Наталья Солнцева - Портрет кавалера в голубом камзоле
– Ха-ха-ха! И-извините, Петр Ильич… Ах-ха-ха-ха! Простите… Ха-ха-ха!
На самой высокой ноте в гостиную бесшумно скользнул Санта, застыл на пороге, выпятив грудь, и громогласно доложил:
– К вам еще гость пожаловал!
Колбин побагровел. Не хватало, чтобы его визит стал достоянием общественности. Явиться сюда мог разве только вездесущий и наглый начальник охраны, то бишь господин Лавров. Черти его принесли…
Глава 17
Двое баб в старых сермягах[20] и лаптях, подоткнув подолы, собирали клюкву. Молодуха[21] и баба постарше, раздобревшая, но все еще подвижная и бойкая, все дальше и дальше забирались в сырой от торфяной влаги лес, перелазили через поваленные замшелые стволы в поисках наливных ягод.
– Тань, а Тань, – окликнула молодуха свою спутницу. – Кажись, заблудили мы с тобой.
Та не отвечала, ползая по мягкому зеленому мху, бросая в корзину пригоршни крупной спелой клюквы.
– Тань, а Тань! Боязно мне чой-то…
Огромные грибы с детскую головку остро неприятно пахли. Брать их было нельзя, – поганые. В маленьких озерцах поблескивала черная жижа. К ним не подойдешь, – зеленая зыбь колышется под ногами, вздыхает и охает.
– Говорят, посреди болота живут русалки и водяные, кормятся тиной и заманивают в топь таких, как мы, – дрожащим голосом пробормотала молодуха. – Им радость, а нам – погибель. Знаешь, сколь там мертвяков? Тьма!..
– Не ной ты, Нюрка, гляди, какая ягода. Словно кровь!
Татьяна махнула рукой в сторону склона, густо поросшего клюквой.
– Че там? – вытянула шею испуганная Нюрка. – Ни в жисть я так далеко не заходила…
Склон полого спускался к оврагу, на дне которого журчал ручей и торчали перегнившие ветки. От оврага несло падалью.
– Фу-ууу… смердит…
– Небось зверь какой утоп…
– Бежим отсюда, – ойкнула молодуха, хватая корзину с клюквой. – Бежим!
– Куда-а? Дурья башка! Без меня не выберешься…
Старшая осторожно, пробуя ногами почву, – не соскользнуть бы, – стала спускаться по склону к красной россыпи ягод. Все же оступилась и поехала вниз, взвизгивая от ужаса. Внизу ее поджидал зловещий оскал черепа и скелет в истлевшей одежде. То, что бабы приняли за ветки, оказалось костлявыми руками со скрюченными пальцами.
– А-а-ааааа! – завопила доселе храбрившаяся Танька. – А-а-ааа!..
Молодуха, решив, что та тонет, выломала ветку подлиннее и потолще, торопливо перекрестилась и бочком, бочком принялась спускаться.
– А-а-ааа!
Татьяна схватилась за палку с такой силой, что едва не свалила с ног свою спасительницу. Выбравшись из оврага, она опрометью кинулась куда глаза глядят. Только лапти замелькали.
– Тань, а корзина-то? – крикнула ей вдогонку молодуха.
Но баба, не оборачиваясь, неслась вперед. Под ногами хрустел валежник, брызгала из-под лаптей студеная жижа.
Нюрка поспешала следом. Запыхавшись, простонала:
– Постой… погоди… мочи нет…
Татьяна бежала, пока не споткнулась о трухлявое бревно и не рухнула плашмя на ярко-зеленую лужайку, которая прогнулась под ней, ухнула, чмокнула и заходила ходуном. Баба замерла, боясь пошевелиться. Не дай бог, не выдержит верхний слой почвы и она увязнет в трясине… тогда конец. Медленно, затаив дыхание, баба ползком двинулась назад, к земной тверди.
Тут подоспела молодуха, сдавленно вскрикнула, схватила ее за ногу, подтаскивая к себе.
– Держись… осторожней, не то вместе утопнем…
Выбравшись из опасной «лужайки», Татьяна перевела дух и огляделась. Куда их занесло? Вокруг простиралась угрюмая болотистая пустошь, кое-где вздымались островки, заросшие травой и папоротником. Небо заволокли тучи. Пахло погаными грибами, мокрой корой… и падалью.
– Смрадно опять… – пробормотала Нюрка.
– Пропали мы с тобой! Мертвецы нас отсюда не выпустят…
– Какие м-мертвецы?
– Неужто не видела? Там, в овраге?
– Господи Иисусе…
Они закричали, призывая на помощь то ли таких же собирательниц ягод, то ли всемогущего Бога, который вызволил бы их из этих бескрайних топей. В ответ на их крики не раздалось ни человеческого голоса, ни собачьего лая. На болота опускалась мгла. В темной дали, там, где пустошь смыкалась с низким серым небом, протяжно и жутко завыл неведомый зверь.
– Помирать неохота, – заплакала молодуха, размазывая слезы по грязному лицу.
– Чу…идет кто-то…
Рядом тоскливо вздыхала топь и булькали пузырьки болотного газа. Эти звуки бабы приняли за шаги, но скоро поняли свою ошибку. Татьяна пригорюнилась.
– Пойду корзины поищу… Где мы их бросили?
Она встала и, опасливо щупая ногой почву, отправилась искать корзины с клюквой. Тропы здесь не было. Сюда, вероятно, даже дикие звери не забредали.
Татьяна пристально вглядывалась в траву… и вдруг заголосила. Уже не так истошно и отчаянно, как в первый раз. В траве белела человеческая кость…
– Ой! Мамочка!..
– Че там? – похолодела Нюрка.
– Мертвяки! Они всюду…
Молодуха испуганно и жалобно заскулила, боясь оглянуться. Из черных прогалин в столетнем мху тянулись вверх костлявые руки утопленников. Во всяком случае, ни о чем другом Нюрка не думала. Из-под каждого куста багульника смотрел на нее пустыми глазницами череп. За гнилыми корягами скрывались скелеты, обтянутые синей кожей…
Она закрылась от них рукавами и судорожно всхлипывала, трясясь от страха. Зря она пошла по ягоды с Танькой. Предупреждала же ее свекровь: «Не водись с вековухой. Ей пора покойников мыть, а она все гуляет! Раз никто замуж не взял, значит, порченая она или с дурным глазом…»
В деревне вековух недолюбливали, а Татьяну побаивались. Ходили слухи, что от злости на судьбу она в полнолуние распускала волосы, раздевалась, голая выходила в поле и делала заломы: надламывала пучок спелых колосьев и скручивала в жгут. Поэтому у нее закрома после жатвы были полны зерна, а жница, срезавшая серпом залом, погибала.
Нюрка в эти наговоры не верила, но прошлым летом у них в деревенском пруду утопилась девушка на выданье, и почти каждую осень кто-нибудь пропадал на болотах. Теперь, видать, ее очередь пришла.
Между тем Татьяна заметила в кустах что-то блестящее и присела на корточки.
– Я светляка нашла…
Молодуха в ужасе зажала уши. Лучше ей ничего не слышать и не видеть. Ежели начнет «старая девка» колдовать, мертвецов из болота вызывать… тут ей, Нюрке, конец. К Татьяне вместо законного мужа по ночам бес является, – прилетает огненным змеем, да через печную трубу – нырк в дом. Грянется об пол, встанет молодым красавцем – и прыг к вековухе в постель. До утра они целуются-милуются, а с рассветом черт в трубу же и вылетает…
«Светляк», которого обнаружила Татьяна, оказался вовсе не жуком с перламутровыми крылышками, а дивной красоты перстнем: сам в руку лег, на палец просится, – только велик больно. Свалится с пальца – и поминай, как звали.
«Это Дух Болотный со мной обручился! – обмерла бедная баба. – Или жених загробный!»
Смертельный холод сковал ее члены, волосы под платком зашевелились. Хотела она перстень бросить туда, где взяла. Не вышло! Словно прирос он к руке, огнем жжет ладонь, сил нет терпеть. Сжала кулачок, – сразу полегчало. Не желает болотный жених перстень назад брать…
– Ой-ей-ей! Беда! Молись, Нюрка…
– Че случилось-то? – дрожащим голоском отозвалась молодуха.
Вспомнила свекровкино наставление, что ведьму ни в коем разе злить нельзя, а делать вид, что во всем ей покоряешься. Самой же мысленно творить молитву. Но слова молитвы, как на грех, вылетели у Нюрки из непутевой головушки.
– Меня светляк укусил… – сообщила «старая дева».
А что еще она могла сказать? Другие слова в горле застряли.
– Светляки не кусаются…
– Это болотный. Кусучий, страсть!
Держа перстень в кулаке, Татьяна подошла к молодухе и села рядом, размышляя, как выбираться из топи. Они заблудились. Дороги не знают, а солнце уже садится. Корзины с клюквой не найти…
Перстень в руке придал ей храбрости и уверенности, что они благополучно вернутся домой. Каким путем, неведомо, – но вернутся.
– Вставай, Нюрка, – повернулась «старая дева» к молодой. – Идти надо. Ничего мы туточки не высидим.
