Андрей Быстров - Странники в ночи
- Вот именно, - отрезала Аня. - Урод моральный!
Она больше не слушала Пашины сбивчивые излияния. Возвращаться не хотелось, но деваться было некуда, и она пошла на звуки магнитофонной музыки. Что произошло за эти годы, думала она, что происходит со всеми нами? Или так было и будет всегда? Не монстры, не чудовища из фильмов ужасов - просто люди...
28
ДЕКАБРЬ 1875 ГОДА
Бесконечной зимней ночью дорога в снегах может привести куда угодно... Все, что есть в мире - невидимое небо и столь же невидимая, укрытая белым пологом земля. Властное российское небо, бескрайнее, гулящее, тяжелое, забитое снеговыми тучами, сумасшедшее, ватное российское небо сделало такой же бескрайней землю, охватило её, засыпало снегом до бессмысленности и теперь грустно смотрело на нее, любимую, сверху. Ночь долго не отпускала изящную гостью луну, но и она погибла в суровом царстве мрака, и её занесло снегом.
Царство белого мрака! Ветер, хлопья, вой ветра, снова хлопья, сплошная завеса. Обрушилась с незримой вершины снежная лавина и поглотила все вокруг...
Этой ночью в разгар зимы по дороге тащилась карета Александра фон Агенауэра. Со станции выехали ещё в приличную погоду - немецкий профессор торопил, несмотря на предупреждения о вьюге. Поставленная на санные полозья, увлекаемая тройкой лошадей карета пока не застревала в снегу, и фон Агенауэр мог надеяться добраться до Санкт-Петербурга хотя бы к следующему вечеру. Как ушедшая луна, карета была гостьей, а с высоты самой луны, наверное, выглядела еле ползущим по трудноразличимому пути насекомым. Впрочем, теперь луна и того не увидела бы из-за туч, да и не стала бы, обиженная, смотреть.
Профессор Геттингенского университета Александр фон Агенауэр (это имя носил теперь Агирре) приехал в Россию по приглашению Дмитрия Ивановича Менделеева. Точнее, дело обстояло не совсем так. Прослышав о выдающихся открытиях русского коллеги, фон Агенауэр направил в Санкт-Петербургский университет письмо, в котором просил дать ему возможность поработать на кафедре Менделеева простым адъюнктом, помощником профессора. Просьба была удовлетворена, и фон Агенауэр собрался в дорогу. Кроме исследований Русского химического общества, его также чрезвычайно интересовала работа созданной в мае 1875 года по инициативе Менделеева Комиссии по медиумическим явлениям, куда входили ведущие русские ученые Александр Михайлович Бутлеров (увлекавшийся также алхимией) и Николай Николаевич Зинин. Словом, фон Агенауэр не напрасно стремился попасть в круг российской интеллектуальной элиты. Здесь он рассчитывал обрести новые, подлинно научные подходы к занимавшим его проблемам, новую свободу мысли. Он очень нуждался в этом, ибо... Ибо разгадка тайны Кассиуса по-прежнему не давалась ему. Изучение книги Герцфельда принесло немало дополнительной информации, и фон Агенауэр чувствовал, что пусть не полное и окончательное решение задачи, но главный принцип, алгоритм, ключ лежит совсем близко. Вот он протяни руку и возьми! Но как? Собрать воедино разрозненные сведения, выстроить идеи в систему и захлопнуть ловушку не удавалось. Требовалось некое озарение... Фон Агенауэр часто вспоминал коллегу Кекуле, десять лет назад открывшего структурную формулу бензола. Как рассказывал Кекуле, ему приснился бал, где танцевали, кружились похожие на змей молекулы. Вдруг одна из них захватила в рот собственный хвост... Мгновение - и Кекуле осознал: в кольцевой форме кроется объяснение загадочных свойств бензола... Да если на то пошло, и Дмитрий Иванович Менделеев утверждал, что ему приснилась периодическая система элементов. Приснилась - и все... Вот оно, озарение. Но за ним - годы напряженнейшего творческого труда, концентрация всех умственных сил... А у фон Агенауэра - столетия размышлений над загадкой Кассиуса, и не снится заветный сон. Наверняка все кирпичики, все фрагменты мозаики уже на местах. Теперь увидеть, только увидеть, во сне или наяву, целостную картину!
Геттингенский профессор глубже нахлобучил шапку, плотнее закутался в лисью шубу. Один в карете, во власти вьюги, возницы и белого мрака... Возница изредка напоминал о себе щелканьем кнута, да завывал ветер, да скрипели по снегу полозья и всхлипывал жалобно колокольчик - вот и все звуки. Фон Агенауэр представил, как тяжело дышат уставшие лошади, как разлетаются из их ноздрей струйки пара и растворяются тут же в вихре снежной крупы. Кому она нужна, эта вьюга? Какие ответы можно искать в этой стране слишком большого неба и невероятных просторов? И все же есть, есть смысл в настойчивой насупленности небес, в долготерпении возницы и лошадей, в ещё не до конца понятном русском слове "авось". Вон он, этот "авось"... Обступает карету фон Агенауэра в виде мрака и холода.
Карету покачивало, потряхивало. Клонило в сон, но Александр фон Агенауэр обостренно чувствовал, как НЕ СПИТ, как дорога и холод привносят в это ощущение оттенки бесконечности и как эта вьюга постепенно становится ЕГО ВЬЮГОЙ. Неважно, что происходит... Если есть на свете идеальная тишина, она здесь, она состоит из тоскливого воя неугомонного ветра, деревянного скрипа кареты, плача колокольчика...
Лошади остановились, и фон Агенауэр выглянул наружу. Возница объяснил не очень хорошо владевшему пока русским языком заграничному профессору, что задержка вызвана поломкой какой-то важной части упряжи, и ремонт займет около часа. Фон Агенауэр кивнул и вышел из кареты.
Окружившую его тьму рассеивало лишь тусклое свечение фонарей, теперь по надобности во множестве зажигаемых возницей. Тысячи снежинок, несущихся с неба, кололи, обжигали лицо. Профессор сделал шаг по заскрипевшему снегу. Он не боялся заблудиться, потерять карету, но он боялся потерять особенность СВОЕЙ вьюги, её запредельность.
Фон Агенауэр запрокинул голову. Там, за метельными вихрями и бездной мрака, прячутся звезды. Нерушимый порядок звездного неба... Созвездия, соедененные дугами воображаемых алгебраических кривых... Их не видно, но они там, строгие, недвижимые в нерушимом порядке мироздания.
Нерушимый порядок черных строк на пожелтевшей бумаге, приводимый в систему исчислением единого коэффициента...
Тонкие, плавные, гармоничные линии под текстом на пергаменте в начертании Марко Кассиуса...
Вот оно! Прозрение, озарение, истина, к черту, не так, все что угодно... КЛЮЧ!!!
- Как просто, - ошеломленно пробормотал фон Агенауэр. - Невозможно поверить, КАК ЭТО ПРОСТО...
И он расхохотался так, что возница едва не свалился в снег от изумления.
- Друг мой, - крикнул ему фон Агенауэр по-русски, зачерпывая снег ладонями, и перешел на немецкий. - Как это просто, как я был слеп! Ну конечно же! Та строка в пергаменте Кассиуса! "Ключ к небесным знамениям"! Я истолковывал её метафорически, поэтически, а её следовало понимать буквально! Криптографическая система Кассиуса основана на расположении небесных светил! Формула позволяет вычислить дни и часы, графики указывают на сочетания звезд, фрагменты текстов приводятся в соответствие!
Геттингенский профессор смеялся, разбрасывал снег, а возница начинал опасаться за рассудок иноземного гостя. Хорошенькое дело - вдвоем в глуши, ночью со спятившим иностранцем...
Фон Агенауэр вдруг бросился в карету, раскрыл саквояж с хитроумным замком немецкого мастера, что-то долго искал там. Когда он снова вышел и встал рядом с возницей, на его ладони поблескивала золотая монета с истертым краем, монета Марко Кассиуса.
- Sapienti sat, - прошептал фон Агенауэр.
Широко размахнувшись, он швырнул монету вдаль, в русский снег, в СВОЮ вьюгу. Она ещё сверкнула напоследок в луче фонаря, прежде чем исчезнуть навсегда.
- Эх, барин, барин, - возница укоризненно покачал головой. - Кто ж золотом-то кидается...
- Делай свое дело, друг мой, - весело отозвался профессор по-русски. Ты получишь золото, но поверь мне: есть вещи более важные, чем золото. Намного более важные.
Возница молча повернулся к фон Агенауэру спиной. Теперь он уже не сомневался, что иностранец слегка рехнулся: в здравом уме такого не скажешь.
29
ФЕВРАЛЬ 1876 ГОДА
САНКТ - ПЕТЕРБУРГ
В уютном кабинете роскошного дома Александра фон Агенауэра, купленного по распоряжению профессора ещё до его приезда в Россию, горели десятки свечей. За хорошо освещенным столом фон Агенауэр завершал свою рукопись. На двенадцати страницах он излагал частично разгаданную криптограмму Кассиуса (частично, потому что ещё не пришло время для такого расположения светил, какое окончательно установило бы на места все избранные фрагменты книг Кассиуса, Ксемвла и Герцфельда). Собственно, это не было криптограммой, то есть шифрованным посланием - скорее, тут можно было вести речь о совершенно необычном, сложнейшем криптологическом методе. Фон Агенауэр, изучавший языки древних жреческих мистерий, находил здесь много общего со стеганографией и акромантикой - наиболее тонкими и сложными системами неявносокрытия. "Ты отделишь землю от огня, тонкое от грубого, осторожно, с большой ловкостью... Из этого будут и выйдут неисчислимые применения, которых средство здесь"... Для разгадки послания Кассиуса было недостаточно подставить одни буквы на место других или механически соединить строки нескольких книг в соответствии с начертанием, хотя присутствовали и такие элементы. Многое, очень многое требовалось не только прочесть, но и осмыслить, ведь во многих частях послания по существу не содержалось никакого шифра. Смысл тут был построен на аллегориях, метафорах, символах, погруженных в труднопроницаемую оболочку акромантической конструкции. Для осмысления необходимо было обладать Знанием - таким, каким не мог обладать Альваро Агирре в Испании на рубеже шестнадцатого века, но каким уже обладал Александр фон Агенауэр, человек, проживший четыреста двадцать три года...
