Марина Серова - Все продается и покупается
Он нелегко поднялся и, прихватив мешок, с неожиданной резвостью бросился мимо меня к двери в воротах. Я остановила его боковым ударом ноги в грудину. Мохнорылый всхрапнул, застонал и попятился, прижав обе руки к ушибленному месту. Но не упал, а, пошатнувшись, уже бездумно шагнул вперед. Может, причиной тому был мешок, оставшийся валяться возле двери? Сдержав себя, чтобы не лишить его сознания, я ладонью жестко двинула его в лоб. На сей раз на ногах он не удержался, хлопнулся на задницу и завалился на бок, но тут же перевернулся, поджав под себя колени. С карачек я подняла его за шиворот и швырнула в сторону комнаты.
– Туда, я сказала!
Достав руками косяк, он с трудом переступил через тело приятеля и скрылся с глаз. В комнате грохнул опрокинутый стул и заскрипел топчан от плюхнувшегося на него тела.
Нагнувшись над вяло шевелящимся толстяком, я добавила ему покоя – ребром ладони, несильно, расчетливо стукнула его по основанию черепа. Тело Алексаши слабо дернулось и обмякло.
Сергей Иванович, прислонившись к стенке, сжался на топчане, напоминая бесформенный ком старого тряпья. И только блестящая, обращенная вперед лысина и резиновые подметки валенок давали возможность понять, где у этого фофана верх, а где низ, когда пребывает он в расправленном состоянии. От звука моих шагов он вздрогнул и сжался еще плотнее.
– Смотреть на меня! – гаркнула я, останавливаясь в двух шагах от топчана.
– Вы не смеете! – пискнуло в ответ.
Лысина дернулась, откинулась назад, и на меня глянули водянистого цвета глазки.
– Смею!
Пятерней я ухватила его за щетинистый подбородок, сдавила и вздернула кверху.
– Скот!
Не то чтобы попытаться освободиться, он даже не шевельнулся. Только смотрел на меня, не отрываясь, часто помаргивая лишенными ресниц веками. Ничего, даже страха не увидела я на его скомканном моими пальцами лице. К псовой вони, исходившей от него и в прошлый раз, теперь примешивался новый, тошнотворный запах грязного сортира.
Не в силах больше противиться омерзению, я плюнула в эту поганую харю и поспешно отошла в сторону. И не остановилась бы так скоро, если б не стол, заваленный объедками и ломаными кусками хлеба. Я громыхнула по нему. Сдвинулась убогая посуда, опрокинулись бутылки, покатился стакан.
– Водка! – воскликнул Сергей Иванович.
Расправился, однако, ублюдок! Водки ему жалко стало! Я взяла за горлышко лежащую на боку, выбулькивающую из себя прозрачную жидкость бутылку и шагнула к нему.
– Водочки захотел?
– Чего тебе надо? – ожил он окончательно.
Я вылила на его плешь добрую половину остатков пойла. Он, как умылся, стер ладонями с лица вонючую жидкость.
– Откуда ты взялась на мою голову? – прогундел плаксиво мохнорылый и спустил ноги на пол.
Я отошла, чтобы не поддаться порыву, не шарахнуть наполовину пустой посудой по его макушке.
– Так вы, твари, псов человечиной кормите?
Эти слова я выдавила из себя, как тугой комок, и сразу стало легче дышать. Ярость, переполнявшая меня, пошла на убыль, и в глазах посветлело.
– Нет! Нет! – заторопился он. – Они привозят нам трупы!
– Кто? Трегубов?
– Нет, – он скривился, как от подступивших рыданий, – Стихарь.
Я подняла стул и поставила его на середину комнаты, села напротив топчана. Мохнорылый, обняв себя за тщедушные плечи, весь колотился в мелкой, нервной трясучке.
– Трегубов скоро приехать должен, – сообщил он как себе во спасение прыгающими губами.
Это меня еще более успокоило. И мобилизовало. Ох, непросто все на белом свете! Непросто!..
– Ты помнишь, кто я?
– Да, – кивнул он, – следователь. Знаете, мы ни в чем не виноваты. Мы только выполняли распоряжения. Ну, должны же вы понять, в наше время так непросто найти хорошую работу. А если еще и с документами проблемы...
Он привстал, загоревшись желанием объяснить мне все до последней мелочи тут же.
– Сиде-еть! – прорычала я, тоже привставая.
– Конечно, конечно! – пролепетал он и сгорбатился, с опаской посматривая на бутылку в моих побелевших от напряжения пальцах.
«Нет, это не дело! – осудила я свое поведение. – Если так будет продолжаться, то я убью его за первое же неосторожное слово. Надо брать себя в руки».
Неожиданно для него, а для себя еще более, я поднесла стеклянное горлышко ко рту и сделала большой глоток жидкости без запаха и вкуса. Только слезы, выступившие на глазах, свидетельствовали, что пью я не воду. Глотнув еще, стерла со стекла губную помаду, перевела дух и поставила водку на пол, перед собой, на расстоянии вытянутой руки. Медленно достала сигареты, закурила и сразу почувствовала себя лучше.
– Пей! – разрешила Сергею Ивановичу, показав на бутылку носком сапога.
– Спасибо!
Он сполз с топчана, с опаской поглядывая на меня, взял водку и вернулся на место. После принятой порции полегчало и ему.
– А сигареточку? – осторожно попросил с заискивающей улыбкой.
Я щелчком бросила ему под ноги окурок.
– Выкладывай дальше! – мой голос остановил его руку, потянувшуюся было вниз. – Что произошло здесь с Илларионом Борисовым?
Он непонимающе воззрился на меня.
– С вашим соседом, хозяином тепличного хозяйства?
Брови мохнорылого сдвинулись от напряжения, с каким он пытался вникнуть в смысл моих слов.
– Ну? В субботу вечером! – крикнула я, подаваясь вперед.
– Можно? – он пальцем показал на бутылку.
– Говори! – потребовала я, чувствуя, что еще немного – и сорвусь, искалечу его к черту! Ненадолго же хватило моей выдержки.
– С Борисовым мы совсем ни при чем. С ним как получилось? С ним случайно все вышло, – зачастил он, и я поняла, что вот она, правда, и сейчас я ее узнаю. – Илларион появился здесь поздно. Весь в снегу, замерзший. Пешком добирался. И нетрезвый. Да что там, пьяный был крепко. И с собой принес, здесь выпил. Можно, а? – Он опять бутылкой встряхнул, но я не позволила, приказала продолжать. – Илларион сказал, что шел со стороны поселка, по полевой дороге, вот тут, вы знаете, ну и завернул на огонек, чтобы согреться. Он полбутылки мне оставил и вышел. И, как ты сегодня, перепутал двери. Я же говорю, нетрезвый был. Попал в тот двор, к собакам. А когда я подоспел, уже поздно было. Вы знаете, к собакам в такой момент подходить нельзя – разорвут.
Сергей Иванович без спросу забулькал из горлышка, шумно выдохнул и вытер ладонью рот. Я смотрела на него не мигая.
– Дальше!
– Все! – развел он руками. – Погиб Борисов ни за понюшку табаку. И что, скажите на милость, я мог поделать? Стукнуть в вашу контору на свою голову? Так Иллариона этим не воскресить. Его по частям собирать пришлось после собак. Да вы сами видели.
Сергей Иванович махнул рукой в сторону двери.
– Так там, в мешке?.. – вырвалось у меня.
– Все, что от него осталось, – подтвердил он, покивав горестно. – Не сомневайтесь!
Вот и все. Закончились поиски Борисова Ларика, упокой господь его душу. И испуг мохнорылого в нашу с ним первую встречу, и загадочный смысл фразы в записке Трегубова получили свое объяснение. Илларион мертв. Ольга вдова, дело я закончила, деньги отработала сполна, а лавры без колебаний оставлю милиции. Конечно, будет еще экспертиза, идентификация останков, заключение. А Генералу придется потратиться, чтобы спустить дело на тормозах. Если мафия не вставит в его колеса хорошие палки, чего я им от души желаю.
Сергей Иванович одним махом допил остатки, бережно положил бутылку на топчан и попросил неожиданно сиплым голосом:
– Сигаретку!
– Сейчас.
Я резко подалась вперед, дернула его на себя, нагнула и тем же приемом, расчетливым ударом в основание черепа угомонила на время, надеюсь, вполне достаточное для беглого осмотра местных достопримечательностей. Нельзя же уходить, не удовлетворив любопытства!
Плясать когда-то начинали от печки. Оставшись, так сказать, в одиночестве, действовать я принялась со звонка в милицию. Там долго не хотели понимать, какая псарня, где и зачем надо нестись сюда сломя голову. И даже объяснения на чисто русском языке, со всеми его выразительными особенностями о том, что в минувшую субботу здесь произошло убийство и останки пропавшего без вести Иллариона Борисова до сих пор находятся здесь, правда, в разобранном виде, не смогли поколебать спокойствия охранников правопорядка. В ответ меня заверили, что вышлют группу, как только появится возможность. А пока-де свободных машин нет, все в разгоне. Ну и на том спасибо.
Перешагнув через толстого и вновь оказавшись в гараже, я покосилась на мешок, прошла до входа во внутренний двор, места каннибальских пиршеств «друзей человека», и, осторожно приоткрыв дверь, выглянула наружу. Дворик был пуст, чист и темен, если не считать за освещение луну, висевшую прямо над ним в морозной, звездной вышине. Прикрыв дверь, я совершила небольшую экскурсию по помещению, закончившуюся у лестницы, ведущей вниз, в подвал, под землю. Она была мне нужна и интересна.
