Фридрих Незнанский - Частное расследование
— Конечно, я всегда готов!
Турецкий усмехнулся:
— А знаешь, кстати, Сережа, чем юный пионер отличается от сардельки?
— Не слыхал.
— Сардельку надо разогреть, а юный пионер всегда готов.
— Понятно, Александр Борисович, я, извините меня, конечно, но я считаю, что вам не мешало бы к врачу обратиться.
— Да я неплохо себя чувствую. Ей-ей, Сережа.
— Вы-то да. Может быть. То-то и плохо. Вы сами думаете, что здоровы. А вот некоторые окружающие — совсем напротив.
— Кто же, например?
— Да я вот, например. У вас перепады в настроении жуткие. Я правду вам говорю.
— Какая жизнь, такие и перепады. Знаешь вот, врач в больнице больного спрашивает: «Ну что, — каков у вас стул?» А тот отвечает: «Каков стол, доктор, таков и стул».
— Да я уже устал от ваших анекдотов, Александр Борисович. Вы дело говорите. Я помогу. А если снова анекдот, так у меня работы полно.
— Мне нужно, Сережа, чтобы ты сгонял по архивам и вычислил всех родных А. Н. Грамова, моего покойного тестя. Работа тяжелая. Мне надо знать всех, даже дальних и супердальних.
— Наследство, да? Тут главное — наследники первой руки.
— Нет-нет. Тут все важны. Все, кто еще живет на этом свете. Годится?
— Понял. Сделаю.
Выходя из машины рядом с домом Марины, Турецкий сразу заметил в руках у игравших мальчишек знакомый предмет. Его уронил один из пацанов, и только поэтому Турецкий обратил на него внимание: мальчишки опрометью бросились — кто первый схватит, тот и завладеет.
Предметом этим была стреляная гильза от мелкашки.
— А ну, шпана, где взяли?
— Тут, во дворе нашли!
— У дома, под балконом.
Турецкий, наверно, лет десять уже маркировал свои гильзы особым образом, чтоб в случае чего нетрудно было отличить. На стрельбищах всегда после очередной тренировки их, молодых, да ранних, заставляли собирать и сдавать для отчетности и контроля все гильзы, до последней штуки. Кто первый сдал все гильзы, тот свободен. Поэтому, чтоб кто из приятелей-коллег не отчитался бы его гильзами, ленясь искать свои на полигоне, Турецкий их маркировал. Привычка эта оказалась весьма полезной и в работе.
Даже намереваясь застрелиться, Турецкий гильзы все же переметил: привычка — вторая натура.
Сомнений не было: это была его гильза.
— А вы, под домом здесь, всего од!1у нашли?
— А вы отнимете, если мы правду скажем?
— Нет, ни за что не отниму.
— Мы шесть нашли. Здесь, на балконе, какой-то дядька пьяный три дня назад стрелял из пистолета.
— В кого же он стрелял?
— Да ни в кого! Просто в воздух.
— Вот его бабушка мусор выносила и слыхала — на пятом или на шестом стреляли.
Марина жила на двенадцатом, и Турецкий вздохнул с облегчением. "
Слава Богу, что он высадил обойму в воздух, слава Богу, что его не заметили, пьяного, сумасшедшего, заколдованного.
Первым делом надо было заново осмотреть всю квартиру.
Взгляд Турецкого упал на записку. «Жизнь прекрасна и удивительна», написанную, без сомнения, его собственной рукой.
Турецкий с отвращением скомкал ее. Жизнь уже не казалась ему ни прекрасной, ни удивительной. Или, наоборот, — слишком удивительной и слишком прекрасной. Во всяком случае, от такой предсмертной записки тянуло невыносимой пошлостью. Так, по крайней мере, казалось ему теперь.
Турецкий с остервенением швырнул ее в унитаз и с удовольствием спустил воду.
Сперва поесть и сразу после этого пойти с Рагдаем погулять. А обыскать квартиру уж потом.
Пройдя на кухню, он первым делом полез в холодильник. Там было пусто: перед отъездом Марина выгребла все без остатка.
Ах, нет, впрочем, кое-что было: на внутренней стороне дверцы холодильника Турецкий обнаружил странную потертость — квадратик матовой пластмассы. Вся стенка дверцы сверкала, словно покрытая белым лаком, а в середине стенки располагался неблестящий матовый прямоугольник — размером не больше почтовой открытки.
Что за ерунда?
Турецкий слегка потер матовый прямоугольник пальцем и ощутил отчетливую шероховатость.
Он пригляделся. Квадратик казался матовым из-за того, что был испещрен числовыми группами, процарапанными иголкой на дверце. Это была шифровка. Он знал, от кого это письмо.
Это было письмо от Марины.
Перед самой их свадьбой Турецкий рассказывал ей о шифрах, о шифровках. Почему зашел у них на эту тему разговор — Бог весть.
Но, главное, что он рассказал ей тогда, что при всем фантастическом уровне современной дешифровки, кибернетики и прочей дребедени есть старый способ шифровать так, что никто не расшифрует. Никогда.
А способ прост, как пряник. Берешь какой-то текст, известный лишь двоим — тому, кто пишет и, конечно, адресату. Все буквы нумеруются по тексту, не повторяясь. Вот если текст, положим, «В неком царстве, в неком государстве…», то, значит, «В» шифруется сначала номером «1», а следующий раз, при следующем использовании в шифровке, «В» уже шифруется числом «14», так как в тексте-ключе «В неком царстве, в неком государстве…» буква «В» стоит на первом месте, а затем — на четырнадцатом, считая пробелы… Ясно, что если еще раз нужно будет в шифровке употребить «В», то она будет обозначаться теперь уже, в третий раз, числом «35».
Такое письмо расшифровать невозможно никакими средствами, если не знать ключевой текст.
Марине так понравилась сама идея, что в тот же вечер, накануне свадьбы, они выбрали себе текст-ключ для первого секретного письма, шутя, конечно же, дурачась.
Турецкий нашел лист тонкой бумаги, наложил его на прямоугольник и, осторожно штрихуя бумагу мягким, жирным карандашом, скопировал цифровые группы.
Затем переписал их.
Ключ-текст он помнил, разумеется. Он, как и Марина, знал его со школьных лет. Это было стихотворение Бориса Пастернака «За поворотом».
Турецкий взял еще один листок и, аккуратно записав стихотворение, стал нумеровать буквы.
За поворотом, в глубине
Лесного лога,
Готово будущее мне, —
Верней залога.
Его уже не втянешь в спор
И не заластишь,
Оно распахнуто, как бор,
Все вширь, все настежь.
Через пару часов расшифрованное послание лежало перед Турецким. Все письмо было написано строчными буквами — он специально писал его по-дурацки, как телеграмму, не читая и не вдаваясь в смысл. Он не хотел читать его по каплям, мучаясь и предугадывая. Он хотел сначала все сделать, а уж потом получить телеграмму с того света.
милый саша если со мной вдруг случится плохое то знай что я тебя очень любила а еще я тебе завещаю на этот кошмарный случай все самое ценное что было в нашей семье я это закопала под деревом где мы с тобой познакомились обязательно достань все это еще раз помни что я тебя очень любила и мы обязательно встретимся если не в одном так в другом мире твоя марина
Внезапно зазвонил телефон. Турецкий, быстро среагировав, перевернул расшифрованную записку текстом вниз и только после этого снял трубку.
— Это я, Александр Борисович, — голос Сережи был как всегда бодр и уверен. — Раскопал я все, что вы просили.
— Что ты раскопал?! — грозно и хрипло спросил его Турецкий, еще находясь под впечатлением письма.
— Родственников вашей жены. Вам что, опять нехорошо?
— Нет-нет, Сережа, все в порядке. Охрип я тут немного. Слушаю тебя.
— У Грамовых вообще никого не осталось, кого хотя бы отдаленно можно считать родственниками. За одним исключением. — Сергей запнулся.
— Ну-ну…
— Я затрудняюсь сказать, как это называется. Ну, словом, вроде четвероюродная, дважды сводная сестра Грамова А. Н. И все. Больше нет никого.
— Не понял, как ты назвал сестру? Что значит — четвероюродная, дважды сводная?
— Тогда возьмите бумажку записать. Прадедушка А. Н. Грамова имел сводную сестру, это понятно? То есть его родители имели каждый, независимо друг от друга, детей: мальчика — прадедушку вашего тестя покойного и девочку Лену… Елену Петровну Анкольскую, умерла в 1883-м. У этой Елены Петровны была тоже дочь и тоже Елена Петровна/Она, выйдя в свою очередь замуж в 1881 году за вдовца— купца первой гильдии и почетного гражданина впоследствии, привела тем самым в семью сводного брата, Илью Тимофеевича Кошкина…
— Стой, стой… В общем, достаточно! Голова пошла кругом!
— Нет, уж дослушайте, Александр Борисович! Если уж работа сделана. Ну так вот: Внучка этого Кошкина и есть четвероюродная, дважды сводная сестра А. Н. Грамова. Фамилия ее Бененсонова. Зовут Александрой Михайловной. Только она и жива теперь. Живет в Номже. Работает на железной дороге. Путеукладчицей. Вы этого не просили, но я от себя адрес, профессию получил.
— Очень хорошо! Спасибо большое, Сережа. Я позвоню ей обязательно.
