Анатолий Степанов - Привал странников
— Не убивал я, не убивал я! — как за соломинку, схватился Денис за последние казаряновские слова, глядя на Казаряна как на звезду надежды.
— Тогда ответь мне на один вопрос. Миня Мосин с этим делом связан?
— Да что вы! — освобожденно позволил себе легкомысленное восклицание Денис. — Разве может допустить Михаил Самойлович связь с чем-то противозаконным?
— А связь с тобой? — мрачно возразил ему Алик.
Денис покосился на него, но отвечать продолжал Казаряну:
— Михаил Самойлович — человек искусства, и ничто, кроме искусства, его не интересует.
— Не искусства, а произведений искусства, — уточнил Казарян.
— Что? — не понял Денис.
— Миня Мосин — человек, любящий не искусство, а произведения искусства. Коллекционер.
— Ну, я и говорю! — не видел разницы Денис. — Знаток! Знаете, какая у него коллекция?
— Знаем, — утвердительно ответил Казарян. — Только ты-то какое имеешь отношение к искусству?
— Я-то? Я-то никакого. Я просто помогал Михаилу Самойловичу.
— В чем?
— Ну, Михаил Самойлович интересовался, где и что из картин продается, какие новые вещи из старых вдруг всплыли, через меня просили его проконсультировать, как эксперта, какую ценность имеет то или иное произведение искусства.
— Кто просил? Кто они?
— В основном один Глеб Дмитриевич. Были, конечно, другие скоробогатеи, но они обычно разок картинку покажут, и все. А Глеб Дмитриевич — постоянный. Тоже, видимо, коллекционер, но в живописи, понятно, разбирался не как Михаил Самойлович. Вот и советовался.
— Кто такой Глеб Дмитриевич?
— Глеб Дмитриевич и Глеб Дмитриевич. Больше я ничего не знаю.
— Как же ты с ним познакомился?
— Меня с ним Покатый на работе свел.
— На какой еще работе?
— Да в баре у меня. Он мне и говорит, Глеб Дмитриевич, значит, — ты, Денис, Мосина знаешь. Устрой мне его постоянные консультации.
— И ты, влюбленный в искусство, бескорыстно все устроил.
— Почему бескорыстно? Я для него дело делал, он — платил.
— И сколько же твоя любовь к искусству стоит?
— Он мне платил по сотне за сеанс.
— А сколько он Мине платил?
— Вот этого я не знаю. Они между собой договаривались.
— Где живет твой Глеб Дмитриевич?
— Я не знаю.
— Как это не знаешь? А картины где он показывал?
— На какой-то даче в Кратове. Что не его эта дача — сразу видно. Запущенная, нетопленая. Если хотите, я могу показать.
— Связывался как с ним?
— Всегда он со мной связывался, а не я с ним. Он мне своего телефона не давал.
— Он опять темнит, Рома? — устав сидеть молча, громко заявил Алик.
— Я правду говорю… — обращаясь к Казаряну, заявил Денис и вдруг сейчас осознал, что не знает, как по имени-отчеству обращаться к своему спасителю.
— Роман Суренович, — представился тот.
— Роман Суренович! — радостно обратился Денис. — Я вам говорю чистую правду.
— Верю, верю, — успокоил его Казарян, а нетерпимый Алик добавил:
— К сожалению, слово "чистое" несоединимо с тобой, бармен.
Чай остывал, Казарян разлил его по чашкам. Всем налил по рюмочке, но, поглядел на Дениса, сходил на кухню, принес стакан и налил половину.
— Выпей, расслабься, — сказал Казарян и придвинул стакан Денису.
Тот быстро выпил, закусил шоколадкой и в ответ на доброе казаряновское отношение доложил о том, что еще забыл рассказать:
— Да! По рекомендации Покатого мы с Михаилом Самойловичем два раза милицию консультировали. По конфискованным вещам.
— Чего, чего, чего? — живо заинтересовался Казарян. Перебив их, резко зазвонил телефон. Алик глазами показал, чтобы Казарян снял трубку.
— Да, да, да… Леонид, пену взбивать поздно. Да, будем ждать двух часов. Да знаю я вашу писанину! Ты бы пораньше подъехал, кое-что занятное имеется. Не по телефону… Да ты пойми, не могу! Понял? Вот и хорошо. Ждем. — Казарян положил трубку. Часто помигал, отряхиваясь от разговора, ловил нить здешнего. Поймал: — И где же это милиционеры показывали вам с Миней конфискованные вещи?
— Как — где? В милиции.
— Весьма интересное кино. А не позвонить ли мне Михаилу Самойловичу? То-то обрадуется! — И скоренько, по памяти, набрал телефон. Ждал довольно долго, звонков пять-шесть. Сняли трубку наконец. — Здравствуй, Миня, здравствуй, родной! Нет сил дождаться субботы, вот и звоню. И повидаться с тобой хочу не в субботу, а сегодня. Как не знаю, знаю. Детское, половина одиннадцатого… Никто над тобой не издевается… И не будь столь категоричен. Здесь, у Алика Спиридонова, мы сидим и беседуем с Денисом. С ним, с ним самым. Он поведал мне массу увлекательных вещей, в которых ты не на последнем месте. А так как ваша с Денисом совместная деятельность вольно или не вольно, пока не знаю, — серьезнейшим образом переплелась с отъявленной уголовщиной, боюсь, что, если мы сегодня не выясним кое-какие обстоятельства, тебе придется общаться с правоохранительными органами… Казарян скучающе послушал долгое телефонное бульканье, а потом продиктовал Алькин адрес.
Через двадцать минут прибыл Миня Мосин. Он был еще в прихожей, когда вновь задребезжал дверной звонок. Казарян, встречавший Миню, открыл дверь следующему посетителю. На пороге стоял капитан милиции Махов. В форме.
— Вот и верь тебе после этого, — с горечью произнес Миня.
Неведомыми путями они выбрались на Киевское шоссе.
— Который час? — спросил Алексей — машинные часы, по Алькиному разгильдяйству, естественно, не работали, а на свои посмотреть — надо было отвлекаться от дороги. Смирнов ответил:
— Одиннадцать.
— Опередим их?
— Если у них нет связи с оставшимися в городе, опередим.
— Что у них — радиопередатчики, что ли?
— Кто их знает — шпана серьезная, — не обнадежил его Смирнов. Теперь, когда не трясло по буеракам, можно было и поговорить спокойно. — Кто этот человек, Леша?
— Я же сказал вам: самый богатый человек в Москве, делец.
— Цех? Валюта? Перевал?
— Посредничество.
— И на посредничестве — самый богатый? — удивился Смирнов.
— Если бы вы знали, между кем — и кем, вы бы так не говорили.
— Так между кем и кем?
— Это вы у него спросите.
— Дело на него в моей бывшей конторе имеется?
— Если только довоенное.
— В возрасте, значит. Фамилия, имя, отчество?
— Что вам это даст? Глеб Дмитриевич Ферапонтов. Настоящее это личико или лица — не знаю…
— Какая официальная крыша?
— Сейчас пенсионер, лет пять как на пенсию ушел, а до этого — много лет директор клуба на Пресне.
— Где живет? — спросил Смирнов. Алексей не отвечал. — К нему же едем, опомнись!
— На Масловке.
— Эх, черт, через всю Москву! — раздосадованный Смирнов вдруг спохватился. — Постой, а у тебя права-то при себе?
— Нет, они у меня в бардачке моей колымаги валяются.
— Да ты что, спятил?! Скоро Внуково, сплошные посты, не хватало, чтобы орудовцы нас минут на сорок зацепили, тормози, дальше я поведу!
Алексей остановился на широкой обочине, они вышли — каждый со своей стороны. Тишина была на Киевском шоссе, тишина, далеко-далеко еле слышно гудел дизельный мотор тяжеловоза, за лесом брехали собаки, а совсем рядом внезапно зашелся соловей.
— Куда бежим, от кого спасаемся, кого за глотку берем? — спросил у тишины Алексей.
— Поехали, — сказал Смирнов и сел на водительское место.
Москву миновали без приключений. Без двадцати двенадцать были у Белорусского вокзала. На Масловку заезжали с Ленинградского проспекта, повернули направо, у конца сквера развернулись и после кинотеатра поскакали по трамвайным путям. Вильнув раза два в закоулках, машина остановилась у респектабельного кооперативного дома. Смирнов выключил мотор и молча сидел: ждал Лешиных действий. Леша, пристегнутый ремнем безопасности, не шевелился — никак не мог решиться. Смирнов, повернув голову, посмотрел на него. Леша ответил непонятным взглядом, хлопнул себя по коленям, отстегнулся и решительно распахнул дверцу:
— Пойдемте, Александр Иванович.
Смирнов закрыл машину и пошел следом за ним.
— В девяносто девятую, — сказал Алексей консьержке, вопросительно глянувшей на него из закутка. Первым подошел грузовой лифт и они в него сели. До восьмого этажа Алексей успел погулять по обширной кабине. Когда дверь расползлась, он спросил у попутчика:
— А вы к разговору готовы? С ним непросто будет.
— Готов. Звони.
Алексей подошел к двери и позвонил четырьмя звонками. Короткий, два длинных, короткий. Довольно быстро, без вопросов в щель, дверь широко отворилась.
— Здравствуйте, Глеб Дмитриевич, — сорвавшимся голосом поздоровался Леша. — Я не один.
— Вижу, — откликнулся сухой, с офицерским поставом спины и шеи, седовласый человек в домашней верблюжьей куртке. — Что ж, представь нас.
