Наталья Солнцева - Танец семи вуалей
– Любви нет, братец. Есть похоть…
– Ты не любил, что ли, никогда?
– А ты?
Оленин, покачнувшись, проглотил очередную порцию водки. Любовь, похоть, смерть… все смешалось в его воспаленном сознании. Он часто моргал, перед глазами плыла сизая пелена. Черты Самойловича расплывались в табачном дыму. Другие посетители тоже курили, и дышать стало решительно нечем.
– Выйдем… – попросил приятеля Оленин. – Мне дурно…
Ноги его отказывались слушаться, в голове шумело.
– Эк тебя развезло, братец, – ворчал Самойлович, увлекая его к выходу. – Не умеешь пить, так не садись! У меня плечо болит тащить тебя…
Как он оказался в клубе, где шла игра, граф впоследствии вспомнить не мог, сколько ни пытался. Вероятно, Самойлович взял извозчика и привез его туда с собой, бесчувственного и сонного. Пока завсегдатаи клуба метали банк, Оленин проспался на бархатном диване в углу и пришел в себя.
Тень Иды не отпускала его. Он с ужасом осознал, что скоро наступит роковой час: она сбросит покровы целомудрия, один за другим, и не оставит ему выбора. Тогда судьба его будет решена…
Самойлович подошел к нему с довольной ухмылкой, рассовывая выигранные деньги по карманам.
– Мне нынче везет, – похвастался он. – Ты как? Протрезвел, дружище?
– Почти…
– Ну, так поехали кутить! Я сегодня богат.
При мысли о спиртном желудок Оленина свела судорога. Он скривился и замахал руками.
– Я домой…
Трясясь в пролетке по булыжной мостовой, приятели молчали. Стемнело. По кожаному верху экипажа постукивал дождь. Пахло жжеными листьями и солью с Финского залива. Когда извозчик остановил у названного дома, Оленин медлил, словно не досказал Самойловичу самого важного. Дом с синеватыми в свете газовых фонарей колоннами казался декорацией к трагической пьесе…
– Я должен разгадать ее тайну! – зачарованно прошептал граф. – Иначе она меня не отпустит…
Глава 16
Глории опять приснилась анфилада комнат, отделанных мрамором, лепниной и сусальным золотом. За окнами шумел мокрый после дождя сад. В саду прекрасный юноша никак не мог сделать выбор между обнаженной красавицей и скромной девицей в закрытом наглухо платье…
В ротонде, освещенной факелами, давали представление «Тысячи и одной ночи». Шехерезада развлекала шаха своими сказками… а он мечтал затянуть удавку на ее шее… У нее была гладкая, нежная шея… как у голубки. И когда она говорила, жилка под тонкой кожей билась волнующими толчками, отсчитывая мгновения жизни…
Глория проснулась и долго лежала, пытаясь истолковать увиденное.
За завтраком она сказала Санте, что к ним приедут гости и следует приготовить обед на четверых.
– Снова ваш телохранитель явится? – хмуро осведомился слуга. – А второй кто? Господин Колбин?
– Пока не знаю…
Глория брякнула про гостей наобум и сама дивилась своим словам.
– Принеси мне чай в мастерскую, – распорядилась она. – Хочу посидеть за книгами.
Раскрытый том арабских сказок ждал ее на столе рядом с хрустальным шаром, которым, вероятно, пользовался бывший хозяин. Глория много раз пыталась увидеть что-либо внутри отшлифованного горного хрусталя, но напрасно. У нее слезились глаза, тем и заканчивалось.
– Девяносто девятое имя Аллаха… – шептала она, думая о кувшинах. – Как же выпустить джинна на волю? Взломать печать? И что потом?
Она встала и подошла к облюбованному ею кувшину с изображением птицы. Все гениальное должно быть просто…
Любопытство сделалось нестерпимым. Карлик хихикал над ней, потирая длинные обезьяньи руки с пальцами аристократа.
– Не заморачивайся, – будто бы говорил он. – Действуй смелее. Наверняка тебе кое-что известно о джиннах.
«Аладдин!» – осенило Глорию.
Подчиняясь внутреннему импульсу, она дотронулась до кувшина – его бок показался теплым и мягким на ощупь, словно птичьи перья. Изнутри раздался тихий клекот…
Глория решительно потерла кувшин со словами:
– Ты здесь?
Клекот прекратился.
– Я схожу с ума… – вымолвила она вслух. И снова обратилась к кувшину, вернее, к тому, кто мог там находиться: – Выходи.
Она замерла от страха и напряженного ожидания. Ничего не изменилось.
– Выходи! – повторила Глория, сверля взглядом кувшин.
Невольно ей представилось, как из горлышка вырывается столб дыма, принимает форму человеческого существа и, покорно сложив руки, вещает: «Слушаю и повинуюсь…»
Подобного не произошло. Кувшин остался стоять на месте, никакого дыма из него не повалило. Он даже не шелохнулся. «Раб кувшина» не объявился и не выразил готовности исполнять желания новой хозяйки.
Глория огорчилась чуть ли не до слез. Джинны ее не слушаются и не собираются подчиняться ей. Скорее всего их там вообще нет. Кувшины – мистификация, придуманная карликом для пущей важности. Или для смеха. И первое и второе одинаково обидно.
Бывший хозяин дома покатывался от хохота, глядя на обескураженную Глорию.
Послышались шаги по лестнице. Вместо джинна явился Санта, заглянул в дверь и громогласно доложил:
– К вам гость!
– Кто? Лавров?
– Не похоже…
– Веди его в каминный зал.
Санта прокашлялся и неторопливо добавил:
– Кажется, я его уже видел. Он приходил к хозяину.
– К Агафону?
– Ну да…
– Это клиент?
– Нет.
– Друг?
– Не могу знать, – по-военному ответил великан.
– Хорошо, иди…
Глория отчего-то разволновалась. Она поспешила в свою комнату – переодеться и привести себя в порядок. Ей еще не приходилось принимать у себя знакомых покойного Агафона.
Она выбрала темно-вишневое платье, гладко причесалась и подкрасила глаза и губы – ярко, по-восточному.
Гость удивил ее своей необычной внешностью и пестрым нарядом. Высокий, с мелкими чертами лица и большим носом с горбинкой, он чем-то напоминал попугая. Волосы его были светлые, приподнятые на макушке модным хохолком. Красный пиджак, желтая рубашка и зеленые брюки дополнял шейный платок с блестками и лакированные ботинки с загнутыми носами. Ни дать ни взять – участник гламурного шоу. В довершение к эпатажной одежде поверх платка висели длинные бусы в несколько рядов. Глория не сразу поняла, что там нанизано.
Гостю можно было дать от тридцати до пятидесяти лет. Лицо не молодое, но почти без морщин. Брови и ресницы белесые, редкие. Ногти длинные, как у женщины, похоже, накладные. Странный тип. Вполне под стать карлику.
– Иннокентий Павлинов, – представился он, кивая головой. – Давний знакомый господина Таленникова.
– К сожалению, он умер…
– Вздор!
– Мне тоже не верится, – призналась Глория.
Павлинов не выказал никакого горя по поводу смерти Агафона. Казалось, он не воспринял это всерьез.
– Давненько я здесь не бывал, – приосанился он, косясь на хозяйку глазами-бусинками. – А вот эти часики откуда взялись? – показал он на часы с амурами.
– Это мои…
– Твои? М-да… хотя понятно, ты же теперь тут обитаешь.
Глория не решилась расспрашивать, кто он, чем занимается и что привело его в Черный Лог. Желание увидеться с Агафоном? Но ведь того нет в живых. Она надеялась, что гость это понял.
– Здесь по-прежнему вкусно кормят? – осведомился он. – Я жутко проголодался. Последний раз мне довелось поесть года два назад.
Глория с трудом скрыла удивление. Странной оказалась не только манера одеваться господина Павлинова, но и его поведение, высказывания и, пожалуй, мысли.
– Скоро обед, – сообщила она, пряча замешательство за любезной улыбкой.
– Санта отлично стряпает, – кивнул гость, бросая выразительный взгляд на часы и потягивая носом. – О-о! Нас будут потчевать жареной телятиной под белым соусом. Чудесно! А на десерт у нас ореховый торт.
Он радостно захлопал в ладоши, как маленький мальчик.
Глория тоже принюхалась, но не почувствовала ничего, кроме запаха жареного мяса. Определить телятину под белым соусом – это высший пилотаж. Не говоря уже о торте.
– Идемте в столовую, – пригласила она Павлинова.
Только сейчас ей удалось разглядеть, из чего состоят его бусы. Она пришла в ужас. Сказки «Тысячи ночей» оживали, вовлекая ее в свое пышное и веселое безумие.
– Тебе нравится мое ожерелье? – добродушно отозвался гость. – Признаться, я тоже в восторге. Приятные воспоминания…
У него на шее болталось бесчисленное количество всевозможных драгоценных перстней, нанизанных на крепкую основу. Иначе та порвалась бы под их тяжестью.
– Здорово придумано, – похвалился он.
Глория замешкалась с ответом, приглашая его следовать за собой к накрытому столу.
– Тут четыре прибора, – заметил Павлинов, усаживаясь. – Мы еще кого-то ждем?
