кусочка? Такой весь нараспашку?
— Ну не знаю. Что гадать. Давай слушать запись моей беседы с его предшественником, Иваном Артеменко, калекой и матерым человечищем.
Турецкий включил диктофон, зашуршала пленка. Грязнов внимательно слушал, иногда — посмеиваясь и поглядывая на Александра.
Александр хмуро курил. Наконец запись кончилась.
— Нет, как он тебя отделал-то, Санечка! — хохотал Г рязнов. — И про козлов пассаж не слабый, и про собственное превосходство… Как же ты вытерпел, гордый наш?
— Еле сдержался! Если бы не тяжелое увечье, я бы с ним по-другому… А так что ж, лежачего не бьют.
— Не похож он на лежачего, — усмехнулся Грязнов.
— Ты не хихикай! Ты слушай! Ничего в глаза, то есть в уши, не бросается?
— Так, так… А ну-ка, прокрути еще разок… Ага! Вот здесь. Стоп! Слушаем.
Турецкий отмотал пленку, нажал «пуск». Оба внимательно слушали чуть приглушенные пленкой мужские голоса. Вот голос Турецкого:
Вопрос: Кстати, вы, конечно, знаете, что два месяца тому назад на Трахтенберга уже было совершено покушение?
Ответ: На Трахтенберга?
Вопрос. Ну да… Взрывчатка также была в его автомобиле. Взрыв произошел, когда Трахтенберг находился в нем. Все так же.
Ответ. Так же?
Вопрос: Ну… Не совсем так. В первом случае взрывпакет был прикреплен к днищу. И пострадал Малашенко, охранник Арнольда. Но во втором-то погиб он сам!
Ответ: Думаю, что и в том, и в другом случае пострадал тот, кто должен был пострадать.
В о п р о с: То есть… Вы считаете, что первый взрыв был предназначен охраннику? Мы знаем, что пострадавший был рядом с Трахтенбергом на протяжении более десяти лет. То есть должен был пользоваться его неограниченным доверием. Это что же, Арнольд его наказал?
Ответ: Заметьте, не я это сказал.
Вопрос: Но за что?
Ответ: Батенька, вы слишком много задаете вопросов. На которые…
— Ладно, хватит, — остановил запись Турецкий. — Ну что? Ты на что обратил внимание? — словно сверяясь со своим впечатлением, спросил он приятеля.
— На то, что, во-первых, он тебе постоянно отвечает вопросом на вопрос. Это, правда, принято в еврейских семьях.
— Артеменко-то каким боком?..
— Я шучу, Санечка. Главное, он ясно дает понять, что все не так просто с этими двумя взрывами.
— Вот именно! Прямым текстом! Что же получается? Трахтенберг устроил взрыв, предназначенный охраннику? Причем мы видим абсолютно схожий почерк: четко направленный взрыв, кумулятивное взрывное устройство. Просто снайперские взрывы, ей-богу! Словно исполнены одними руками. Или одной командой. Но со слов Артеменко, Трахтенберг наказал своего охранника. Получается, что Трахтенберг хотел убрать Малашенко руками подчиненных, так, что ли?
