Эдвард Айронс - Корлотта Кортес
— Пожалуйста, обождите минутку, Перес, — попросил Дарелл. — Хочу проверить то, что вы сказали, если будет возможно.
— Прекрасно. Но никаких действий! Я вас предупредил.
Дарелл прикрыл трубку рукой и поднял глаза на Барни Келза. У того был вид — хоть в гроб клади. Побелевшие от гнева губы кривились.
— Ну?!
Барни кивнул:
— Он говорит правду. Прошел в дом, переодевшись в старуху.
— Твой сотрудник следил за переулком и предполагалось, что будет сообщать о всех, кто входит и выходит.
Барни Келз не отрывал взгляда от своих рук — их била крупная дрожь.
— Это Вердон. Он — хороший парень. Он видел женщину с тележкой. Пытался дозвониться, но линия была занята.
— Некоторое время назад я говорил с Вашингтоном, — вмешался Виттингтон.
— Здесь не один телефон.
— Но в комнате с окнами на подъездную аллею только один аппарат, оправдывался Келз. — Нас прямо преследуют неприятности. Как будто злой рок. Фрич тоже не мог до нас дозвониться, поэтому позвонил Вердону. Он возвращается из Джерси.
— Зачем?
— Считает, что пора приступать к делу. Больше не хочет там околачиваться.
— Теперь уже поздно, — упавшим голосом произнес Виттингтон.
Дарелл взглянул на него:
— Читаете мои мысли.
— Порасспрашивай Переса, — сказал Виттингтон.
Дарелл продолжил прерванный разговор.
Он вдруг вспомнил, что никогда не встречался с Пересом, даже вблизи не видел, хотя знал предостаточно: часами здесь изучал фотографии и досье. Богатые родители Генерала дали образование талантливому крестьянскому мальчику, послав учиться в Европу, а затем в Соединенные Штаты, в технологический институт. Знал о фанатической преданности Генералу, слепой и безглядной, несмотря на все пороки последнего — злоупотребления властью, жестокость, похоть и прочие отклонения от общечеловеческих норм. Хуану Пересу даже в голову не приходило надо всем этим задуматься.
Голос в трубке зазвучал угрожающе:
— Заставляете себя ждать, мистер полицейский.
— Меня зовут Дарелл.
— Ваше имя не представляет никакого интереса, если только вы не уполномочены вести переговоры.
— Так оно и есть, — подтвердил Дарелл.
— Тогда слушайте внимательно. Я предъявляю свои требования и уверен, что вы с ними согласитесь. Первое — вы должны понять, что бомба, которая лежит рядом со мной, — заряжена. Взрывной механизм приведен в боевую готовность. Простое нажатие на кнопку вызовет ядерный взрыв и уничтожит тысячи и тысячи ни в чем не повинных людей в округе.
— И вас в том числе, — уточнил Дарелл.
— Я не в счет. Я готов умереть.
— Верю, — сказал Дарелл.
— Очень хорошо. Тогда можно продолжать. Я намереваюсь оставаться здесь, на этом чердаке, и бодрствовать двадцать четыре часа. А вы все это время будете находится там, где находитесь сейчас. И не причините вреда ни Генералу, ни его дочери, ни его яхте. Я ясно выражаюсь.
— Достаточно ясно. Это — шантаж. Гораздо больше, чем обыкновенный шантаж, сеньор. Это — жизни тысячи ваших соотечественников, разрушения и заражение огромных площадей в самом центре города. Это — последующие психологические и политические последствия, к которым приведет ядерный взрыв в Нью-Йорке. Можете себе представить, что будет?
На лбу Дарелла выступил пот.
— Даже очень.
— Итак, вы соглашаетесь! — Бесстрастно, безапелляционное утверждение, которое, как показалось Дареллу, не могло принадлежать человеку в здравом уме.
— Значит, вы требуете двадцать четыре часа свободы действий для Кортеса, чтобы он беспрепятственно вывез из страны остальные бомбы, сказал Дарелл.
— Вот именно.
— А если нет, вы взрываете бомбу.
— При первом же агрессивном поползновении против меня. Я сделаю это, уверяю вас.
— Как вы узнаете, что Генерал и Карлотта благополучно покинули пределы страны? Вы ведь не поверите нам на слово, Перес.
— У меня прямая связь по радио с бортом яхты. Мне сообщат.
— Вы отдаете себе отчет, что вас ждет впоследствии?
— Моя жизнь ничего не стоит. Вы слышали мои условия и подчинитесь им!
В телефоне щелкнуло и наступила тишина.
В кухне все молчали. Кто-то вздохнул. Тогда Плежер подошла к плите и зажгла горелку под кофейником. Столь обыденный, вполне домашний поступок как будто прорвал тугую оболочку неимоверного напряжения.
Дарелл повернулся к Виттингтону:
— Вы все слышали. Он способен на это?
— Способен. И сделает, — прошептал Виттингтон.
— Вы согласны на его условия?
— Выбора нет…
— По поводу бомбы. Я всегда считал, что существуют предохрительные меры против приведения в действие атомных бомб. Неужели Перес просто так может взорвать бомбу?
— По этому поводу все вопросы к Келзу, — сказал Виттингтон. — Это он знает, как они взрываются.
Дарелл с некоторым удивлением повернулся к этому не слишком примечательному человеку.
— В том, как действует тактические, да и более крупные бомбы большого секрета нет. Даже если бомба размером с грейпфрут, она превратит Гринвич Виллидж в радиоактивную дыру на земле.
— Мне нужны детали, — упрямо сказал Дарелл.
Келз сосредоточился.
— Существуют два типа атомных взрывов. Предположим, у нас имеется критическая масса плутония или урана-235. Если масса не достигнет критического уровня, ничто не может спровоцировать атомный взрыв. При равномерном давлении на массу ее объем уменьшается наполовину, а удельный вес соответственно увеличивается до критического и происходит взрыв.
Бомбы приводятся в действие обыкновенными тротиловыми взрывателями, вклиненными в массу урана. Контейнер с критической массой тоже заключен в тротиловую оболочку с электродетонатором. При замыкании электроцепи возникает элементарный тротиловый взрыв, в результате которого субкритическая масса в миллионные доли секунды сжимается до критической и происходит атомный взрыв. Мы, естественно, добавляем уплотнители, чтобы не получился самопроизвольный взрыв, но в данном случае это роли не играет. Главное, что бомба транспортируется без электровзрывателя, что делает ее совершенно безопасной.
— Значит, Перес подключил к ней детонаторы, так? — спросил Дарелл.
Барни Келз подтвердил:
— Пересу остается только нажать на кнопку. Перес не шутил. Мы в полном дерьме. К нему сейчас не подступиться. Самое умное, что мы может в настоящий момент сделать, это сматываться отсюда чем быстрее, тем лучше.
Атмосфера поражения в особняке Моррисонов была почти физически осязаема — хоть трогай на ощупь и пробуй на зуб. Дарелл пошел наверх и стал всматриваться в дом Кортесов, где притаилась страшная опасность. В затихшем ночном городе, с сотнях огромных и в тысячах маленьких домов люди мечтали, любили, спали, и в то же самое время подсознательно улавливали жужжание или тиканье своих будильников. Неосторожное движение, неверный шаг — и им не суждено увидеть новый день.
Дарелл не пытался переложить на кого-то вину за собственное поражение. Никто не виноват, просто так сложилось — все работало против них, даже природа, которая вчера наслала снежную бурю, а сегодня — туман и помешала прибытию экспертов из Комиссии по атомной энергии. Виттингтон не решился арестовать Кортесов, чтобы выручить остальные бомбы. Достоин он оправдания или нет? Сотрудник Барни Келза не проявил достаточной бдительности и не задержал в переулке старуху с тележкой. Виноват он или нет? А сам Дарелл упустил Джонни Дункана и его убили. Наверное, с самого начала следовало действовать по-другому: найти Джонни Дункана и сразу же вернуть бомбы. Какова доля его, Дарелла, вины? Интересно, случись все это нынче, смог бы он предугадать ситуацию, которая теперь — в ретроспективе кажется обреченной на неудачу с первой минуты?
Он вглядывался в освещенно окно чердака, где затаился Перес. Сквозь тонкую пелену измороси желтели наклонные рамы застекленой крыши. На улице — пусто. В кухне Барни Келз говорит по телефону с Сентер-стрит, пытаясь перераспределить автобусные маршруты целого района. Бесполезная работа. Невозможно в три часа ночи поднять с постели десять тысяч человек. Даже сигналы воздушной тревоги не в состоянии полностью очистить от людей весь район Манхэттена. Одна только паника приведет к невероятным последствиям. А там, под светящимся тускло-желтым светом стеклом, около маленького поблескивающего металлом яичка сидит фанатически преданный безумец, держа палец на кнопке.
Внизу, в кухонном штабе, зазвенел телефон, потом другой. Не было произнесено ни слова об истинном положении вещей, дабы, как и полагал Дарелл, не вызвать паники. Наоборот, если Перес выглянет наружу, улица не вызовет никаких подозрений. Ничто не должно взволновать человека, чтобы тот, пребывая на грани срыва, не совершил непоправимого.
