Шарль Эксбрайа - Алиби на выбор. («Девушки из Фолиньяцаро»).
— Да у нее вся голова разбита.
Глава шестая
Небольшая группа людей приближалась к домику Джельсомины. Они кричали, призывали проклятия на голову убийцы, обращались к божественному милосердию. Первым, опередив остальных по меньшей мере метров на двадцать, мчался Маттео Чекотти. Он совершенно потерял голову при мысли об ответственности, которую налагал на него самый факт его присутствия в Фолиньяцаро. Как объяснить комиссару Рампацо, что в этой деревушке, насчитывающей всего несколько сотен жителей, люди позволяют себе убивать своих ближних под самым носом у инспектора миланской уголовной полиции? Сильно отстав от передних, следовавших за инспектором, медленным шагом шествовал начальник карабинеров. Он не спешил, во-первых, потому, что если бы он бежал, то стал бы задыхаться и был бы смешон, а во-вторых, потому, что галантность обязывала его быть вместе с Элоизой, которая от волнения и из-за своего веса неспособна была участвовать в таком марафоне. Дон Чезаре остался на пороге участка. Он провожал глазами возбужденных людей, спешивших к мертвой женщине, и качал головой, спрашивая себя, не лишились ли все они разума? Придут они на несколько секунд раньше или позже, ведь бедная Джельсомина все равно не оживет. Разве эти несколько секунд имеют какое-нибудь значение по сравнению с вечностью?
Чекотти взломал дверь с помощью Бузанелы и приказал ему не пускать внутрь никого, кроме Рицотто. Остальные запротестовали, возмущенные тем, что миланец собирается один заниматься Джельсоминой, с которой не был даже знаком и которая принадлежала своим друзьям из родной деревни. Бедняжке был нанесен страшный удар по затылку. Смерть, вероятно, наступила сразу. Все ящики были вырваны из их гнезд, бумаги рассыпаны по полу. Безумец, совершивший это омерзительное преступление, убил, по-видимому, с целью ограбления. Маттео спросил у Тимолеоне, со слезами на глазах смотревшего на труп:
— Какие денежные суммы могла она здесь хранить?
— Тысяч десять лир, никак не больше… Кто бы мог подумать, что наша Джельсомина закончит свою жизнь таким образом?.. Ведь она жила вдали от людских страстей… Уже маленькой девочкой предпочитала одиночество… Целые часы проводила в церкви… У нас предполагали, что она станет монахиней, но ее мать не хотела с ней расстаться… Она была такой скромной, незаметной… Никогда не говорила о своих заботах… Всегда была готова оказать услугу… И вот ее убивают из-за нескольких жалких тысяч лир!.. Бедная Джельсомина! К счастью, она не могла предвидеть, что ее смерть произведет такой шум, она бы сгорела со стыда…
Тимолеоне замолчал, задумался на минуту и заключил:
— Какие только подлецы не живут на земле!
Приведенный Бузанелой врач установил, что раздроблена затылочная кость. По его мнению, удар был нанесен очень сильным человеком или в состоянии аффекта. Смерть, по всей вероятности, наступила мгновенно и с тех пор прошло не больше часа или двух. Следовательно, убийца должен был еще находиться в Фолиньяцаро, может быть, даже среди тех, кто толпился перед дверью, а там, в числе прочих, был Амедео Россатти и никто не знал, куда он уходил утром, перед тем как совсем недавно вернулся. У него было достаточно времени, для того чтобы убить заведующую почтой, а потом явиться в участок и спросить с невинным видом, что происходит.
Предоставив заботу о бренных останках Джельсомины врачу и Элоизе, к которой, узнав о случившемся, присоединились другие женщины, Чекотти вернулся с Терезой и Сабиной в участок. На карту была поставлена его репутация и в еще большей степени его карьера. Маттео не мог вернуться в город без убийцы Эузебио Таламани, который без всякого сомнения, убил также Джельсомину Карафальда, хотя, по правде сказать, полицейский и не видел связи между двумя преступлениями. Разве что убийца нуждался в деньгах, чтобы бежать из Фолиньяцаро, не надеясь больше на поддержку девушек. И вот, ради такой ничтожной добычи он убил Джельсомину…
Если раньше Чекотти испытывал какое-то волнение, то теперь он был абсолютно спокоен. Войдя в кабинет начальника карабинеров, он запер дверь, желая подчеркнуть свою решимость покончить с тем, что происходит в Фолиньяцаро. Потом, не повышая голоса, он обратился к Бузанеле:
— Не зная близко этих синьорин, имеющих весьма смутное представление о своем гражданском долге, я лишен возможности установить, кто из них говорит правду и кто лжет. Прошу вас поэтому, карабинер, с разрешения вашего начальника сходить за нотариусом Агостини и за падре, с тем чтобы они поручились — или нет — за нравственность допрашиваемых.
Тимолеоне кивком головы подтвердил свое разрешение, и Бузанела отправился исполнять поручение. Инспектор снова заговорил:
— А теперь выслушайте меня внимательно. Я опять позвоню в Милан и объявлю, что еще раз откладываю свой отъезд. Вы понимаете, вероятно, что я не собираюсь пожертвовать моей карьерой только для того, чтобы доставить вам удовольствие. Добром или силой, но не позже, чем завтра, я отвезу в город виновного или виновных, клянусь вам в этом!
Он вышел из комнаты, оставив присутствующих под сильным впечатлением от услышанного. Говоря с комиссаром Рампацо, он постарался ему объяснить, какая новая драма разыгралась в Фолиньяцаро. Комиссар довольно плохо принял сообщение, подробно изложил Маттео свое мнение о его профессиональных способностях, дал ему сутки отсрочки для выполнения задания и пригрозил, что в случае неудачи пришлет инспектора Джаретту, который его заменит. После этого он положил трубку, желая предотвратить возможные возражения со стороны своего подчиненного. Тот вернулся в кабинет совсем расстроенный: он прекрасно знал о слабости Рампацо к своему коллеге Джаретте.
Заняв свое прежнее место рядом с Рицотто, Чекотти посмотрел на стоявших перед ним девушек и Амедео.
— С самого моего приезда сюда я подозреваю о существовании какого-то заговора, имеющего целью направить меня по ложному следу. Я дал себя обмануть, так как не думал, что девушки из Фолиньяцаро способны лгать правосудию. Это была ошибка, но теперь все изменится, можете мне поверить. Тереза Габриелли, ведь вы не поджидали Россатти у выхода из кафе, как вы утверждали?
— Нет.
— Для чего вы сочинили эту историю?
— Я думала, что Сабина пошла прогуляться с Амедео, а ее возлюбленный гораздо более ревнивый и необузданный, чем мой.
— Значит, когда вы лгали, считая это вашим долгом, вы делали это для Сабины, а не для Россатти.
— Да.
— Сабина Замарано, теперь ваша очередь. Что вас побудило уверять меня, будто вы были в тот вечер с Амедео?
— Я люблю Амедео как брата, с тех пор как мы вместе ходили в школу. Я знала, что вы хотите его арестовать, знала также, что вы ошибаетесь, считая его убийцей. Тогда я решила вам солгать и уговорила Терезу поступить так же, чтобы сбить вас с толку, и выиграть время для тех, кто действительно старается найти убийцу Эузебио Таламани.
Маттео покраснел при этом намеке на свою неспособность.
— Синьорина Замарано, отдаете вы себе отчет в положении, в которое ставите себя, признаваясь, что вы преднамеренно пытались ввести в заблуждение правосудие?
— Теперь вы упрекаете меня за то, что я говорю правду? Вы преследуете Амедео, вместо того чтобы искать убийцу в ближайшем окружении убитого.
— Вы, может быть, думаете, что он сам себя вздул, прежде чем покончить с собой?
— Нет, но его мог избить кто-то, кому не нравилось, что он путается с Эуфразией после обручения с Аньезе.
Тереза перебила подругу:
— С Кларой…
Инспектор, теряя хладнокровие, стукнул кулаком по столу.
— Хватит! Эуфразия или Клара, какая разница? Кроме того, синьорина, вы забываете одно важное обстоятельство: мэтр Агостини был свидетелем драки между Таламани и Россатти.
Сабина и тут не растерялась.
— Дон Изидоро так опасался, что Амедео помешает помолвке его дочери, что был способен все это сочинить, чтобы наказать его за причиненные неприятности.
— Вы считаете нотариуса способным на лжесвидетельство?
Она спокойно посмотрела ему в глаза.
— Почему бы и нет?
— И сделать это только для того, чтобы отомстить Амедео Россатти?
— Или для того, чтобы покрыть поклонника Эуфразии.
Тереза уточнила:
— Клары.
— Хорошо, я допрошу и этих девушек. Если все будет идти как до сих пор, мне придется исповедовать всех барышень в Фолиньяцаро! А теперь, Амедео Россатти, поговорим немного о вас.
— О, я не настаиваю, синьор.
— Зато я настаиваю. Итак, вы создали с помощью этих молодых особ целый ряд премилых историй, имеющих всего один недостаток, правда, весьма существенный: все они ложные. Я тоже знаю одну историю. У нее, по сравнению с вашими, одно преимущество: она менее запутанная. Если разрешите, я вам ее расскажу.
