Наталья Солнцева - Шулер с бубновым тузом
– Только на часть?
– Не больше, – подтвердила Глория. – Гаше не могла умереть, не оставив никакого ключа к тайнику. Но ключ непростой.
– Значит, тайник все-таки есть?
– Бриллианты не исчезают бесследно. А реликвии великих властителей – тем паче. Жанна де Ламотт оставила после себя много загадок. И клад – самая интригующая.
– Я изучил обстоятельства дела, без всякой мистики, чисто как опер, – сказал Лавров. – И у меня возникли вопросы. Например, кто был идейным вдохновителем аферы с ожерельем? Вряд ли такую интригу могла закрутить и осуществить слабая женщина. Далее: почему она не скрылась, когда в Париже арестовали кардинала Рогана и графа Калиостро? Кто помог ей сперва бежать из тюрьмы, а потом инсценировать собственную смерть? Где она провела период между «самоубийством» в Лондоне и появлением в России под чужим именем?
– Этого тебе никто не скажет, – покачала головой Глория. – Свидетели давно мертвы. А время набросило на обстоятельства дела покров забвения.
Дверь в каминный зал распахнулась, и показался Санта, который торжественно осведомился: «Кушать подавать?»
Начальник охраны не сдержал смеха.
– Слушай, он раньше в театре не служил? На второстепенных ролях?
– Тише, – одернула его Глория. – Ты и так его нервируешь. Кроме всего прочего Санта вкусно готовит, это надо ценить.
Если великан и слышал реплику гостя, то не подал виду.
– Стало быть, слухи о сокровище, зарытом в Старом Крыму, не лишены основания? – спросил Лавров, когда слуга удалился накрывать на стол.
– Не лишены.
Он сидел, серьезно глядя на Глорию и о чем-то размышляя. Продуктом сих размышлений стал вопрос:
– Ты можешь прочитать мысли Жанны де Ламотт, как ты читаешь мысли княгини Голицыной?
– Нет.
– Почему? Представь себе ее облик, сосредоточься. Хочешь, я распечатаю тебе ее портрет?
– Я пробовала, – призналась Глория. – Не получается. С Анной Сергеевной у нас родство душ. Мне даже кажется… – она осеклась и прикусила губу.
– Что тебе кажется?
Вместо ответа она встала, приглашая гостя в столовую. Оттуда восхитительно пахло тушенным в сметане кроликом. Роман проглотил слюну и пошел за ней.
– Знаешь, Дюма описал Жанну де Ламотт в «Трех мушкетерах», – на ходу сообщил он. – Она послужила прообразом Миледи.
– Знаю, – кивнула Глория. – Не совсем так. Дюма придал Миледи черты нескольких злопамятных и мстительных красавиц. Например, Люси Карлайл, бывшей любовницы герцога Бекингема. Именно она срезала у него подвески Анны Австрийской.
– Вижу, ты тоже времени зря не теряла.
– Я люблю читать, Рома. История с подвесками описана Ларошфуко[7] в его «Мемуарах».
Лавров смешался. Он не только не читал Ларошфуко, но даже не слышал о нем. Зато он много раз смотрел фильм про трех мушкетеров с Михаилом Боярским в главной роли.
– По-любому за Миледи стоял кардинал Ришелье, – заявил он…
Глава 18
Продолжение истории Николая Крапивина
«Ниссан-кашкай», который преследовал меня, как в воду канул. В тот вечер, когда я засек его из окна квартиры Лорика и стремглав понесся вниз, к своей машине, он словно что-то почуял и укатил, мелькнув на прощание габаритными огнями.
Я погнался было следом, но потерял его. Чертыхаясь и проклиная свою подозрительность, я добрался до офиса в самом конце рабочего дня. Меня ждали. Бегло ознакомившись с парой контрактов, я поймал себя на том, что не в состоянии думать о делах, и сказался больным.
– Грипп, наверное, – беззастенчиво сочинял я, хотя не обязан был ни перед кем отчитываться. – Температура поднялась. Озноб, голова трещит. Надо отлежаться. Завтра, пожалуй, поработаем в телефонном режиме.
Финансовый директор и старший менеджер молча закивали, скрывая радость. Без меня им будет спокойнее.
– Все бумаги подпишем через три дня, – добавил я. – Спешка нам ни к чему.
Домой я ехал, как на иголках, нервно поглядывая по сторонам и в зеркало заднего вида. Искал своего преследователя, но тот не появился.
Матушка встретила меня с утомленным лицом и заплаканными глазами.
– Опять ходила на кладбище? – недовольно спросил я.
– Ходила. Тебя не дождешься. Пришлось такси вызывать.
У меня совершенно вылетело из головы, что я собирался отвезти ее на могилку отца. Боль и раскаяние затопили сердце.
– Прости, ма… Почему ты не позвонила, не напомнила?
Она со скорбным недоумением воззрилась на меня, покрываясь красными пятнами.
– Короткая же у тебя память, сынок!
– Я виноват, да… виноват. Я не могу жить как на похоронах. Отца этим не вернешь. Кроме кладбища у меня есть еще куча забот.
Я злился на себя за то, что не испытывал того всепоглощающего горя, которое мне полагалось испытывать. Я злился на мать за то, что она слишком убивалась. Не знаю, почему, но жизненные проблемы оттеснили на второй план смерть отца. Я думал о другом и не мог заставить себя притворяться.
Мы молча разошлись по своим комнатам. Матушка – с немым укором в душе, я – с немым протестом.
Закрыв дверь, я прилег на диван, не раздеваясь, и посмотрел на часы. Через несколько минут мне должен позвонить детектив.
Он оказался точен.
– Здравствуй, Илья, – опередил я его приветствие. – Есть новости?
– Ездил в Артек, как вы просили, – доложил он. – Лагерь работает…
– Что по нашему делу? – перебил я.
– Нашел «Чертов домик». Одна милая девушка согласилась быть моим гидом, показала мне бывшие хоромы Миледи. Обычное одноэтажное здание за каменным забором, вокруг кипарисы, плющ по камням вьется. Тут у них в ходу целая легенда о Белой Даме. Якобы в окрестностях «Чертова домика» обитает привидение женщины в пышном белом платье, которое пугает и детей, и взрослых. Кто ее увидит, тому не повезет. Заболеет, или кошмары начнут сниться. Сказки, разумеется! Но детишки в восхищении.
– В «Чертовом домике» действительно проживала Жанна де Ламотт?
– Не исключено, что проживала, – ответил сыщик. – Но не до самой смерти, как здесь твердят. И вряд ли графиня, будучи уже в преклонном возрасте, возглавляла шайку контрабандистов. Туристам говорят, что она заправляла местными головорезами, через ее руки проходили большие ценности, а в ее карманах оседали баснословные средства. Мол, в домике предводительницы бандитов каждую ночь горели свечи, туда заходили подозрительные личности, которые далеко не всегда выходили обратно. Там чуть ли не подземный ход прорублен контрабандистами. За это-де местные жители и прозвали домик «чертовым», – за чертовщину, которая в нем творилась. Чушь и бредни! Утверждение, что Ламотт, то бишь графиня де Гаше, скакала по горным тропам верхом с пистолетами за поясом, тоже не выдерживает критики. Существует еще одна версия ее смерти: упала с лошади и зашиблась насмерть.
– У нее, как у кошки, много смертей… – пробормотал я.
Томашин с присущей ему обстоятельностью меня поправил:
– У кошки много жизней.
– Одно другому не мешает, – нервно усмехнулся я, почему-то думая об Анне.
– По артековской легенде, перед смертью графиня-миледи закопала в землю свое золото и драгоценности.
– Выручку от контрабанды, – ввернул я.
– Ну да, – засмеялся детектив. – И «синюю шкатулку» с бриллиантами.
– «Синюю шкатулку»?
– Эта шкатулка не дает покоя здешним кладоискателям. Только не верю я в закопанный во дворе «Чертова домика» клад.
– Скептик ты, Илья.
– Есть немного, – согласился он.
– Где же могила французской графини?
– Похоже, в Старом Крыму. Правда, она не сохранилась. Краевед, с которым я подружился, утверждает, что Жанну де Ламотт похоронили на армяно-католическом кладбище. Когда-то оно примыкало к церкви, которая сейчас разрушена. Позже по кладбищу проложили автомобильную трассу, и останки графини якобы покоятся под ней.
– А надгробная плита была?
– Судя по всему, была. Впервые ее будто бы отыскали в 1913 году и даже сфотографировали.
– Можно ли раздобыть этот снимок? – загорелся я.
– Он пропал бесследно, – разочаровал меня Томашин. – Вероятно, сгорел во время революции или гражданской войны. Словом, нет его. Остались описания плиты, но я не поручусь за их достоверность. По слухам, графиня сама заказала себе надгробие еще при жизни. Там был выбит крест, какой-то сложный вензель в стиле рококо и ваза с грубым орнаментом.
– Без надписи?
– Про надпись ничего с уверенностью сказать нельзя. В этой истории сплошные белые пятна.
– Это все?
– Почти. Краевед утверждает, что могилой загадочной графини еще в конце девятнадцатого века заинтересовался некий господин Луи-Алексис Бертрен, француз по происхождению, а по профессии – инженер по строительству железных дорог. Он приехал в Крым по работе и воспользовался случаем посетить кладбище, где похоронили де Гаше. Ему вызвался помочь армянский дьякон. Вместе они дотемна бродили по заросшему сорняками кладбищу, но искомую надгробную плиту не обнаружили. Сам Бертрен писал в своих воспоминаниях, что надписи на могилах были уничтожены дождями и постоянными морскими ветрами из Феодосии, которые дуют на плоскогорье. Только на нескольких плитах под слоем мха удалось разобрать буквы и даты.
