Валентина Демьянова - Страсти по Веласкесу
— Все, что касается фирмы, коммерческая тайна.
— Его убили, понимаете? Убийство — не коммерческая тайна. Убийство — это кровь, грязь и смерть.
— Все равно не стану об этом разговаривать! Придумали! Обсуждать с журналисткой смерть Андрея Егоровича! Да у нас за меньшее с треском увольняют!
— Похоже, ваш покойный хозяин страдал маниакальной подозрительностью, — с горечью процедила я.
— Не смейте так говорить! Он здесь ни при чем, — вспыхнула Нина.
— Неужели?
— Он был замечательным человеком! Добрым, отзывчивым, открытым. Ему подобные глупости даже в голову прийти не могли, — запальчиво сказала она.
— А кому могли? Кто же ввел эту жесткую цензуру?
Нина молчала.
— Елена Анатольевна! — продолжала напирать я. — Больше некому, ведь это она теперь заправляет фирмой? Да?
Нина кивнула.
— Почему она запретила обсуждать эту тему? Чего опасается? Боится, что в разговоре ненароком всплывет что-то опасное для нее?
— Да вы что! — испуганно охнула Нина. — Придет же такое в голову! Дело вовсе не в этом.
— А в чем же тогда?
— Просто я нее характер такой… Закрытый. Не любит, когда о ней говорят, из всякого пустяка делает тайну. Это никак не связано с гибелью патрона, она всегда была такой.
Разговор обещал стать интересным, и я предложила:
— Нина, давайте я отвезу вас домой, а по дороге спокойно поговорим.
— Нет, не нужно. Если на работе узнают, что я с вами разговаривала, вышибут в тот же миг.
— Откуда узнают? Вы же не скажете, я тоже буду молчать.
— Но вы же журналистка! Напишите статью, ее опубликуют…
— Пока я только собираю материал. До публикации еще далеко. И потом… Вы же сами только что сказали, что никаких секретов нет. А раз так, то бояться нечего! Вы просто введете меня в курс дела: кто есть кто в вашей компании. В конце концов, все это я могу узнать и у других людей. Просто времени уйдет больше.
— Ну… хорошо, — неуверенно сказала она. — Спрашивайте, только имейте в виду, я действительно не знаю ничего интересного.
— Расскажите, что знаете. Вот, например, ваш патрон, господин Фризен…
— Он был необыкновенным! Умным, добрым, талантливым!
— И богатым.
Замечание Нине не понравилось, и она сердито огрызнулась:
— Богатым! Ну и что? Свое богатство он заработал сам, причем честным путем. Начинал с малого, с небольшой фирмы, в которой работал он и еще трое молодых ребят.
— Торговали?
— Компьютеры ремонтировали, небольшие программы писали. Это сейчас у нас огромный штат, и сотрудничаем мы только с крупными компаниями и серьезными банками. А тогда, в начале перестройки, все сидели в подвале и считали каждую копейку.
— Как же ему удалось так развернуться? Повезло?
— Он работал! Работал как проклятый. С утра и до ночи. Без праздников и выходных.
— Такой блестящей карьере можно только позавидовать. У него были завистники?
— Вы удивитесь, но ему не завидовали. Он был необыкновенно светлый человек… Его любили.
— За что?
— Он был добрый и щедрый. На сотрудниках никогда не экономил. Зарплаты у нас всегда были нормальные, а уж когда он развернулся… тут уж мы зажили просто по-царски. Премии к праздникам, бесплатное питание, оплата занятий спортом, раз в год путевка в санаторий, дотации. Вот дом для сотрудников начал строить… — Нина вздохнула. — Теперь, наверное, все свернут.
— Почему?
— Елена другая… Прагматичная очень, прижимистая, над каждой копейкой трясется. Оклады всем уже урезала. Нет, она такую политику вести не будет.
— Они вместе начинали?
— Что вы! Вместе с ним начинала я! А она пришла к нам потом. В договорной отдел, рядовым сотрудником.
— И стала вице-президентом? Головокружительная карьера!
Замечание Нине не понравилось, но она промолчала. Только поджала губы.
— Ну, ничего необычного в этом нет. Она женщина красивая, против такой трудно устоять, — как ни в чем не бывало продолжала рассуждать я, и это сработало.
Нина не выдержала и презрительно фыркнула:
— При чем здесь красота? Никакой особой красоты там нет! Просто она подать себя умеет. Мол, такая энергичная, такая толковая, что и замены ей не найти.
— Мне кажется, вы ее недолюбливаете, — осторожно заметила я.
Нина дернула плечом:
— Не люблю. У нас ее никто не любит. Только это значения не имеет. Важно то, что он ее любил. Очень. Хотя не знаю, что особенного он в ней нашел.
— Никто не любит? Почему?
— А как ее можно любить? — скривилась Нина. — Она же вещь в себе. Ей никто не нужен. Вежливая, со всеми ровная, но от нее холодом веет. Ледышка.
— Но Елена вышла за Фризена замуж… значит, любила… или по расчету?
— Кто знает…
— Он оставил ради нее семью?
— Нет, с женой он расстался задолго до встречи с Еленой. Здесь-то она не виновата.
— В этом не виновата… А в чем виновата?
— Ни в чем! Это я так… обмолвилась.
— А может, она виновата в его смерти? Ей же выгодна его смерть, правда?
От этого моего предположения Нина опешила. Не меньше минуты она смотрела на меня, потом удивленно переспросила:
— Намекаете, это она его убила?!
Я пожала плечами:
— Всякое случается.
Нина усмехнулась и с нескрываемым сожалением произнесла:
— Это не Елена. Она весь тот день была на людях.
— Нина, расскажите, как прошел день, когда случилось убийство.
— Ничего необычного. Елена прибыла в офис в десять. Она всегда в это время приезжает.
— Вы уже были на месте?
— Мой рабочий день начинается на час раньше. К ее появлению я подготовила бумаги для совещания и разложила на столе в конференц-зале.
— Что за совещание?
— Плановое. С руководителями подразделений.
— Долго длилось?
— Больше двух часов.
— Потом?
— Встреча с представителями рекламного агентства. Елена была недовольна компанией, с которой мы традиционно работали, и решила сменить ее на другую. В тот день она ездила к ним на переговоры.
— Выходит, какое-то время ее не было в офисе?
— С тринадцати до шестнадцати.
— А потом?
— Она вернулась и сидела в кабинете до конца рабочего дня.
— Во сколько ушла?
— В шесть.
— Так рано?
— Елена всегда так уходит, если собирается ехать за город к мужу.
— Она никуда не отлучалась? Точно с четырех до шести вечера находилась в кабинете?
— Точно. К ней же сотрудники без конца заходили. И потом, милиция сказала, что Андрея Егоровича как раз и убили между шестнадцатью и восемнадцатью часами.
— Значит, не она?
— Нет, — вздохнула Нина.
Классная версия о том, что красавица-жена убила опостылевшего мужа-инвалида, с треском провалилась, но я особо не огорчалась. У меня в запасе была еще одна, не менее интересная. Ради нее, собственно, я и затеяла весь этот разговор. Жаль только, уверенности, что Нина отнесется к ней с пониманием, у меня не было.
— Фризен был убит в собственном доме, куда постороннему проникнуть не просто… поэтому ходят слухи, что сделать это мог только кто-то из близких… например, его дочь, — заметила я.
Как только до Нины дошел смысл сказанного, она коршуном накинулась на меня:
— Кто?! Лизка?! Лизка убила Андрея Егоровича?! Что за чушь? Да она обожала отца!
— И тем не менее после убийства девушка исчезла, — с тихим упрямством сказала я.
— Она вечно исчезает! Тоже мне довод! Да ей никогда на месте не сиделось. Она же шалая! И всегда такая была! С детства по подружкам кочует.
— Может, обычно так и бывало, но теперь-то ее ищет милиция и найти почему-то не может.
— Объявится! Надоест жить в чужой квартире — и объявится.
— Она что, не в курсе, что у нее отец погиб? Газет не читает?
— Может, и не в курсе. Лизка газету отродясь в руки не брала.
Нина так разгорячилась, что совсем забылась и выпалила:
— Да Лизка никуда не исчезала, я точно знаю. Тут она, в Москве.
Я подалась вперед и вкрадчиво спросила:
— Вы с ней встречались?
Нина уже сообразила, что сболтнула лишнее, но отступать было некуда, и она нехотя призналась:
— По телефону разговаривала. Она мне вчера звонила.
— И что хотела?
— Елену спрашивала. Собиралась в офис приехать.
— Зачем?
— Деньги кончились. Хотела у Елены поклянчить. Лизе каждый месяц выдается определенная сумма, но она вечно сидит на мели. Не умеет с деньгами обращаться, и они у нее не держатся.
— Она вам все это сказала? У вас такие доверительные отношения?
— Отношения у нас с ней очень хорошие. Мы же столько лет с ней знакомы! Мне семнадцать было, когда я с Андреем Егоровичем работать начала. А сказала она мне это потому, что Елены на месте не оказалось, и вернуться в офис она обещала только к восьми. Я Лизке так и объяснила.
