Эдвард Айронс - Корлотта Кортес
Дарелл вспомнил, как однажды был свидетелем испытания ядерного оружия. Не приведи Господи увидеть подобное еще раз.
В темную комнату вошел О'Брайн. За ним Плежер. Девушка выглядела подавленной, хотя вряд ли понимала, что происходит на самом деле.
— Так что же? Просто сидим и ждем, амиго? — тихо спросил Пабло.
— Больше ничего сделать нельзя.
— Если бы я знал раньше, что именно они украли…
— Это ничего бы не дало. Нам, видимо, не шла в руки хорошая карта.
— А у меня создалось впечатление, что вы когда-то были неплохим игроком, сеньор, — заметил Пабло.
— Я и сейчас не плох. Но все козыри у него, — Дарелл кивнул на дом через улицу. — Насколько хорошо ты знаешь Хуана Переса, Пабло?
— Достаточно хорошо.
— Он выполнит свою угрозу?
— Не сомневаюсь.
— Зная, что тоже умрет?
— Для человека, подобного Пересу, смерть во имя преданности — высшее блаженство, к которому он стремится. Что бы вы ни сделали, он все равно умрет.
В полумраке лицо Пабло выражало глубокую озабоченность.
— Ты с чем-то пришел? — спросил Дарелл.
— Да. Видите ли, Перес не сдержит слово.
— То есть?
— Он вас промурыжит двадцать четыре часа. Даст Кортесам уйти. А потом все равно взорвет бомбу.
Дарелл пристально смотрел на Пабло.
— Зачем? — не скрыл он удивления.
— Ради красивого жеста. Веря в то, что выполняет свое предназначение. Да и существование в тюрьме, вдали от Кортесов, для него лишено всякого смысла.
— Но он не посмеет убить тысячи невинных…
— Для него просто не существует какие-то невинные.
— Значит, через двадцать четыре часа он взорвет бомбу?
— Для Хуана Переса это явится венцом славы.
Дарелл задумался.
Сколько уже раз человечество содрогалось при опасности полного уничтожения по воле сумасшедшего? Н-да, по всей вероятности, О'Брайн правильно оценивает ситуацию. А если так, они ничего не выиграют от зряшного ожидания. Томительно ползущие часы только увеличивают степень нестабильности человека, который нагло распоряжается жизнью и смерью людей.
Он опять посмотрел чеерз улицу на освещенное окно.
Что-то зашевелилось на задворках памяти.
Дарелл напрягся, восстанавливая детали.
Прошлой ночьью он ведь был в мансарде под наклонным фонарем на крыше. Где же там, в этом неряшливом помещении телефон? Очень скурпулезно стал перебирать всю обстановку комнаты. Перес только что говорил с ним по телефону. Неужели спускаялся вниз? Все свидетельствовало о его присуствии там, наверху, в собственной берлоге. Так где же телефон? Тонкий луч фонарика шарил по предметам мебели. Неприбранная кровать со старинным изголоьвем. Морисоновский стул с потрескавшейся кожей и торчащими из распоротого сиденья внутренностями. Длинный стол, заваленный бумагами, газетами. Пепельница, недоеденый бутерброд. А телефон? Он должен быть там. Не мог он не обратить на него внимания.
Сейчас невероятно важно все точно вспомнить.
Начал опять со стола. Попытался представить его себе. Стоит футах в пятнадцати от двери. А сама дверь на верхней площадке черной лестницы. Бомба явно на столе. Бумаги, газеты и все прочее сброшено на пол. Бомба там, это точно. Блестящее металлическое яичко, чреватое смертью. Там же электрическое приспособление, подсоединенное к детонаторам. И кнопка тоже на столе.
А телефон?
Он увидел его совершенно неожиданно. Настенный вариант. По ту сторону стола прикреплен над постельью. Попал в луч фонарика только один раз.
Не ошибается ли он?
Нет, все верно.
Откуда-то издалека донесся голос Пабло:
— Что случилось, амиго? У вас какой-то странный вид.
Дарелл повернул голову, но ему было не до парня. Итак, решение принято. Жутко, но другого выхода нет. Степень риска огромная, просто непостижимая. Стоп, больше никаких размышлений, иначе вряд ли совершит задуманное. Ни один смертный не имеет права брать на себя такую ответственность. А он отважился.
— О чем вы думаете? — спросил Пабло.
Дарелл бросил взгляд на проклятый дом.
— Я пойду туда. И заберу у него бомбу.
20
В кухню только что поступил доклад Йенсена из порта в Джерси. В отеле опять зашевелились. К пакгаузу подошла моторка, а грузовик поставили на пирс задом к воде. Катер береговой охраны, следуя строгим инструкциям, не вмешивался.
Дарелл отозвал в сторону Барни Келза и кратко объяснил свой план. Барни слушал, уставившись в одну точку на стене, и походил на человека, заглянувшего в вечность.
— Не знаю, Сэм. Уж больно рискованно.
— Кто-то должен это сделать.
— Какая разница — кто, — возразил Келз. — А если ошибка или промах, ты положишь не только свою голову, Сэм. Погибнешь не только ты…
— Но если мы будем сидеть сложа руки, не сдавался Дарелл, он все равно взорвет адский механизм. Неужели упускать единственно возможный шанс?
— Нет. Я не знаю. Я не могу решать.
— А если начнем эвакуацию людей, Перес испугается, что жертвоприношение не состоится. И тогда…
— Не знаю даже, что и сказать, Сэм.
— Нам необходимо только сверить часы, — упорствовал Дарелл.
Они посмотрели на циферблаты, и Барни перевел стрелку на минуту.
— Мне потребуется двадцать минут, чтобы добраться туда без излишней спешки. Нужно, чтобы все сработало по четкому плану.
— А как насчет слуг? В доме мужчина и женщина — Карлос и Муро.
— Перес о них не упомянул. Следовательно, напрашиваются два варианта: либо он поставил их сторожить на первом этаже — это я сразу же замечу и уйду, либо они спят глубоким сном и даже не подозревают, что Перес вернулся. Если они спят, придется позаботиться, чтобы не помешали.
Келз пребывал в глубокой задумчивости, лицо его побелело.
— Отсчитаю двадцать минут с того момента, как ты выйдешь отсюда, потом звоню Пересу. Зачем?
— Только затем, чтобы он подошел к телефону.
— А что ему сказать?
— Попроси передумать. Говори о мирных жителях города. Призови не помощь все свое красноречие. Неси все, что взбредет на ум, только удержи его у телефона!
— Ничего не соображаю, — молвил Барни. — Мне нужно выпить.
— Позже.
— А будет ли это «позже», Сэм?
— Послушай, от стола до телефона на стене около десяти футов. Голову даю на отсечение, что бомба и взрывное устройство находятся на столе. С третьего этажа до двери в мансарду — двенадцать ступенек. Моя задача проскочить эти ступеньки и добраться до стола быстрее, чем Перес бросит трубку.
— И ту сумеешь это сделать?
— Надеюсь, — сказал Дарелл.
Барни схватился за спинку стула.
— Неужели не удастся вывезти из этого района как можно больше людей, прежде чем ты начнешь действовать?
— Нет. У нас нет времени и нельзя вызывать у Переса ни малейшего подозрения. А это случится, как только по-соседству послышится какой-нибудь шум.
— Я думаю о Бетси, — с трудом произнес Келз, не спуская с Дарелла глаз.
— Бетси?
— Моя жена. Я живу в трех кварталах отсюда. И двое моих сыновей спят сейчас. Одному — восемь, другому — три. Я люблю их, Сэм.
Дарелл не знал, что ответить.
— Тебе решать, Барни. Ты волен уйти, если хочешь. Вывези их. Кто-то ведь останется и сделает этот телефонный звонок.
Келз затряс головой.
— Нет. Я не побегу. Я сделаю все, что нужно.
Дарелл отправился переговорить с Виттингтоном. Тот сидел и смотрел на него так же, как недавно Келз.
— Но нам следует дождаться экспертов-атомщиков, — сказал он. — К тому же вот-вот явятся люди из Вашингтона.
— Они нам сейчас, что мертвому припарка. Они могут провести дезактивацию, вынуть из бомбы взрыватель — вот и все. Здесь нужен специалист другого класса.
Виттингтон поднял на него потухший взгляд:
— Ты, что ли?
— Меня этому учили, — сказал Дарелл. — Если вообще есть какой-нибудь резон в моем существовании, то сейчас тот самый момент, когда я должен это доказать.
Виттингтон произнес с сомнением:
— Очень рискованно, Сэм.
— Но возможно.
— Ты не имеешь права подвергать такой опасности людей вокруг нас…
— Они уже в опасности, которая возрастает с каждой минутой. Перес рванет бомбу. О'Брайн так считает, и я тоже. Пересу ничего другого не остается. Он не поднимет лапки кверху, когда истечет срок, не пойдет в тюрьму. Не на того напали.
— Ты не можешь этого знать.
— Надеяться, будто он добровольно сдастся, — такой же риск, как и разрешить мне провернуть это дело.
Виттингтон сидел за столом и, уставившись в пол, машинально тер большой нос, похожий на клюв. Часы пробили половину четвертого. Скоро начнет светать и тогда о подобной операции нечего и мечтать.
Старик сказал с отчаянием:
— Никогда не думал, что придется принимать такое решение. Это неправильно. Мне почти семьдесят. Речь не обо мне или о моей жизни. Но все эти люди…
