Елена Михалкова - Дом одиноких сердец
— Ирина Федотовна, а с чего вы взяли, что вас травят? — осторожно сказала Даша.
— Да разве ж у меня глаз нету? — усмехнулась та. — Кого хошь спроси — тебе все скажут. Только на ухо, чтоб заведующая не услышала! Ладно, пора мне…
Уденич развернулась и быстро поковыляла к пансионату. Даша задумчиво посмотрела ей вслед, а потом решительно пошла к выходу.
Как она и предполагала, дети Уденич не успели далеко уйти. Их было двое — толстый небритый мужчина и высокая изможденная женщина лет сорока.
— Простите, пожалуйста! — позвала их Даша.
Она представилась и в двух словах пересказала то, что совсем недавно говорила ей Уденич.
— Ваша мама утверждает, что в пансионате убивают пациентов, — негромко закончила Даша. — Я понимаю, что это не мое дело. Но, может быть, ваша мама что-то заметила?
Женщина и мужчина переглянулись. Затем дочь Уденич нехотя сказала:
— Знаете, наша приемная мать, — подчеркнула она слово «приемная», — очень больна.
— И не контролирует, что говорит, — добавил ее брат.
— Мне кажется, вам нужно меньше обращать внимания на фантазии стариков, — закончила женщина. — Да, а кто вы вообще такая? Почему вы разговариваете с нашей матерью?
— Я… я просто знакомая, — немного растерянно сказала Даша.
— Послушайте, просто знакомая, не лезьте-ка вы лучше не в свое дело! — посоветовал мужчина.
Они прошли мимо Даши и скрылись за деревьями. Даша смотрела им вслед в недоумении. Потом пожала плечами, позвала Прошу и отправилась домой. Визит закончился неудачей.
Ночью Ирине Федотовне не спалось. То деревья скрипели за окном, то в соседней комнате раздавались голоса. «Комната, как же! — усмехнулась она. — Палата, как есть палата…»
Голоса стали громче, и Уденич узнала один из них — принадлежащий той тощей злобной вобле, Окуневой. Голоса становились все громче, скандальнее. Ирина Федотовна разозлилась. Кряхтя, она вылезла из-под одеяла и прошлепала босыми ногами по ковровой дорожке.
— Эй, вы! А ну тихо! — рявкнула она, высунувшись в коридор.
Голоса стихли.
«Ой, зря я шумела — сейчас сиделка придет и устроит мне…» — с запоздалым испугом подумала Ирина Федотовна, боявшаяся всех людей в белых халатах, как огня. И точно — по лестнице застучали каблуки. Уденич быстро прикрыла за собой дверь и притаилась, со страхом ожидая стука. Однако сиделка процокала мимо. «На улицу вышла, — подумала Ирина Федотовна. — И чего ей на улице понадобилось в полночь, а?»
Ирина Федотовна накинула халат, сунула ноги в тапочки и вышла в коридор. По ногам потянуло холодом. Женщина двинулась к выходу, но тут у нее за спиной скрипнула дверь, и она резко обернулась.
— Кому тут еще ночью не спится? — настороженно спросила она.
Никто не отозвался. Уденич вперевалку дошла до двери и остановилась у поста охранника. Пусто. «Ну и дела… Куда ж наш цербер подевался? — удивилась она. — Может, и он на улицу отправился?»
Женщина толкнула тяжелую дверь. На нее пахнуло ноябрьской ночью — промозглой, сырой.
Сиделки не было видно. И охранника тоже. «А может, по коридору вовсе и не сиделка ходила, а кто другой? — спросила сама себя Ирина Федотовна. — Только кто другой будет ночью по больнице шастать?»
Она сделала по дорожке пару шагов и заметила тени за кустами. Прищурившись, женщина подошла поближе… и тут в сердце ее кольнуло. Раз, а затем другой. Уденич схватилась за грудь и начала заваливаться набок. Тени то приближались, то отдалялись. Она закричала, но из горла вырвался только слабый хрип. Ирина Федотовна упала на мокрую траву, закрыла глаза и вдруг увидела, что за тень перед ней. «Это же Павлик! — поняла она. — Павлик, Павлушечка!» Сын бежал по берегу моря и махал ей рукой. «Иду, милый, иду!» — крикнула она и побежала за ним…
На следующее утро Даша еще издалека заметила высокую фигуру за воротами. «Виконт!» — вспомнила она прозвище старика, удивительно идущее ему. Оставалось только вспомнить его имя.
— Добрый день, — улыбнулась Даша, подходя к нему. «Все-таки до чего же элегантный джентльмен! Один синий костюм чего стоит!»
— Приветствую вас, Дарья Андреевна, — поклонился Виконт. — Но, боюсь, день сегодня не самый добрый.
— Что-то случилось? — насторожилась Даша.
— Увы. Ирина Федотовна скончалась.
— Ирина Федотовна? Уденич? Не может быть! — ахнула Даша.
Старик покивал, сочувственно глядя на нее.
— Тело только что увезли, — сказал он. — Я не смогу присутствовать на похоронах, к сожалению. Но хотя бы трауром обязан почтить память Ирины Федотовны.
— Как же так… — проговорила Даша, — как же так?..
Она хотела сказать, что этого не может быть — ведь только вчера Уденич ругала своих детей, жаловалась на пансионат и на то, что ее хотят…
— Как она умерла? — быстро спросила Даша.
— От сердечного приступа, — вздохнул Виконт.
«Очень, очень вовремя умерла Ирина Федотовна от сердечного приступа! Еще вчера ее дети посоветовали мне не лезть не в свое дело, а сегодня — раз! — и проблемы уже нет», — передернуло Дашу, и она схватила Прошу, покорно стоящего рядом, за холку. Пес недовольно заворчал, и она пришла в себя. «Иван Сергеевич Яковлев», — неожиданно всплыло у нее в голове имя Виконта.
— Иван Сергеевич, а как она умерла? — спросила Даша.
— Довольно странно, — задумчиво ответил Яковлев. — Ирину Федотовну нашел охранник в двух шагах от выхода. Она зачем-то пошла ночью одна на улицу, даже не одевшись. Зачем? Этого нам с вами, Дарья Андреевна, уже не узнать.
Он вздохнул, поклонился Даше и побрел по дорожке — высокий, похожий на грустного грача.
Иван Яковлев, много лет назадИван Сергеевич женился поздно: в тридцать два года. Окружающие его люди искренне недоумевали, когда образовался столь необычный союз: интеллектуал и умница Иван Сергеевич и коротышка Машенька, которую никто и никогда не звал иначе, чем уменьшительным именем. Глупенькая она была. Глупенькая и какая-то… недоразвитая.
Да, вот так прямо и грубо и говорил о ней Володька Берцов, приятель Ивана Сергеевича, — бабник, красавец, любимец женщин. Правда, следует признать, что Володька так относился к Машеньке только поначалу, в первые год-два ее с Иваном семейной жизни. А потом как-то постепенно выяснилось, что не такая уж Машенька и недоразвитая. И глупенькой, пожалуй, ее тоже не назовешь. Все-таки, значит, знал Иван Сергеевич, что делал, когда взял простушку Машеньку в жены, при том, что вокруг полно было своих институтских красавиц, студенточек и аспиранточек. В общем, раздолье для молодого, красивого преподавателя, подающего большие надежды.
А он выбрал Машеньку — глупышку с короткими белыми ручками и бессмысленными глазками навыкате. Познакомились они, как это часто бывает, на дне рождения у общей приятельницы, которая обожала собирать у себя знакомых из самых разных кругов. Иван Сергеевич хорошо помнил, как там, на том дне рождения, гости подшучивали над Машенькой, а та в ответ радостно-глуповато улыбалась. Ни одной из шуток она не понимала, что еще больше веселило гостей, из которых половина относилась к интеллектуальной элите — так они сами себя называли. Иван Сергеевич, безусловно, принадлежал к данной половине, но он над Машенькой не смеялся.
Они поженились через три месяца после встречи.
Иван Сергеевич знал, что он открыл свою жену. Да-да, сделал самое настоящее открытие, какое можно сделать в физике или математике, например. Он сразу, с первой встречи, знал, на что способна его жена, и Машенька полностью оправдала его надежды.
Она была необыкновенно восприимчива. Все, о чем рассказывал ей Иван Сергеевич, навсегда оседало в ее кудрявой головке. И не просто оседало, а подкреплялось Машенькиными размышлениями, перемалывалось, перемешивалось и выходило наружу в виде совершенно новых мыслей, которые порой удивляли и самого Ивана Сергеевича.
— Золотце, ты у меня такая умница! — восхищался он тогда. И совершенно искренне.
Машенька действительно была умницей, только умницей, глупой от рождения. Как пустая шкатулка, которую можно наполнить в одну минуту, хотя прежде нужен ключик, чтобы ее открыть. Встретив Ивана Сергеевича, она начала умнеть на глазах, временами удивляя знакомых своими высказываниями и взглядами на жизнь. А потом поумнела настолько, что перестала удивлять — поняла, что ничего, кроме неприязни, у людей ее высказывания и взгляды не вызывают. Уж родилась дурочкой — так будь добра и помереть ею. Не разочаровывай людей.
Большинство ее коллег искренне полагало, что Машенька — хорошенькая глупышка, от которой и выдающихся достижений ждать не приходится, но и пакостей она не подстроит. Характер у Машеньки был ровный, спокойный, веселый, и как-то интуитивно все чувствовали, что Машенька — человек хороший, добрый. Она такой и была.
