Питер Аспе - Убийцы Мидаса
– В кофеварке еще остался кофе, Гвидо? – спросил Ван-Ин, чтобы перевести разговор на другую тему.
Версавел сразу же понял намек комиссара.
– Тебе, как обычно, два куска сахара, комиссар? – как будто и не было этого неприятного разговора, спросил он.
Ван-Ин кивнул и с благодарностью взял из рук сержанта чашку горячего кофе.
– Значит, человек, с которым Фиддл сидел в баре, был не немец? – помолчав с минуту, сказал Ван-Ин. – Это осложняет дело.
– А кем он был? Геем? – лукаво улыбнувшись, спросил Версавел.
– Хуже, Гвидо. Гораздо хуже, – ответил Ван-Ин.
– Неужели политиком?
Ван-Ин и Версавел расхохотались. Этот смех несколько разрядил обстановку. Ван-Ин со всего размаха плюхнулся на стул. В эту минуту он и думать забыл о заботах, свалившихся на него.
– Его зовут Джордж Вандекерхове, – сказал он.
– Он глава туристической компании? – догадался Версавел.
– Да, ты абсолютно прав, – подтвердил Ван-Ин.
– Ты собираешься его допросить?
Ван-Ин взял со стола бумажную салфетку и высморкался. По щекам его струились слезы.
– Ничего другого не остается. Если мы будем сидеть сложа руки, Картона хватит удар. Как и все копы, он не способен на простые радости – например, наслаждаться красотой леса. Картон считает, что деревья созданы для того, чтобы из них делали бумагу. И чтобы ее получалось как можно больше. А остальное его не интересует.
– А разве ты с этим не согласен? – со смехом спросил Версавел.
– Ты думаешь, это смешно, Гвидо? – удивился Ван-Ин. У него опять закололо в груди.
– Это закон природы, – философски заметил Версавел. – Деревья рубят и делают из них бумагу. А на их месте вырастают новые. Все просто.
– Может быть, ты и прав, Гвидо, – согласился Ван-Ин. – Но мы отвлеклись. Ты бы на моем месте смог сообщить Моенсу о том, что собираешься допросить одного из крупнейших промышленных магнатов нашей страны? И знаешь, что самое забавное в этой истории? Вандекерхове, кроме всего прочего, владелец «Итальянской виллы». Можешь себе представить?
– О, тогда нам повезло! Мы можем арестовать его за сутенерство! – с жаром воскликнул Версавел.
Ван-Ин прекрасно понимал, что если Вандекерхове придется предстать перед судом, то это будет иметь самые ужасные последствия не только для него и Версавела, но и для всех полицейских. Но ведь и Версавел не первый день в полиции и не понимать этого не может. К чему тогда этот его наивный энтузиазм?
– Завтра я собираюсь нанести Вандекерхове неофициальный визит, – сказал Ван-Ин. – Для начала я спрошу у него, почему он никак не отреагировал на гибель Фиддла. Ведь Фиддл был его другом.
– Думаю, комиссару Крусу это не понравится, – поморщившись, возразил Версавел.
– Черт бы побрал этого Круса.
– А что ты думаешь насчет Крейтенса?
Ван-Ин помешал остывший кофе. Конечно, Версавел прав, но…
– Крейтенс играет в нечестную игру, – сказал Ван-Ин. – Если следователь утаивает улики и хочет замять дело, значит, ему нельзя доверять. Спорим на обед в ресторане «Виттеркоп», что Крейтенс в чем-то замешан и хочет таким образом замести следы.
– На обед в ресторане «Виттеркоп»? – уточнил Версавел. – Да, я бы не отказался от филе «Фламбе».
– Но ты же знаешь, что там не подают филе «Фламбе», – возразил Ван-Ин.
– О, конечно. Я совсем забыл об этом, комиссар. Впрочем, я не отказался бы и от самого обыкновенного стейка. Но вернемся к Крейтенсу. Согласен, он действительно ведет себя очень странно. Такое ощущение, что земля горит у него под ногами, и он всеми силами старается отвести от себя подозрения. Так обычно ведут себя те, у кого нечиста совесть.
– Тебе нужно было стать не полицейским, а папой римским, Гвидо, – сказал Ван-Ин. – Произносил бы проповеди на трибунах, собирая толпы народа.
– Надеюсь, что я не поплачусь за свои слова, – ответил Версавел.
– Обязательно поплатишься, – решил поддразнить сержанта Ван-Ин. – Но ты можешь облегчить свою участь. Узнай кое-что об одном агенте по недвижимости, и тогда ты будешь спасен.
– Об агенте по недвижимости? А что, ты собираешься переезжать? – насмешливо спросил Версавел.
– Замолчи, сержант. Записывай имя, – прикрикнул на него Ван-Ин.
И вдруг ему стало душно. Он почувствовал, что срочно должен выйти на свежий воздух. Ван-Ин выбежал из кабинета так стремительно, словно там вспыхнул пожар. Версавел не стал его задерживать. Комиссар несся по городским улицам не разбирая дороги. Не прошло и часа, как он пересек город из одного конца в другой. И наконец остановился на Бург-сквер, чтобы перевести дух. Энергичный гид вел толпу туристов к художественной галерее, словно пастух стадо овец. У подножия лестницы, ведущей к базилике, гид принялся шумно восхвалять Брюгге. Он утверждал, что Брюгге – лучший город земли.
Ван-Ин замерз и решил зайти в кондитерскую, где в камине уютно потрескивали дрова. Этот звук подействовал на Ван-Ина словно песнь сирены. Но в последний момент комиссару все-таки удалось побороть искушение. Комиссар вспомнил о святом Антонии, который удалился в пустыню, отказавшись от всех радостей жизни. Он подошел к художественной галерее и стал протискиваться сквозь толпу туристов, которые с равнодушным видом слушали своего гида. Ван-Ин пошел коротким путем и спустя пять минут оказался у церкви Богоматери.
Отряхнув с ботинок снег, Ван-Ин зашел внутрь. В церкви было так же холодно, как и на улице, но туристов, казалось, это совершенно не беспокоило. Они сидели на церковных скамьях и с жаром обсуждали мрачное очарование готического храма. Наверное, с таким же видом они бы обсуждали новый фильм Спилберга.
Ван-Ин подошел к алтарю, где «Мадонна» Микеланджело равнодушно взирала на туристов. Они же смотрели на нее с искренним восхищением. На стенах церкви висели таблички с просьбой соблюдать тишину на пяти разных языках. Но, похоже, служитель церкви даже не удосужился их прочесть. Он громогласно рассказывал туристам об истории церкви и ее достоинствах. Голос его эхом отдавался под сводами. Ван-Ин тоже стал слушать его речь. Служитель часто употреблял в своей речи архаизмы. Судя по всему, в прошлом он преподавал историю искусств в каком-нибудь колледже или университете.
Ван-Ин сел на стул, стоявший около алтаря, и уставился на «Мадонну» Микеланджело. Между этой скульптурой и римской «Пьетой» было поразительное сходство. Эти статуи походили не только лицом, но и одеянием. Ван-Ин не был ни художником, ни скульптором, но его не оставляло ощущение, что у «Мадонны Брюгге» лик гораздо печальнее, чем у римской «Пьеты». Очертания «Мадонны Брюгге» были гораздо резче, чем у ее римской предшественницы. По мнению Ван-Ина, младенец на руках «Мадонны Брюгге» был непропорционально большим.
– Мои дорогие друзья, Леонардо да Винчи и Микеланджело – величайшие итальянские художники эпохи Ренессанса, – вешал официальный представитель церкви сначала на английском, а потом на французском языках. Это был пожилой мужчина в безупречной спортивной куртке. – XV век стал новой эпохой в итальянской живописи. Леонардо да Винчи и Микеланджело явились предшественниками нового направления, которое совершило в Восточной Европе целый переворот. Микеланджело Буонарроти был сверхчеловеком: надменным, умным и изворотливым. Он пользовался расположением римских пап, но при этом не был придворным художником. Его картины совершенно не похожи на работы его косных современников. Работы Микеланджело – великий вклад в культуру и искусство. И эта статуя – лучшее тому подтверждение.
Все повернулись к статуе «Мадонна». Ван-Ин с удивлением взглянул на представителя церкви. Он был хвастлив и излишне самоуверен. Но надо отдать ему должное: он искренне восхищался Микеланджело и его работами.
– Позвольте рассказать вам одну легенду, – заговорил все это время молчавший гид.
Туристы сразу же повернулись к нему, и гид расплылся в довольной улыбке.
– Когда Микеланджело решил создать статую «Мадонна», у него возникли непредвиденные сложности, – заговорил гид. – В качестве натуры Микеланджело хотел найти девушку, целомудренную, как ребенок, и грациозную, как светская дама. Но найти такой образец было практически невозможно. Наконец одна девушка из знатной семьи согласилась ему позировать. Из-за ее благородного происхождения Микеланджело дал своей натурщице прозвище la comtessina.[11] За время работы над статуей Микеланджело влюбился в свою натурщицу. Но девушка не ответила ему взаимностью. Впоследствии она вышла замуж за флорентийского купца. Микеланджело был сильно огорчен отказом своей возлюбленной и вырезал на постаменте ее инициалы М. Ф.
Слушатели были просто очарованы этой историей. Незамысловатый рассказ гида заинтересовал их куда больше, чем занудная лекция о Ренессансе официального представителя церкви.
